Читать интересную книгу Твой след ещё виден… - Юрий Марахтанов

В один из дней они с шефом выехали на снятом катере к коралловым рифам, далеко в море. Там господин Марчелло наслаждался плаванием с аквалангом, а Саша нырял с маской и удивлялся подводному миру, который открылся вдруг: неожиданный и великолепный своей разноцветностью. Радужные, полосатые, в крапинку, – плавали вокруг Саши рыбы, и было их так неестественно много, что казалось: попал в гигантский аквариум.

Потом Саша отдыхал на ослепительно-белом песке, спустив ноги в изумрудную воду, потягивал прохладное пиво, удивляясь тому, что уже декабрь. И это его удивление существовало ещё на генном уровне, заложенное в каждого русского человека, для которого декабрь – это, конечно, белый цвет, но другой: поскрипывающий, мягкий, объёмный. А не плоский цвет побережья: то ли материка, то ли острова.

Причалило очередное судёнышко с туристами, и Саша, лениво вглядевшись, обнаружил в толпе сходящих на берег «паломников», знакомую фигурку Таис с этюдником, висевшим через плечо.

Через минуту он стоял перед ней. Откровенно улыбался, а она – в белых шортах, белой майке, на белом песке: словно преломленный через стеклянную призму солнечный зайчик, в котором без труда различались красные, оранжевые, синие – глаза – лучи.

– При-и-вет! – как старому знакомому, произнесла Таис. – А я думала, что больше не увидимся.

– От нашего отеля до вас три километра, – словно оправдываясь, произнёс он, снимая с её плеча этюдник.

– А ты узнавал?

– Чего ты с ним? – показал на этюдник Саша. – Что тут рисовать-то? Всё белое, как лист бумаги.

– А ты на море посмотри. Долго смотри. Теперь на песок переводи взгляд. Какого он цвета?

– Оранжевого, – удивился Саша. – И ты, будто розового…

– А говоришь: «Белый», – она рассмеялась.

– Там рыб разноцветных! – показал Саша в море. Плывём?

Таис быстро скинула одежду и, не дожидаясь пока он опомнится, побежала к морю. Отплыла, перевернулась на спину. Он догнал её, – и среди всей палитры красок, которые предлагало море, оттенков, названий которых он не знал, – он опять в удивлении выделил глаза. Их синий цвет был для него прост и понятен. Ныряли, плавали рядом, улыбались друг другу, восхищаясь нереальностью предметов в нереальной среде, их окружавшей. Потом лежали на песке, болтали (он и не помнит о чём) и осталось у него ощущение, что она владеет другим языком, в их математической семье незнакомым, который к его, Саши, внешним впечатлениям, добавлял внутренний отсвет, даже одушевлял то, что казалось неодушевлённым.

Оставшиеся три дня Саша каждый день шлёпал по автостраде, которая буднично шоссировала пустыню, к отелю Таис: утром – туда; вечером, на красный круг, падавший в море – обратно.

– Любовь на первый взгляд, – подтрунивал над ним шеф.

Саша не поправлял его ломаный русский. Ночами, лёжа на спине в кровати, он смотрел за окно на чужие звёзды, запоздало пугался за себя – одинокого среди пустыни и бредущего неизвестно откуда и куда; тут же это странное ощущение себя – крошечного, усиливалось недавно испытанным в предночной Гизе, среди пирамид – неземной юдоли чужих гордынь и чужих печалей.

* * *

В кабинете шефа висит теперь рисунок Таис, немного наспех исполненный карандашом портрет господина Марчелло. А в комнате Саши – его собственный портрет. Он видит, что его лицо использовали как удачную фактуру для оригинального замысла: его нос; нелепые уши; освобождённые от очков, растерянные глаза. Отводит взгляд от портрета, но непреодолимая потребность вглядеться, словно призыв прислушаться к своей душе и распознать самого себя. Уже сколько лет, Таис не даёт ему покоя, заставляя бережно вспоминать их редкие встречи за эти годы, первое впечатление от её глаз на белом зное африканского песка, – глаз синих, внимательных, восприимчивых, в пушистых ресницах. Но с каждым годом делать это становится всё труднее.

3

Зима не могла не взять своего. А в конце февраля озверела, нагрянув морозом. Именно в тот момент, когда все уже расслабились в предвкушении первого весеннего праздника: с цветами, вдруг укороченными юбками и тонкими колготками из-под них.

Кто-то, кому-то, за что-то не заплатил вовремя, этой промашкой зима и не промедлила воспользоваться. Отключённые от тепла трубы НИИ, где арендовал площади Кирилл, прихватило за ночь. В административном корпусе, облагороженном евроремонтом и кондиционерами с воздушными завесами, – было ещё терпимо, но наутро в цехе и в закутке Кирилла, торосами громоздилась наледь. А на двери цехового туалета появилась лаконичная, написанная мелом надпись: «Не срать!» Лопнувшие трубы, словно объевшиеся вспоротые удавы, висели вдоль цеховых стен, и лишь в холле, перед кабинетом директора издевательски журчал фонтанчик среди жухнущей на глазах зелени.

У Кирилла на станке разморозило систему охлаждения, и триста литров перемешанного с водой масла необходимо было теперь заменить, предварительно перебрав всю внутреннюю начинку системы. «Ну почему я не живу где-нибудь в Марокко?! – задавался риторическим вопросом Кирилл и тут же успокаивал себя. – Зато у нас жары такой нет. Тоже не подарок для термопластавтомата. Опять с хлеба на квас перебиваться», – грустно подумал Кирилл и побрёл в цех договариваться с рабочими о предстоящем ремонте.

Часть рабочих сидели вокруг круглой печи-термички, в которой обычно закаливались детали. Каждый навьючил на себя всё, что было в их скудном рабочем гардеробе: рваные промасленные телогрейки; вышедшие из моды китайские куртки с изломанными молниями и даже женские изношенные шубейки. Грелись.

– Мужики, помочь надо, – начал разговор Кирилл, присаживаясь в круг. Но никто даже уха не навострил. – Калым есть, говорю.

Тут уже физиономии повернули, хотя и не особенно приветливо.

– Упали твои акции? – ухмыльнулся один из рабочих с мелким, завистливым взглядом. Это он всегда пытался чем-нибудь насолить Кириллу: то кран-балку не поделят; то «оборотку» незаметно отключит – держал, в общем, для Кирилла кукиш в кармане.

В цеху, как на «зоне», все и всё друг про друга знали. Но Кирилл был для рабочих не разбери-поймёшь. Прошёл слух, что он бывший директор, да и сейчас, вроде, сам себе хозяин, но видели его здесь всегда в рабочей «спецухе», с утра до вечера за станком. Раз попросили за бутылкой съездить – не поехал. Газеты ещё читал у станка – иногда они видели это через приоткрытую дверь его автономного производства.

– «А я ведь к вам неспроста приехала-то, мамынька», – криво ухмыльнулся крестник Кирилла, явно кого-то цитируя и давая понять, что тоже – фрукт не простой.

– Ну, так, что? – ещё раз спросил Кирилл, пытаясь непринуждённо улыбаться.

– Сколько? – по-деловому осведомились двое рабочих.

Крестник тут же встрепенулся, поняв, что его могут обойти.

– Мне двоих нужно. Пошли на место, посмотрим, – Кирилл привстал и, уже уходя, не зло похлопал по плечу крестника. – Меня не раз в бараний рог гнули из-за того, что вот таких, как ты – работяг, в обиду не давал. Не согнули. А ты не дёргайся, кран-балку лучше сторожи. Или в туалет к начальству сходи. Навали им со зла кучу, можешь за меня тоже.

Вечером Кирилл лежал на диване, размышлял – где брать деньги на ремонт. Подтрунивал грустно над собой: «Бур-жуй!»

Даже двоюродный брат Славка, сын дяди Толи, и тот (было время) недолюбливал Кирилла. С тех пор, как Кирилла выбрали директором, Славка – такой же, как отец извечный рабочий, стал желваками за редкими застольями поигрывать. Ну, не ездил никто в их родне на служебных машинах, за границу не ездил, по телевидению с умными речами, да критикой президентских указов не выступал! Не умничал, короче! Встал сутра, пол-литра воды брусничной опрокинул, и к семи – на работу. Вечером с ребятами из бригады по двести грамм залудил – к телевизору. Смотри, слушай, чего там умные люди говорят, которым по жизни положено, – но не Кирька же! Пивка ночью захотел – пожалуйста! Не при советской власти. Славка упрекал Кирилла, наверное, сам не зная в чём: за высшее образование; за директорский пост; за статьи в газетах с непонятными терминами; за то, что в детстве книги читали одинаковые, часто в очередь беря их в библиотеке, – а жизнь организовали по-разному. Но когда предали, сдали Кирилла, Славка сразу успокоился, даже червонцы стал стрелять у Кирилла чаще. И отдавал в срок, не как раньше, и хотя делить-то было нечего, всё равно за своего Кирилла не принимал, держал в почтительном отдалении. Особенно, когда был должен.

«Буржуй-то, буржуй, – всё размышлял Кирилл, ворочаясь с боку на бок, – а семью кормить надо».

Ревизия станка показала, что денег вложить в ремонт требуется куда больше, чем он предполагал с наскоку. Одного масла на замену надо прикупить тысячи на три, плюс – рабочим, плюс – ремонт системы… и этих «плюсов», что крестов на кладбище. А ведь совсем недавно жил иначе…

* * *

ГЮЛи вели себя в приёмной одного из помощников губернатора довольно вальяжно. Лёша Прокопович азартно гонял горнолыжников по трассе, безжалостно щёлкая по клавиатуре компьютера; Юлек – забалтывал секретаршу; Гриша – как всегда листал какие-то бумаги, попивая кофе и кроша печенье на стол помощника.