Перед тем как включить душ, она услышала из-за двери голос Дашиного мужа, Мити. Значит, он тоже был дома. Кажется, зять спросил: «Катя вернулась?»
— Катька, ты есть будешь? — крикнула с кухни Даша.
— Нет!
Катя ответила так, хотя была чудовищно голодна.
…Родители назвали их именами прелестных сестер из романа Алексея Толстого, правда, Катя — младшая. У них была разница в одиннадцать лет, и они совершенно не походили друг на друга. Даша — пухлая невысокая болтушка, ленивая и самоотверженная одновременно, любительница покричать на своих близких, впрочем, без всякой злобы, кудрявая и веселая — словно опереточный Керубино. Молодая женщина носила цветастые платья, мазала губы помадой малинового цвета и обожала парфюм с фруктовыми нотками.
Катя — выше сестры на целую голову. Она редко смеялась и никогда не плакала. Свои темные прямые волосы она стригла под мальчишку. И духами почти не пользовалась. Круглый год ходила в джинсах и майке, казалась неуклюжей и вялой — но это только на первый взгляд. И только в городе. В походах Катя выглядела совсем по-другому. Скупые, точные движения, грация дикой кошки… Мускулы вздувались на ее руках, мощно двигались бедра. Однажды летом на Алтае она чуть не задушила своими ногами некоего жителя гор, довольно крупного мужчину — когда тот без приглашения вздумал ранним утром залезть в Катину палатку. Как сайгак потом убегал прочь…
Родители Кати и Даши умерли очень рано. Катю воспитала старшая сестра с мужем Митей.
Митя. Митя… Пусть она умрет от голода, но оттянет момент встречи с ним.
Поэтому после душа Катя быстро проскользнула к себе в комнату, юркнула в постель и надела наушники. Что она слушала, какую музыку? А все равно какую, лишь бы погромче, лишь бы не услышать невзначай его голос. Катя даже пропустила тот момент, когда прибежала из школы Милочка, племяшка, и что было сил забарабанила в закрытую дверь.
— Катя, Катя! У меня новая кукла! — отчаянно и страстно кричала девочка. — Открой, я покажу, как она умеет разговаривать!.. Она — интер… интерактивная!
* * *
Они все-таки столкнулись нос к носу утром, на кухне, у плиты. Даша и Милочка уже ушли.
— С приездом, — своим глухим голосом сказал Митя.
В ответ Катя промычала что-то. Он продолжил пить чай. Наверное, только что пришел с дежурства. Сцепив зубы, девушка стремительно залила геркулес кипятком, плеснула в тарелку немного оливкового масла. Когда она натирала себе морковь, то сломала на мизинце ноготь.
— Опаздываешь? — голос у него был тихий, невнятный, без всяких интонаций. Он допил чай и теперь мыл чашку.
За что его Даша любила? Серый, невзрачный. Никакой. Терапевт!
Катя пожала плечами. Она никогда не смотрела Мите в лицо и умела разойтись с ним в самом узком месте, даже не прикоснувшись. Он никогда ничем не пах — был чистюлей и ненавидел всякую парфюмерию, но, проскальзывая мимо него, Катя старалась не дышать, даже предощущение того, что она может уловить то легкое тепло, которое исходит от каждого человека вблизи, его тепло — приводило ее в ужас.
Зять, наконец, покинул кухню.
Катя поставила тарелку со своей диетической стряпней на стол, хотела сесть… Но села на другой стул — не на тот, где он только что сидел. Она физически не могла это сделать — занять пространство, в котором только что находился он, Митя. Ведь это как будто слиться с ним! Девушка ела геркулес с морковью и тихонько стонала, в нос…
Сегодня у нее было свидание — с тем, из похода. С Данилой.
…Они с молодым человеком погуляли по слякотной, сонной Москве, потом зашли в кафе. Было странно видеть друг друга в городе, странно чинно ходить по улицам, говорить на отвлеченные темы — после гор, лыж, полетевшего крепления, раскаленного чая на морозе из термоса… Данила радовался Кате, такой новой, такой другой — городской, почти незнакомой, хорошенькой в беличьей шубке и беличьем задорном берете. Беззащитной и слабой сейчас на вид. Кате было немного совестно — она еще не понимала, рада она сама Даниле или нет. Ее смущала его красота, сила и едва сдерживаемая, неуклюжая влюбленность, которая сквозила в каждом жесте молодого человека.
— Приходи ко мне завтра, — вдруг, не сдержавшись, сказал Данила. Сказал и побледнел до синевы.
Кате показалось, что вместо кофе у нее в желудке перекатываются ледышки.
— Хо… хорошо, — неуверенно ответила она. Данила не сдержался, неловко и пылко обнял ее посреди улицы. Он-то точно был в нее влюблен. Очень.
Следующее утро, кажется, началось точно так же. Катя вышла на кухню, взяла пакет с геркулесом… Митя сидел на корточках возле умывальника, орудовал гаечным ключом. Рядом валялись его серые шлепанцы.
— Минутку подожди, — пробормотал он, не оборачиваясь. — Что-то труба течет…
У него были мягкие, слабые волосы, сквозь которые уже просвечивала кожа головы. Тренировочные штаны, голубая майка. Чистая бледная шея, напряженные мышцы рук. Урод. Убогий. Старый. Никакой. Терапевт. Неудачник. Лузер!
— А я сегодня в гости иду, — вдруг сказала Катя.
Митя ничего не ответил, но его плечи словно окаменели.
— Его зовут Данила. Мы познакомились в походе, ему двадцать два. Сказал, что дома у него никого не будет.
Было слышно, как капли воды шлепаются на кафельный пол. Катя поставила коробку с геркулесом на стол, повернулась:
— Митя, если ты скажешь, я не пойду никуда.
Он молчал.
Она отвела глаза и произнесла:
— Через семь лет Милочка кончит школу. У нее будет своя жизнь. Ей уже не будут нужны ваши жертвы, ты сможешь жить для себя. Я буду ждать… семь лет. Если ты скажешь.
Он молчал, не двигался.
Катя вернулась к себе в комнату, быстро оделась, потом вышла из дома…
У нее было вполне реальное чувство, что она сходит с ума.
Падал снег, солнце пряталось за серыми облаками, но мороза не ощущалось — только промозглая, неподвижная сырость. На бульварах гуляли собаки и дети. Катя слепила маленький снежок, подержала в руках — он стал быстро таять… Тогда она принялась лепить из него снеговика.
Весь день она провела здесь, на бульваре, среди людей. Сотовый телефон звонил каждые пять минут, на экране светилось имя абонента — «Данила».
…Она вернулась домой только в четвертом часу, в сиреневых, ранних зимних сумерках. Дома стояла тишина, только на кухне мерно капала вода.
Катя бесцельно побродила по комнатам, потом решила заглянуть на кухню.
Весь пол был засыпан геркулесом. Девушка направилась в кладовку — маленькую темную комнатку в углу, — чтобы взять веник, и остановилась.