Читать интересную книгу Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Испанская и Российская империи имели в то время даже общую границу на западном берегу Северной Америки, установленную двухсторонним соглашением от 1790 года. Проходила она по 48-й параллели чуть южнее нынешней границы между США и Канадой. Тут уже не просто совпало, даже соприкоснулось.

* * *

Начиная с родоначальника испанской литературы Хуана Мануэля (XIV век), в ее художественных произведениях героями часто служили личности, одаренные умом, благородством и доблестью больше, чем силой и богатством, а рыцари не занимались собственным обогащением и не рисковали ради этого жизнью. Естественно, речь в данном случае идет о художественном вымысле.

Религия тогда была единственной духовной пищей, и самый образованный слой общества составляли по преимуществу не вельможи, а священники и монахи. Одним из них оказался приговоренный к тюремному заключению автор сатирических памфлетов на свою же братию, монах Хуан Вивес. В камере-одиночке он сочинил поэму «Книга благой любви», где есть и такие полные иронии строки: «Ценность каждого человека определяется у нас тем, сколько у него денег. У кого их нет, тот себе не господин. Есть у тебя деньги, получишь утешение, удовольствие, радость, купишь рай для себя, заработаешь спасение души. Все благословляют тех, у кого есть деньги. Я видел при римском дворе, где хранятся святыни, как все отступают перед деньгами. За деньги становятся аббатами или епископами, полуграмотные попы получают высокие должности. За деньги получают благословение самого Папы и спасение души».

Испанская духовная цензура пыталась предотвратить публикации, бросающие тень на церковные догматы. Вслед за французами, итальянцами и голландцами среди испанцев тоже появлялись просвещенные последователи идей Эразма Роттердамского. Король Карлос I тоже очень хотел придать своей стране европейский вид и на всякий случай держал при дворе поэта-гуманиста Гарсиласо де Лавегу, шел на поблажки университетам. Однако такое снисхождение продолжалось недолго. Сменивший его на троне Фелипе II вознамерился сделать из королевства несокрушимый оплот в борьбе с протестантами и свободомыслием вообще.

Наиболее яркие, неординарно мыслящие испанцы в ту пору предпочитали получать образование за границей. Среди них Хуан Луис Вивес, автор философского трактата «Мудрец», опровергал схоластические методы обучения, выступал против предрассудков и суеверий, за развитие естественных наук и равенство возможностей в получении образования. Издавал свои сочинения в Италии Хуан де Вальдес, покинувший родину под угрозой наказания за его переписку с Эразмом. Альфонсо де Вальдес написал во Франции под псевдонимом сатирическую, антиклерикальную повесть «Жизнь Ласарильо с Тормеса», которая сразу попала в утверждаемый римским понтификом «Индекс запрещенных книг». Ищейки-инквизиторы так и не установили подлинное имя автора.

Ближе к XVII веку заметные фигуры появлялись и в самой Испании. Широкую известность приобрел мадридский священник и драматург Лопе де Вега, большой любитель веселого препровождения времени и амурных увлечений. Не ущемленный фанатизмом, он описал свою мечту о справедливости в поэме «Золотой век». После нескольких представлений на театральной сцене цензура запретила его пьесу «Фуэнте Овехуна» за ее крамольное содержание и симпатии автора к крестьянам-бунтовщикам. Пьесы ему отказали печатать, а уже отпечатанные сжигали. И это при том, что сам Лопе де Вега состоял в Инквизиции цензором.

Столь же известен читающей публике поэт, романист и философ Франциско де Кеведо. Испания представляется ему страной, где изощренность ума служит либо мошенничеству, либо дикому озорству. В серии очерков «Сновидения» он в бурлескно-пародийной форме рисует сцены ада и Страшного Суда, сравнивает человека с дьяволом, земную жизнь с адовой. Обобщая происходящее, выдумывает остроумные игры мысли и каламбуры метафор. В новелле «Час воздаяния, или Разумная Фортуна» показывает, что богиня судьбы могла бы одарять людей более справедливо, со смыслом и по заслугам, но этому мешает только одно: во всех своих бедах чаще всего они сами виноваты.

Кеведо не покушался на догмы христианства и прямо заявлял, что правители должны взять за образец подражания Христа, властвовать, следуя принципам католической веры. Тем не менее его объявили безбожником и политическим вольнодумцем. За оскорбление им высочайших особ и обвинения против них в том, что они грабят страну, его заключили в тюрьму, сочинения запретили. В конце концов писателя все же отпустили на волю, приняв во внимание выполнение им деликатных поручений королевской разведки и участие в тайных операциях в Сицилии, Неаполе и Венеции.

В духе Кеведо написал свой роман «Хромой бес» Велес де Гевара. Он вообще сравнивал испанское общество с домом для умалишенных: все кругом притворяются, мошенничают, преследуют лишь свои личные цели, стремятся сохранить хорошую мину при плохой игре, в душе оставаясь ничтожествами. От карающей Инквизиции писателя спасало лишь то, что выступать ему пришлось под псевдонимом. Как удалось Геваре улизнуть от церковных ищеек, до сих пор загадка.

Прикрывался псевдонимом и монах-иезуит Бальтазар Грасиан. Все его произведения – хвала благоразумию. Например, «Карманный оракул», или комментарии по поводу трех сотен максим в стиле римского философа-стоика Сенеки. Падре считает надежду «великим фальсификатором правды», а лучшим лекарством от глупости – «мудрость вести себя применительно к обстоятельствам и во всем держать про запас второй вариант, дабы не зависеть от чего-то одного». По его мнению, нет на свете безгрешных наций, надо только смело вскрывать недостатки своего народа. Что же касается испанцев, то мастерству пускать пыль в глаза им не у кого занимать. Любопытна также его теория остроумия и правила тонких построений ума. Острая мысль для него – основное средство познания. Но познать истину, как он полагает, еще недостаточно: нужно стремиться познать красоту разнообразия как способ получения удовольствия, опирающийся на контраст, неожиданность, противоречие, диссонанс. И делать это рекомендует с несколько отстраненным видом, бодрым настроем и уверенностью в том, что хороший досуг лучше всякого дела…

Еще во времена реконкисты поселялись в провинции Кастилия Ламанча беглые крепостные крестьяне. Создавали они там общины-братства, пронизанные духом свободолюбия, взаимопомощи и чести. Дворянина в ту пору называли «идальго» (чей-то сын), а рыцарем-кабальеро мог стать любой «чистокровный» испанец, являвшийся воевать с маврами на своем коне и в доспехах. Совершив подвиг в бою, он тоже становился дворянином, но материальных благ ему это не прибавляло. О приключениях одного такого дворянина и рассказал Мигель де Сервантес Сааведра в романе «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский».

Попутно можно заметить, что «хитроумный», как эквивалент в переводе с испанского ingenioso, принимается с большой натяжкой. Уж кто-кто Дон Кихот – выдумщик, взбалмошный фантазер или, как говорят сегодня, параноик, но только не хитроумный. Вероятно, неадекватность возникла в связи с тем, что в России роман впервые появился на французском языке, и, хотя писатель Константин Масальский уверял, будто перевел с оригинала, знания им испанской реальности неглубоки и ему частенько приходилось обращаться к французскому переводу. Но это просто так, по ходу дела. Разумеется, суть не в этом.

За почти четыре века после выхода романа в свет стало уже клише говорить, будто писатель написал пародию на рыцарство и человеческую восторженность. К сожалению, сам Сервантес о своих подлинных намерениях никому не рассказывал. Трудно догадаться об авторских намерениях, сколь ни прислушивайся к беседам при луне Дон Кихота с его верным оруженосцем Санчо Пансой, наполненным мудростью и глупостью, глубокомыслием и явной чепухой. Видимо, речь идет о довольно нередком в литературе случае, когда из-под пера автора выходит нечто большее, чем его задумка.

О чем роман в первую голову? О сплетениях реального с идеальным, действительного с желаемым. Главный герой как бы говорит всеми своими действиями: можно восхищаться рыцарским благородством и отвагой, ценить в человеке доброту и бескорыстие, но при этом надо твердо стоять на земле и помнить, что самые высокие душевные порывы, если они далеки от действительности, все исказят, а попытки добиться справедливости принесут лишь новую несправедливость.

Здесь не стоит забывать, что перед своей кончиной дон Алонсо Кихано признал бредом случившееся с ним, пришел к выводу о пагубности чтения рыцарских романов и даже запретил своей племяннице выходить замуж за человека, который имел пристрастие к ним. Идальго посчитал эти романы глупыми, мерзкими и лживыми. Единственное, что его огорчало, так это невозможность исправить свою ошибку и взяться за чтение умных книг…