Читать интересную книгу Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Сам Мигель Сервет оставил свой собственный след в анналах испанской истории. Родился он в Наварре, с семнадцати лет учился и работал за границей. Особенно упорно занимался медициной, получил докторское звание. Известность приобрел своим открытием малого, легочного кровообращения. Его научная публикация по этой проблеме сразу попала в «Индекс запрещенных книг» Ватикана.

Неутомимый путешественник-мечтатель работал в швейцарском городе Базеле. Там врач переполошил местных теологов-протестантов, разузнавших о том, что им пишется книга, в которой ставится под сомнение реальность существования Иисуса Христа, Сына Божиего. Его заподозрили в богоотступничестве, стали распространять слухи, будто испанец намерен подвергнуть критике основу христианской религии, но он продолжал настаивать на земном происхождении проповедника из Назарета.

Поначалу теологические изыскания Мигеля Сервета воспринимали с насмешкой. В Германии, Швейцарии и Австрии можно было услышать и не такую ересь, а Троицу подчас там вообще называли «мозгом о трех головах» или «таинственной химерой». Однако на всякий случай, чувствуя на себе презрительные взгляды, он изменил свою фамилию и перебрался в Париж, где продолжал исследования в области медицины, ботаники, географии и той же теологии. Склонность ко всему необычному приводила его и к астрологическим расчетам, в которых он искал нечто полезное для медицины.

В Париже Сервет познакомился с главой протестантской церкви Швейцарии Кальвином. Позднее написал тому несколько писем, без злого умысла и полемики ради, в которых сравнивал отправление духовенством религиозного культа с языческими ритуалами, критиковал иерархию в церкви, монашество и исповедь. Все ответы Кальвина на его письма им были опубликованы, включая нецензурные выражения и оскорбления. По настоянию протестантского первосвященника в дело вмешался церковный трибунал со своими «аргументами разума».

Испанца наконец-то заманили в Швейцарию, арестовали и заключили в одиночную камеру женевской тюрьмы. На допрос к нему явился сам Кальвин.

– Несчастный, ты полагаешь, что земля, которую топчешь, есть сам Господь Бог? – поинтересовался тот, ухмыляясь.

– Нисколько не сомневаюсь, что эта скамья, стол и все окружающее являются субстанцией Бога, – ответил Сервет без колебаний.

– Тогда получается, и дьявол тоже?

– Неужели у вас есть сомнения?..

В качестве документального свидетельства ереси Сервета глава протестантов предоставил следователям полученные им от врача письма и поручил вести судебные слушания генеральному прокурору Женевы. Адвоката подсудимому не приставили, тяжелейшие условия тюремного заточения доводили его до пределов терпения.

Неделя понадобилась судьям для подготовки приговора по обвинению в «распространении ложной еретической доктрины, зловредно направленной против Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа, основных истин христианского вероучения, а также в попытке внести раскол и брожение в рядах служителей Божиих…» Приговор гласил: «Доставить Сервета на холм Шампелье и там привязанным к столбу сжечь вместе с его книгами и рукописями, дабы тело его обратилось в пепел и таким образом служило уроком всем, кто хотел бы совершить подобное преступление».

На холме Шампелье неподалеку от живописного Женевского озера все приготовили в соответствии с заведенным регламентом: глубоко врыли высокий металлический штырь, у основания его набросали кучи хвороста вперемешку с поленьями. Толпы зевак пришли сами собой.

– Какова твоя последняя воля? – поинтересовался у Сервета судья, тоже скрупулезно следуя правилам процедуры. – Есть ли у тебя жена, дети?

Осужденный презрительно отвел голову в сторону.

– Вот видите, граждане, сколь сильную власть имеет Сатана над душами! – крикнул блюститель закона в сторону зрителей. – Человек этот возомнил из себя ученого мужа и думал учить людей истине. Но душой его овладел дьявол и не намерен ее отпускать. Смотрите, чтобы и с вами такого не произошло!..

Поджигать пришлось несколько раз. Мокрые от утренней росы поленья и хворост не схватывались огнем, поднявшийся вдруг сильный ветер задувал искры. Более часа ничего не получалось, пока кто-то не сбегал домой за сухими дровами.

От пылкого, гордого, беспокойного, странствующего по миру правдоискателя остался один пепел. Произошло это в 1553 году. Много позднее в память о Мигеле Сервете именем его назовут одну из улиц Мадрида…

А вот и новый XVII век. Суждено ему стать той исторической вехой, когда короной и алтарем испанскими поставлена непреодолимая преграда перед охватившими Западную Европу либеральными веяниями. Направляя награбленные в Латинской Америке ценности на укрепление монархии и церкви, правители светские и духовные зациклились на своих имперских амбициях.

Чтение художественной литературы считалось тогда в Испании вреднейшим занятием, особенно если в книгах попахивало свободолюбием, но, как ни парадоксально, именно беллетристика и живопись переживали именно в то время «золотой век». Бытие же реальное, не вымышленное приобретало еще и оттенки садомазохизма: в дни церковных праздников мистики впадали в самобичевание, влюбленные клялись в вечной верности и обменивались платками со своей кровью. Да и художники в массе своей живописали на полотнах человеческие страдания.

В ту пору Испания насчитывала около восьми миллионов жителей. Из них миллион нищих и бездомных, миллион священников и монахов, миллион дворян с их многочисленной прислугой – и все шарахались от систематического, полезного для общего блага труда как черти от ладана. Земли церковные и родовитых семей в запустении. Рабочих дней в году, за вычетом религиозных праздников, не более ста. Повсюду затхлая атмосфера невежества, фанатизма, мракобесия, лицемерия двойной морали. Только и слышно: «Бог рассудит!»

Если оставить пока в стороне совпадения с тогдашней российской действительностью и устремить взор на туманный Альбион, можно столкнуться и там с указами королевы Марии Стюарт отправлять к праотцам всех несговорчивых протестантов или со склонностью Елизаветы проделывать то же с упрямыми католиками. Хотя Святая Инквизиция ассоциируется больше всего с Испанией, в XVII веке только в одной Германии, стране «свободного сознания», закончили свою жизнь на костре около ста тысяч женщин, заподозренных в сговоре с дьяволом.

Примечательный факт: испанская Инквизиция за весь период своего существования вынесла около тридцати тысяч смертных приговоров. Конечно, нужно считать и умерших под пыткой, от болезней в тюрьмах, на галерах и зарезанных живодерами Гардуньи. Чем испанская Инквизиция еще выделялась на общеевропейском фоне, так это своей доктриной «чистой крови» и более долгим сроком существования. Когда все другие церковные трибуналы приказали долго жить, испанский продолжал нести караул. Потерпевших кораблекрушение и подобранных на иберийском берегу английских моряков, к примеру, ожидало либо обращение в католическую веру, либо тюремное заключение. При всем привилегии местных священников были под стать королевским, а их самих запрещалось даже подвергать судебному преследованию за совершенные ими уголовные преступления.

Король Карлос III все-таки нашел в себе мужество намекнуть иерархам, чтобы не вмешивались бесцеремонно в государственные дела. По его указу и вопреки Папе Римскому в 1766 году из Испании выдворены иезуиты. Он же лишил церковь права предоставления убежища уголовным преступникам, принялся упразднять Инквизицию. Когда же обласканный им придворный живописец, автор «Махи обнаженной» Франциско Гойя, сделал свою знаменитую серию «Капричос», на него тут же ополчились прелаты, ибо среди офортов имелись карикатуры на них самих. Художника это не обескуражило, и он предложил всю выручку от продажи «Капричос» направлять в государственную казну. Карлос III не тронул Гойю. Крамольные его произведения разошлись по всей Западной Европе.

У Франциско Гойи, кстати говоря, афронты происходили довольно часто. В период стажировки в Италии, к примеру, его пытался вербовать посланец императрицы Екатерины II, предлагавший ему стать придворным художником и российским подданным. Гойя отказался, несмотря на солидную сумму, и на настойчивые увещевания ответил: «Ваша императрица может считать себя немкой, русской, китаянкой и вообще кем угодно. Я же испанец, и меня это вполне устраивает. Даже готов заплатить ей два моих последних дуката, лишь бы она оставила меня в покое…»

Официально Инквизиция продолжала еще действовать, но ряды ее сторонников редели. «Супрема» уже дышала на ладан, когда во Франции нанесли смертельный удар монархии и клерикальному засилью. Мадридский двор почувствовал повисшую над ним угрозу. Отразив наполеоновское нашествие, там снова попытались запустить инквизиторскую машину, но она настолько обветшала, что вскоре пришлось от нее отказаться…