то впечатался в Склада . Артем отлетел в какого-то подгулявшего гражданина, стоящего с недопитой бутылкой пива в руках. Последняя в ходе столкновения была разлита, что очень разозлило похмелявшегося. Артем был взят за шкирку, и брошен куда пришлось, словно нашкодивший котенок. Вроде бы он угодил тогда в двери трамвая, а может и в кондуктора. В это время Мурз и Факел лежали , сцепившись на полу. Более трезвые граждане( напоминаю, что было субботнее утро) встали со своих мест и подняли ропот возмущения. И напрасно Капитан кричал, угрожая нам самым нетривиальным способом. По суду Линча нас выпихнули на следующей остановке, ладно хоть не отдубасили. Ведь заслужили.
Мирно нам удалось проехать всего две остановки. А до рынка, куда мы направлялись было еще добрых четыре километра езды.
Суд Солоухина над драчунами был краток. Он твердым и неспешным шагом , засунув руки в карманы изорванных джинс, подошел к Мурзе и Факелу. Те его не испугались, но сразу присмирели. Димка в такие минуты всегда внушал истинное почтение. Брови его были сдвинуты, спрятанные руки напряжены, а по лицу скользила стальная улыбка, голос же был спокоен. Подойдя вплотную, он произнес:
– Сегодня все, что вы стащите – мое. Ясно?
– Ясно. – хором ответили виноватые.
– Отлично. Ах да, кое-что еще. Я тут вам рассказать хочу…– сказал он , подходя совсем вплотную.
И тут со всего размаху столкнул их головами.
Думаю, что ощущение было не из приятных. Они оба сильно взвыли от боли, но к их чести нужно сказать, что ненадолго. Ведь Димка для своих лет был довольно сильный.
– Ну вы и идиоты!– отрывисто сказал он, затем обратился к остальным: -Думаю, что так они запомнят, что бычить тупая затея, а, пацаны?
Те, кто в суде не участвовал, встретили вердикт волной одобрительного смеха, а Мурзу и Никиту примирила их общая боль, и они даже обнялись. После все отправились на рынок пешком.
Расстояние было приличное, оно испугало бы домашних девочек и мальчиков, но только не нас. Да и нам было короче трамвая, который шумно катится по отведенному ему пути. Мы знали же этих путей множество. Срезали через гаражи, лазы в заборах и стройки. Сквозили через дворы, дорогой устраивая забеги на перегонки. Попутно пару раз стрельнули из рогаток, во что приходилось. Например, в железные баки для мусора или неудачно вставшую машину. Тогда звук попадания вызывал вой сигнализаций, и мы быстро делали ноги. Только по животным мы никогда не стреляли. Это считалось крысиным делом. За него можно было быть серьезно битым. «Сволочь не тот, кто бьет, сволочь тот, кто забивает того, кто сдачи дать не может»– часто повторял нам Капитан. Он вообще любил долгие многозначительные поучения, сказанные грубым языком улицы. Под подобные разговоры мы шли где-то два с половиной часа, после чего, наконец, достигли пункта назначения.
Был полдень, солнце светило из-за хмурого, однотонного серого одеяла осенних облаков. Такое небо напоминало заторможенную толпу городских жителей. Преломленные сквозь эту пелену лучи солнца искажались в каплях дождя, стекающих с огромной навесной крыши рынка. Она тогда была выкрашена в темно-зеленый цвет, в оттенок чиновнического сукна из позапрошлого века. Конструкция его нехитра, как и у большинства зданий торговли. Это прямоугольный навес, который тянется на двести пятьдесят метров в длину и на пятьдесят в ширину. Высотой он где-то около шести метров, хотя внутри его потолок кажется куда выше. Вид у него хотя и не изысканный, но впечатляющий. Под ним уже правит не видимость, здесь правит слышимость. Рынок, если смотреть на него, но не слушать его – мерзкая картина. Отрубленные головы свиней на мясных столах, подкисший творог на дальний полках, подгнившая хурма– все бы это бросилось бы вам в глаза.
Но рынок нужно и слушать, составляя общее впечатление. Ведь еще это гулкие голоса продавцов, которые железные стены превращают в эхо. Все это заглушает бесконечный шарк коробок или контейнеров. Утром гул идет от входа, а вечером от выхода. Рынок живет от скрипа до скрипа больших железных дверей, которыми его закрывают на ночь. Открываются они в восемь утра, а закрываются в восемь вечера.
Не менее важен и запах рынка. Он на большей его территории причудлив и изменчив. У входа обычно пахнет свежим мясом, а ближе к концу мясными отходами. В середине же запахи разнообразны. Там запах специй смешивается с ароматом ягод, а пары из чебуречной с запахом из медовой лавки. Табачный дым и окутывает и связывает все это, словно шов на джинсах и тоже вносит свой вклад в общую атмосферу рынка. Одно могу сказать уверенно, из всех того что на рынке видится, слышится и чувствуется носом, из этого отчетливее всего ощущается жизнь.
Мы подходили к рынку, сунув руки в карманы штанов, растопырив их пальцами, которые уже немного затряслись от ожидания, нетерпения и страха. Все стихли, но я решился нарушить тишину, спросив у Капитана:
– Так что берем, овощи или фрукты? – здесь Мурзу и Факела передернуло, они вопрошающе посмотрели на Солоухина. Его ответ стал для них принципиален. По их обоюдному оскалу было видно, что он вполне мог стать поводом для новой драки, хотя за сегодня им уже ничего и не светит с собой унести. Солоухин старший нахмурился, взглядом «отблагодарив» меня за вопрос. Впрочем, ему все равно нужно было бы его поставить. Он ответил:
– И овощи, и фрукты. Факел, бери себе рыжего и Склада. Руководи ими, как вчера. Обходите с той стороны. На вас все фрукты и особенно яблоки. Остальные со мной, наберем чего-нибудь впрок с овощных рядов.
– Сухофрукты тоже берем? – поинтересовался Склад. – Что-то уж очень захотелось…
–Да, пожалуй. Если сумеешь, то бери. Только не у той бабки, у которой собака черная кормится. Облает.
– Если палимся, то уходим с других концов?– уточнил Мурза.
–Да, от противоположных вашему заходу. Все, погнали. Время тикает.
На этом мы и разошлись по своим группам. Делу пора было приобретать решительный оборот. И знаете что, воровать не так уж просто. Здесь нужно уметь настроиться, не подавая на преступления виду, сохранив плавность и быстроту движений. Но в этот раз мой настрой был сбит, пальцы правой руки дергались, а взгляд бегал. Сердце работало как мотор. «Успокойся, боишься как Малой!»-говорил я себе. Да только это почему-то не сильно помогало. Но делать было нечего, нужно было идти. Пускай на душе и было нехорошее предчувствие.
В тот день мы работали по обычной схеме. Двое