Читать интересную книгу Аня и Маня - Ирина Грекова

— Это он меня пришел кусать, — сказала Маня. — Сейчас сядет.

Комар пищал, но не садился. От этого писка Мане сделалось скучно. К тому же ей всё ещё хотелось спать. Она попросилась обратно в кроватку. Но Аня сказала:

— Если ты такая соня, можешь идти одна, а я ни за что. Ночь только начинается. Я спать теперь никогда не буду.

Маня послушалась, спать не пошла. Стояли они на террасе, смотрели на косой Месяц и слушали комара, который все пищал, но не садился, нудный такой.

И вдруг у них за спиной раздался скрип. Девочки обернулись и увидели очень большого, широкоплечего человека с коричневым лицом. Этот человек открыл рот и выдвинул вперед нижнюю челюсть, похожую на ящик. Во рту что-то белело.

— Что это у него во рту, белое? — спросила шёпотом Маня.

— Может быть, зубы?

— Значит, он людоед.

Человек заскрипел и сказал.

— Я Шкаф.

Маня и Аня уже привыкли, что к ним по ночам приходят странные гости. Еж, Месяц, вот теперь Шкаф. Ничего удивительного.

— Здравствуйте, Шкаф, — сказала Маня. — Скажите, пожалуйста, как ваше отчество, а то мы хотим быть вежливыми.

— Отчества у меня нет, — проскрипел Шкаф. — У меня и отца-то не было. Меня сделали.

— А кто вас сделал? Как его зовут?

— Меня делал коллектив первой мебельной фабрики города Краснококшайска! — гордо сказал Шкаф. — И отлично сделал! Столько лет живу — не развалился! Другой бы в моём возрасте…

— Тогда мы будем вас называть Шкаф Коллективович. Можно? — спросила Маня.

— Пожалуйста, — согласился Шкаф. — Хорошее отчество!

— А что это такое белое у вас во рту? — спросила Аня.

— Это не рот, а ящик. И лежит в нём бельё: простыни, полотенца, наволочки, пододеяльники.

— Сколько? — спросила Аня.

— Много! — ответил Шкаф.

— Может быть, «пло»?

— Больше! — скрипнул Шкаф.

— Больше «пла» не бывает.

— У вас, людей, не бывает, а у нас бывает.

Аня задумалась: откуда Шкаф знает про «пло», когда она сама из себя это число выдумала?

Шкаф закрыл рот и начал, скрипя, прогуливаться по террасе. Голос теперь шёл у него не изо рта, а гораздо глубже, из середины тела.

— Ох, ревматизм, — кряхтел он. — Полки болят! Старость не радость. Я, когда был молодой, не скрипел, а теперь состарился, скриплю. Давно не чинили… А вы не видели, куда подевался мой сын?

— А как он выглядит? — спросила Маня.

— Шкафишко! Такой небольшой коричневый шкафчик. Ничего туда положить нельзя, всё внутри забито катушками, проволочками, всякой ерундой. Совершенно бесполезный человек (то есть я хотел сказать, шкаф). А какого высокого о себе мнения! Иногда у него на передней стенке появляются какие-то голубоватые пятна, и тогда все люди садятся перед моим сыном и пялят на него глаза.

— Да это телевизор! — догадалась Маня.

— Верно, так его зовут. Не в меня пошел, не в меня! А самое плохое, что он издает звуки! Не благородные деревянные звуки — треск, скрип, на худой конец, щёлканье, как всякий порядочный шкаф, — а те нестерпимые звуки, которые у вас, людей, называются «музыкой»! Кха-кха-кха!

Шкаф расхохотался так, что у него даже дверцы заходили.

— А я как раз люблю музыку, — сказала Маня. — Под нее удобно прыгать. Только я не думала, что Телевизор — сын Шкафа!

— Мой собственный, — подтвердил Шкаф, — по непокорный, непослушный, неблагодарный сын! Говорит мне дерзости. Что я, мол, устарел, что таких шкафов больше не делают. Что будто бы теперь везде шкафы встроенные. Слово-то какое выдумал: «встроенные»! Кстати, вы не знаете, что это такое?

— Я знаю, я знаю, — заторопилась Аня, слова начали застревать у нее во рту. — Э… Встроенный шкаф — это такой шкаф… Э… у нас в квартире все шкафы такие.

— А какого он цвета? Коричневый?

— Нет, не коричневый, а э… такого обыкновенного, стенного цвета.

— Помню! — закричала Маня. — Я у тебя такой шкаф видела. Я даже в него пряталась, когда в прятки играли. Стена и дверца, больше ничего.

— Воображаю, как это красиво. Одна ноздря, а спины нет, — сказал Шкаф и опять расхохотался. Вся терраса наполнилась скрипами.

— Туда одежду вешают, — объяснила Маня, — и еще туда удобно прятаться.

— Глупости! — крякнул Шкаф. — Как это можно повесить одежду туда, где одна стена и дверца? И тем более прятаться? Нет, это все выдумки моего сына! Кстати, где он? Вы его не видели?

— Он испортился, — ответила Маня, — и его увезли в мастерскую, чинить.

— Он всегда был испорченный, — сказал Шкаф. — С самого детства. Исправить его невозможно. Уж как я старался его воспитывать — всё такой же!

Аня тем временем думала над тем, что рассказывал Шкаф, и чувствовала, что там что то неладно, одно с другим не сходится. Опустила черные глаза и спросила негромко:

— Как же это выходит? У вас отца не было?

— Не было. Это точно. Меня делал коллектив первой мебельной фабрики, и отлично сделал! Это я сейчас скриплю, а в молодости…

— Ну, а как же… как же с Телевизором? Вы говорите, он ваш сын?

— Мой. Это точно. Мой сын, Телевизор Шкафович, родился у меня три года назад.

— А разве его не делал коллектив телевизорной фабрики?

Тут Шкаф Коллективович понял, что заврался, скрипнул и умолк. Ни на какие вопросы он больше не отвечал, только издавал грустные деревянные звуки. Вероятно, у него болели полки.

А тут и на Месяц набежало кудрявое облачко, и он принахмурился.

— Пойдем спать, — предложила Маня.

— Я сказала тебе, что больше никогда спать не буду, — ответила Аня.

И всё-таки пошла в спальню, легла и сразу заснула. Нельзя даже сказать, кто из них раньше заснул.

8. Ветер

А на следующий день был ужасный ветер. Дул, дул, дул, чуть не лопнул. Оторвал кусок крыши с домика, где жила пятая группа. Сорвал с места собачью будку, и сторожевой пёс Полкан побежал за нею на цепи. Унёс с верёвки развешанное бельё, даже с прищепками. Разбил несколько окон. И вообще наделал много всяких безобразий.

А Аня с Маней радовались, что такой сильный ветер. Обе они были девочки тоненькие, лёгонькие и легко летали по ветру, как пушинки от одуванчика. Растопырят руки, растянут курточку и на ней, как на парусе, летят по ветру. Только волосы развеваются в воздухе.

А Серёжа Давыдов занят был делом: строил ветряной двигатель. Колесо с лопастями крутится, вращает привод и дает электрический ток. Сережа обещал от своего двигателя весь детсад освещать, только не успел, потому что ветер внезапно утих. Как будто его и не было.

Сильный ветер, безобразник озорной!Ты летаешь, ты бушуешь над землей.Гнёшь деревья, треплешь ветки и шумишь,Как мальчишка пятой группы ты шалишь!     На верёвках поразвешано бельё,     Ты, наверное, подумал, что твоё,     Ты подумал, что штаны тебе нужны,     И унёс с верёвки синие штаны!     Гонишь яхты по воде на парусах,     Щеголяешь в парусиновых штанах!Дуешь, дуешь!               А потом сошел с умаИ задумал опрокидывать дома!Но не вышло: стены прочные у них.Ты попробовал,                        надулся                                   и утих…

Ребята пятой группы все были огорчены, что ветер кончился. Им хотелось, чтобы он ещё поразбойничал, а он утих в самую интересную минуту.

Аня Зайцева подошла к Зинаиде Петровне и спросила:

— Правда, сегодня был очень сильный ветер?

— Да, очень сильный.

— Очень или ужасно?

— Если хочешь, ужасно.

— А какая разница между «очень» и «ужасно»?

— Ты, видно, знаешь, если спрашиваешь.

Аня подумала и сказала:

— Очень — это очень, а ужасно — это ужасно.

— Очень умно. Даже ужасно умно, — сказала Зинаида Петровна, и Аня рассмеялась.

Она, хоть и придира, шутки понимала и любила сама над собой посмеяться. Отсмеялась и задумала новый вопрос.

— А если…

— Аня, перестань.

И откуда она знает, что Аня задумала глупый вопрос? Впрочем, Зинаида Петровна всё знает. И все ребята знают, что она всё знает. Поэтому они ее и слушаются.

Аня тоже знает, что с Зинаидой Петровной шутки плохи. А почему? Неизвестно. Ведь Зинаида Петровна Аню даже ни разу не наказала. Наталья Ивановна — та наказывала, и много раз, а Зинаида Петровна — нет.

Ветер взбудоражил всех ребят, и они всё шумели, метались, выдумывали, что бы такое особенное сделать? Так, чтобы всех удивить? И надумали. Стали играть в «ветер». Во время тихого часа сорвали бельё со всех кроватей и расшвыряли по стульям, креслам, шкафам. Одну простыню даже на лампу закинули. Сами легли в кроватки, закрыли глаза и притворились, что спят. Вошла нянечка.