– Да, ничего.
– Ничего? Ну знаете, Ванда! Такого мужика надо ценить, даже когда его уже заполучила. Будь у меня такой дружок, я бы не выперла его из постели, даже если бы он потребовал туда завтрак!
– Никакой это не дружок, – брюзгливо возразила я. – Мы только что познакомились.
– Как так? – изумилась медсестра. – Да ведь он торчал тут, можно сказать, безвылазно, пока вы лежали в коме. Я все думала: надо же, какой преданный!
– Тут – это где? В больнице?
– Да прямо тут, в этой вот самой палате!
– Безвылазно? – Я прикинула вероятность того, что под этой обаятельной личиной таится маньяк, и решила, что вряд ли. – Днем и ночью?
– Ну, это я малость загнула, но вообще он заходил каждый божий день. Иногда только заглядывал – узнать, не пришли ли вы в себя, но чаще сидел у постели. Знаете, не одна я думала, что это ваш дружок! Да и что еще мы могли подумать? Уж если мужик так крутится вокруг женщины в коме, значит, они не первый месяц знакомы.
– Логично, – хмыкнула я. – Тем не менее, придется разочаровать ваш дружный коллектив.
И сунула Вере карточку. Она прочла и развела руками:
– Адвокат, чтоб его!..
– Вот именно, – буркнула я.
Взбив подушки и придвинув мне поднос, она некоторое время постояла надо мной с задумчивым видом.
– Значит, адвокат… и все равно, из постели я бы такого не выперла. Ну ладно, мне пора, а вам приятного аппетита и, кстати, с днем рождения!
– Что, простите?! – Я уронила поднятую было вилку.
– Разве нет? – Медсестра потерла лоб, как бы собираясь с мыслями, и облегченно вздохнула. – Ну, правильно, с днем рождения! Двадцать шестого октября, именно так. Или в вашем файле ошибка?
– Да нет, все верно. Значит, мне уже тридцать два. Уж как мы рады, как рады!
Вера явно приготовилась отпустить расхожую шуточку, но и последний момент прикусила язык, за что я была ей только благодарна.
– Это ничего, если я спрошу, есть ли у вас родственники?
– Есть, в Нью-Йорке.
Я ждала, что она начнет выпытывать дальше, но она только спросила:
– Может, связаться с кем-нибудь из них? Правда, вы просили не соединять, даже если снова позвонит муж…
– Бывший муж, – автоматически поправила я, тыча вилкой в кусок жареного цыпленка, который упорно отпрыгивал. – Послушайте, эту птицу догадались хотя бы прикончить? Я уж не говорю о том, чтобы приготовить.
– Но, Ванда…
– А это что за отвратительное месиво? Пюре из пакета? Не могу поверить! Миллион баксов в сутки за койку – и у вас нет средств па настоящую картошку?!
Несколько секунд Вера только хлопала глазами, потом неуверенно предложила:
– Я могла бы составить вам компанию – у меня вот-вот начнется обеденный перерыв. Поели бы вместе, поболтали…
– Это что же, из жалости? Не беспокойтесь, я привыкла к одиночеству, и оно меня нисколько не тяготит. Даже наоборот.
– Зато меня тяготит! – заявила Вера, демонстративно приняв позу «руки в боки». – Терпеть не могу жевать в одиночку. Думала, хоть разок пообедаю по-человечески, но теперь вижу, что с вами не споешься.
Я сочла за лучшее смягчиться.
– Раз так, зачерпните и мне из своего медсестринского котла. Наверняка там картошка повкуснее.
– Ладно уж, зачерпну.
Хмыкнув, Вера заскрипела своей обувью к выходу.
Значит, день рождения. Какая удача!
Я вернулась к борьбе с цыпленком, но отвлеклась на мотив, который здесь явно предпочитали всей остальной музыке (что, надо признаться, раздражало меня чем дальше, тем больше). Хуже всего, что мне никак не удавалось опознать мелодию – радио едва шептало. Что-то из классики. Пьеса для рояля с оркестром. Вот сейчас будет крещендо.
– Надеюсь, эта картошка…
– Тсс! – зашипела я, прикладывая палец к губам. Вера замерла, через плечо встревожено оглядывая коридор. Но мелодия уже затихла. Я уронила руку на одеяло. Что-то в моем лице заставило Веру пристальнее в меня всмотреться.
– Что с вами, Ванда?
– Да так, ничего особенного. – Я рассеянно следила за тем, как она устраивается со своим подносом на краю соседней постели. – Просто эта мелодия начинает сводить меня с ума.
– Какая мелодия?
– В том-то и дело, что не знаю! Может, вы мне скажете, раз ее снова и снова передают по вашей радиосети!
– У нас нет никакой радиосети, – ответила медсестра озадаченно.
Я пропустила ее ответ мимо ушей, пробуя наконец цыпленка. Он оказался не так плох, как я ожидала. Желудок истосковался по настоящей еде и ответил на первый же кусочек довольным воркованием.
Внезапно до меня дошло.
– То есть как – нет радиосети?
– А вот так! – засмеялась Вера. – Нету, и все тут. То есть поначалу, конечно, была, но ведь вы, больные, народ привередливый. Вечно кто-то жаловался, что ему не нравится репертуар. Ну и было решено отключить общую трансляцию. Кто хочет и кому можно, приносит музыку с собой.
– Но я слышу мелодию! Причем всегда одну и ту же. Она сразу стала серьезной.
– Вот что, схожу-ка я за доктором.
Я уже открыла рот для возражений, но тут музыка возобновилась, и я вскинула руку:
– Вот она! Слушайте, слушайте! Просто спятить можно, ей-богу. То звучит, то не звучит, словно кто-то крутит ручку настройки. А главное, никак не успеваешь сообразить, что это все-таки за вещь.
Приближалось крещендо. Я умолкла, напряженно прислушиваясь. Вера не сводила с меня встревоженного взгляда. Как и всегда, все затихло в самый интересный момент.
– Вот дьявольщина! Так что же это за вещь?
– Я иду за доктором, – заявила медсестра, вставая.
– Почему за доктором? Что, он лично включает музыку?
– Да ведь нет никакой музыки!
– То есть как это – нет музыки? Я же ее только что слышала… да и перед этим несчетное число раз!
– А я нет!
– Ну и что это значит?
– То, что вы слышите несуществующую музыку, вот поэтому мне придется вызвать доктора Харленда.
– Только не из дома!
– Он сегодня дежурит, прямо как по заказу. – При этом Вера шажок за шажком отступала к двери. – А вы пока доедайте.
Я отложила вилку, внезапно пресыщенная непривычно обильной едой. Кивнула. Вера вышла, а я повернулась к окну, за которым уже стемнело. Желтые пятна фонарей расплылись, когда глаза заволокло слезами. Мне было что оплакивать: в свой собственный день рождения одна, как перст, если не считать поехавшей крыши. Можно себе представить, какое светит тридцатитрехлетие!
Через неделю меня выписали. Доктора сходились во мнении, что мне все же невероятно повезло: никаких серьезных повреждений, кома была недолгой, а уж очнувшись, я прямо-таки стремительно пошла на поправку. Голова моя уже почти не кружилась, разве что от резких движений. Меня уверяли, что окончательное выздоровление – вопрос самого ближайшего времени и что лучшее лекарство – родные стены.