Виктор шел по улице, стараясь дышать экономно – все-таки воздух в Токио совсем не такой, как в горах. Но кумитё[3] виднее, в какую из школ клана назначить инструктором мастера стихии Пустоты. И если раньше Виктор тренировал бойцов далеко отсюда, в традиционном додзё[4], то с недавних пор к его услугам был роскошный современный тренировочный зал, снабженный всем необходимым и занимавший целый этаж элитного небоскреба.
А еще с ним была дочь. Юки. То самое солнце, что согревало его с тех пор, как он нашел ее… Правда, Виктор никогда бы не признался в этом ни ей, ни даже себе. Юной девушке, воспитанной в древних традициях японских убийц-ниндзя, европейские слюнявые переживания так же чужды, как юбки, губная помада и залипание в сотовых телефонах с утра до вечера. У нее есть другое занятие – тренировки с утра до вечера. Так ее воспитывала покойная мать-куноити[5], так ее продолжает воспитывать отец, который за свои заслуги перед кланом Сумиёси-кай получил почетное прозвище Оми-но ками, что означает «дух провинции Оми».
Однако если целыми днями сидеть в додзё, пусть даже фантастически грамотно оборудованном, можно и рехнуться от однообразия. Потому Виктор взял себе за правило по вечерам прогуливаться по оживленным улицам Токио, где высоченные здания облеплены яркой, кричащей рекламой, потоки машин нескончаемы, словно бурные горные реки, а люди очень похожи друг на друга. Савельев неслабую часть своей жизни провел в Японии, но так и не смог избавиться от известного европейского стереотипа. Впрочем, японцы говорят, что гайдзины[6] тоже все на одно лицо, так что у европейцев и азиатов этот стереотип работает в обе стороны.
Несмотря на суету, царящую вокруг, Виктор отдыхал, перемещаясь в людских потоках. Чужие мысли и переживания, которые он ощущал на ментальном уровне, отвлекали его от постоянной напряженной работы, омывали, точно струи теплого летнего дождя, позволяли внутренне расслабиться перед тем, как снова с головой окунуться в работу. Мысли и эмоции людей, проходящих мимо, Савельев воспринимал именно так – как капли воды, что стекают с тела, смывая дорожную пыль, перед тем как упасть на асфальт. При этом ни ты не думаешь о них, ни они о тебе…
Хотя сегодня вдруг в сплошной стене таких вот равнодушных капель Виктор уловил изменение общей картины. Как если бы среди струй серого, монотонного, холодного дождя вдруг нашлась одна неестественно горячая капля, которая чувствительно обожгла висок.
Это было намерение.
Не внимание девушки, окинувшей оценивающим взглядом гайдзина с хорошей фигурой, угадывающейся под одеждой. Не хмурая, неприязненная реакция ее спутника, уловившего этот взгляд, которая не ощущается никак, ибо не несет реальной угрозы.
Это было другое.
Когда человек замыслил убийство, его намерение – это направленный сгусток энергии, максимально повышенное внимание к цели, особенно если убийца знает, что цель опасна. И за долю секунды до самого́ убийства даже нетренированный человек может почувствовать нечто, например беспричинно обернуться, сам не понимая, зачем это сделал, – и принять в лицо пулю, выпущенную в затылок.
Однако совсем иное дело, когда кто-то хочет убить человека, не просто прошедшего спецподготовку в секретной школе ниндзя, но и носящего в себе ками великого воина[7], жившего несколько веков назад…
За долю секунды Виктор все понял и все оценил. Убийца, засевший в невзрачной серой машине, припаркованной на другой стороне улицы, еще выбирал пальцем слабину спускового крючка, а Савельев уже знал, куда полетит пуля. Враг целился ему в висок, и уйти от этого выстрела было легко.
Ему.
Но не той парочке, с которой он только что поравнялся. Если он поднырнет под линию выстрела, пуля пробьет навылет недовольную физиономию высокого японца и, развернувшись в черепе и пройдя навылет, как минимум выбьет глаз его спутницы, по случаю свидания надевшую туфли на высоком каблуке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Разумеется, Виктор не мог этого допустить.
И он начал действовать.
Молниеносный удар кулаком в живот согнул вдвое недовольного японца, которого Виктор с силой толкнул на его девушку. Громкий стон и хруст сломанного каблука заглушили шелест пули, пролетевшей в сантиметре от уха девушки. В спину Виктора полетели проклятия прохожих, которые видели эту сцену – и увидели лишь одно: белый гайдзин беспричинно избил двух влюбленных.
Но Савельеву было не до них. Он вихрем несся через улицу к серой машине, водитель которой сразу после выстрела попытался покинуть место неудачного покушения…
И ему это почти удалось.
Почти.
Двигатель взревел, автомобиль дернулся с места… но уехал недалеко.
Виктор разбежался, подпрыгнул, ногой оттолкнулся от капота проезжавшей мимо машины – и подошвами обеих кроссовок влетел в боковое стекло серого автомобиля.
Удар был страшным. Водителя вместе с выбитым стеклом швырнуло на пассажирское сиденье. Виктор же, схватившись руками за крышу машины, резко ввернул свое тело в салон, словно штопор в пробку, и успел перехватить руку убийцы с зажатым в ней пистолетом, снабженным длинным глушителем.
Незадачливый киллер, расположившийся на заднем сиденье, дернулся с недюжинной силой – и выдернул свою руку из стального захвата.
Без пистолета.
И сломанную в двух местах.
На адреналине боль приходит позже. Левой рукой убийца резко выхватил из-за пазухи слегка изогнутый нож-танто – и сделал это зря. Не появись этот нож, может, он остался бы жив. Но у хорошего бойца всегда закреплен устойчивый рефлекс: вооруженного противника нужно убивать. Потому что, если этого не сделать, он убьет тебя. Правило простое и однозначное, как патрон в патроннике. Не нажмешь на спуск – умрешь сам. Нажмешь – выживешь. Вот и вся наука.
Виктор дважды коротко ударил. Первый раз согнутым пальцем в глаз врага, и когда тот рефлекторно поднял обе руки к лицу, стремясь унять резкую вспышку боли в глазнице, – основанием ладони по рукояти танто, все еще зажатой в руке убийцы.
Длинный, остро заточенный клинок легко пробил грудную клетку, пронзил сердце и кончиком уперся в позвоночник. Однако тот, кто умеет убивать профессионально, знает – это еще не смерть. Сердце не так-то просто остановить. Даже пробитое насквозь, оно еще дергается, выполняет свою функцию. Правда, недолго, но тем не менее.
Виктор перегнулся через переднее сиденье, схватил умирающего за лацкан пиджака, притянул к себе, и, глядя в глаза, задал лишь один вопрос:
– Кто?
Савельев не ждал ответа – да он был ему и не нужен. Тем более что истинный член клана якудза скорее умрет в муках, нежели выдаст врагу необходимую информацию. Однако любой человек, услышав вопрос, заданный при подобных стрессовых обстоятельствах, обязательно представит себе ответ.
И Виктору этого было достаточно.
Он не мигая смотрел в глаза умирающего, мысленно слившись с его ками, – и в его голове немедленно возникла картинка. Чужая мысль, образ, недавнее воспоминание. Возникла – и пропала, так как убийца осознал, что сейчас происходит, и заставил себя не думать. Что не так-то просто, когда на тебя ментально давит мастер стихии Пустоты.
Но умирающий справился. Когда жуткая, нереальная боль захлестывает мозг, думать он может лишь об одном – чтобы эта боль прекратилась.
Послышался глухой хруст. Убийца улыбнулся губами, мгновенно ставшими вишнево-красными, и выплюнул в лицо Виктора свой откушенный язык.
Однако за мгновение до этого Савельев понял, что происходит, и свободной рукой ударил умирающего в край челюсти.
Окровавленный язык шлепнулся на пол салона, голова убийцы дернулась и безвольно повисла, после чего поток крови хлынул изо рта на грудь умирающего.
Вот только Виктор этого уже не видел. Распахнув дверь, он выскочил из машины и бегом ринулся по улице.