Читать интересную книгу Комната бабочек - Райли Люсинда

Звук его голоса заставил меня вздрогнуть, ведь я как раз думала о нем. Оглянувшись, я увидела, как он приближается ко мне по веранде, дымя сигаретой, потом он бросил ее на землю и наступил, чтобы погасить окурок. Он знал, что мне не нравился сигаретный дым.

– Папуля, ты ведь не скажешь Дейзи, что видел меня? Иначе она сразу отправит меня в постель, – быстро протараторила я, когда папа опустился на ступеньки рядом со мной.

– Обещаю. Кроме того, разве можно спать, когда небеса послали нам такой дивный вечер. Полагаю, лучшего месяца, чем июнь, в Англии не бывает; все в природе просыпается от долгой зимней спячки, потягивается и зевает, разворачивая свои листочки и цветы на радость человеку. К августу внутренние живительные силы выгорают от жары, и природа вновь собирается погрузиться в сон.

– Так же, как мы, папа. Ведь зимой я с удовольствием ложусь спать, – заметила я.

– Именно так, милая. Никогда не забывай, что мы неразрывно связаны с природой.

– В Библии сказано, что все на Земле создал Бог, – с важным видом продолжила я, почерпнув эти знания на уроках Закона Божьего.

– Несомненно, хотя мне трудно поверить, что он уложился всего в семь дней, – с усмешкой произнес он.

– Как по волшебству, папа, верно? Точно так же Санта-Клаус умудряется доставить подарки всем детям в мире всего за одну ночь.

– Так и есть, Поузи, разумеется, по волшебству. Наш мир полон волшебства, и мы все должны считаться счастливчиками, ведь нам выпало счастье жить в нем. Не забывай об этом, ладно?

– Не забуду, папа. Папа?..

– Что, Поузи?

– Во сколько ты уедешь завтра?

– Мне надо успеть на поезд после обеда.

Я упорно смотрела на свои черные лакированные туфельки.

– Я беспокоюсь, что тебя опять могут ранить.

– Не волнуйся, милая. Как говорит твоя маман, «я способен выдержать любые удары». – Он улыбнулся.

– А когда ты вернешься?

– Как только мне дадут увольнительную, то есть довольно скоро. Присматривай за мамой, пока меня не будет, ладно? Я понимаю, что в одиночестве она чувствует себя здесь несчастной.

– Я всегда стараюсь, папа. Она грустит только потому, что любит тебя и скучает, верно?

– Да, Поузи, и я тоже безумно люблю ее. Только мысли о ней – и о тебе, малышка, – помогают мне в небе. Понимаешь, до начала этой проклятой войны мы прожили вместе не так уж долго.

– Ты услышал, как она пела в парижском клубе, и влюбился в нее в ту же минуту, а потом быстренько увез ее в Англию и сразу женился, чтобы она не успела передумать, – мечтательно произнесла я.

История любви моих родителей замечательнее любой самой волшебной сказки из моей книжки.

– Верно. Именно благодаря любви, Поузи, наша жизнь становится волшебной. Даже в самый сумрачный зимний день любовь способна озарить мир ярким светом, и он становится таким же прекрасным, как сейчас.

Папа глубоко вздохнул и накрыл своей большой ладонью мою руку.

– Обещай мне, Поузи, когда ты найдешь любовь, то крепко ухватишься за нее и ни за что никуда не отпустишь.

– Обещаю, папа, – ответила я, серьезно посмотрев на него.

– Умница. А теперь мне пора пойти переодеться к ужину.

Он запечатлел поцелуй на моей кудрявой макушке, встал и удалился в дом.

Разумеется, в тот момент я не знала, что это был мой последний важный разговор с отцом.

* * *

На следующий день папа уехал и все гости тоже разъехались. Тот вечер выдался таким жарким и душным, что сам вдыхаемый воздух казался густым и тяжелым, словно из него выпарился весь кислород. Дом словно онемел – Дейзи, как обычно, отправилась в свою еженедельную поездку в гости к подруге Эдит, поэтому тишину не нарушали даже ее недовольное ворчание или пение (я предпочитала ворчание) за мытьем посуды. А грязной посуды осталось много, она все еще громоздилась на подносах около раковины, ожидая помывки. Я предложила помочь с бокалами и стаканами, но Дейзи сказала, что от моей помощи будет больше мороки, чем пользы, хотя я сочла ее слова совсем несправедливыми.

Маман удалилась в свою спальню сразу после того, как последний автомобиль с гостями свернул с подъездной аллеи и исчез за каштанами. Очевидно, у нее началась одна из ее мигреней, но Дейзи говорила, что мигренью аристократы называют похмелье, что бы оно ни значило. Я устроилась в своей комнате на подоконнике, само окно находилось над портиком фасадной стены Адмирал-хауса. Такая позиция означала, что я первой увижу любого, кто приблизится к нашему дому. Папа называл меня своим маленьким «впередсмотрящим», и с тех пор как наш дворецкий Фредерик ушел воевать, именно я обычно открывала входную дверь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Из моего окна открывался прекрасный вид на подъездную аллею, протянувшуюся между рядами старых дубов и каштанов. Папа рассказывал мне, что некоторые из них посадили почти три столетия тому назад, когда тот самый первый адмирал построил для себя этот дом. (Я вдруг с удивлением осознала, что эти деревья прожили на земле почти в пять раз дольше людей, ведь если «Британская энциклопедия» из нашей библиотеки права, то средняя продолжительность жизни составляет шестьдесят один год для мужчин и шестьдесят семь лет для женщин.) В ясный день над кронами деревьев, под небесной голубизной, если присмотреться, я видела узкую серовато-синюю полосу. Это было Северное море, его берег находился всего в пяти милях от Адмирал-хауса. Меня пугала мысль о том, что в один из ближайших дней папа мог улететь за море на своем маленьком самолете.

– Возвращайся домой целым и невредимым, возвращайся скорее, – прошептала я, глядя, как темно-серые тучи надвигаются на закатное солнце, словно пытаясь выдавить сок из этого небесного апельсина (как же давно я не пила этот вкусный напиток). Воздух, казалось, замер, в мое открытое окно не проникало даже легкого ветерка. Издалека доносилось рокотание грома, и я надеялась, что Дейзи ошибалась, говоря, что так Бог сердится на нас. Я никак не могла разобраться, почему у викария Бог – добрый, а у Дейзи – сердитый. Может, Бог, как любой отец, бывает то добрым, то сердитым?

Когда упали первые капли дождя, вскоре превратившегося в ливень, и вспышки Божьего гнева прорезали небо, я с надеждой подумала, что папа успел благополучно приехать на свою базу, иначе промок бы до нитки, или, что еще страшнее, в него могла попасть молния. Подоконник стал мокрым, и я, закрыв окно, вдруг услышала, что мой животик урчит почти так же громко, как гром. Тогда я отправилась на кухню, чтобы подкрепится хлебом с джемом, оставленным Дейзи мне на ужин.

Спускаясь в тоскливых сумерках по широкой дубовой лестнице, я подумала, как разительно сегодняшняя тишина отличается от вчерашнего шумного многоголосья, словно вдруг опустел улей, наполнявшийся весело жужжащим пчелиным роем. Надо мной, прорезав тишину, раздался очередной раскат грома, и я порадовалась тому, что мне совсем не страшно, я не боялась оставаться в одиночестве, не боялась ни темноты, ни гроз.

– Ой, Поузи, какой у вас жуткий дом, – прошептала Мейбл, когда я однажды пригласила ее в гости. – Только посмотри на картины всех этих мертвых душ в стародавних нарядах! У меня от них прямо мурашки по коже, ей-богу, – дрожащим голосом произнесла она, показывая на портреты предков, смотревших на нас со стен лестницы. – Если бы мне тут ночью захотелось в уборную, то я уж точно побоялась бы выйти из комнаты, чтобы не столкнуться с привидениями.

– Ну, они же все мои родственники и наверняка вели бы себя исключительно благожелательно, если бы вернулись приветствовать нас, – возразила я, огорчившись, что ей сразу не понравился Адмирал-хаус.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И сейчас, пройдя по холлу и длинному гулкому коридору, что вел на кухню, я вовсе ничего не боялась, несмотря на то что уже совсем стемнело, а маман, вероятно, давно спала наверху в своей спальне, и даже не услышала бы меня, если бы я начала кричать.

Я знала, что нахожусь в полной безопасности, и в этом доме с его крепкими стенами со мной никогда не может случиться ничего плохого.