Лесник вскинул винтовку.
– Не имеешь!
Снайпер медленно повернул голову – видно было, что нелегко ему это далось. Ибо глаза мутные, уже неживые. Лесник знал: такие глаза бывают у тех, кто стоит на пороге Края вечной войны. Но кто его знает, этого перехожего, который уже не раз умирал, а после воскресал и продолжал дела свои пакостные как ни в чем не бывало?
Но просто нажать на спуск Лесник не мог. Ибо слова жгли душу, выворачивали ее наизнанку. И если не высказать, похоронить их в себе, потом всю жизнь жалеть будешь, что не выплюнул их в эти затухающие глаза.
– Нет у тебя никаких прав, Снайпер, – проговорил Лесник. – Ты точно болезнь на теле Зоны. Где появляешься ты, там нарушается равновесие, рвутся границы между мирами, гибнут десятки живых существ, которых ты убиваешь, оправдывая их смерть своим Предназначением. Настала пора вылечить Зону от тебя, сталкер, – и, думаю, Зона будет мне благодарна за это лечение.
Лесник медленно, с наслаждением потянул спусковой крючок, ощущая пальцем, как выбирается слабина. Что может быть лучше, когда сказано все, что хотелось сказать, и осталось лишь поставить последнюю свинцовую точку в этой затянувшейся повести? Конечно, неприятно, что нет у этого умирающего сталкера ужаса в глазах перед неминуемой смертью и что пока он, Лесник, говорил, губы Снайпера слегка растянулись в усмешке. Ничего. Когда пуля пробивает лоб и выходит из затылка, все усмешки и презрительные взгляды исчезают разом, и на растрескавшийся пол падает всего-навсего еще один труп, которых до него немало попадало в этом зале.
Но что-то пошло не так…
За долю мгновения до того, как раскаленная пуля вылетела из ствола, Лесник ощутил толчок в шею. Сильный, будто мешок с цементом кто-то на загривок кинул. Старик еле на ногах устоял, а палец, само собой, за спуск дернул.
Грохнул выстрел – и на Монумент брызнула кровь. Да, прицел, конечно, сбился от непонятного толчка, но тоже неплохо вышло: пуля ударила в шею сталкера, швырнув его на пол. С кровопотерей от подобного ранения не выжить никому, даже пресловутой Легенде Зоны.
Все это промелькнуло в голове Лесника нисколько не медленнее пули, только что вылетевшей из ствола его винтовки. И реакции старику было не занимать – развернулся быстро, одновременно досылая в патронник новый патрон…
Но недостаточно быстро.
* * *
Перехожий уже встречался с подобным, когда сильные аномалии превращали живого человека в часть себя. Какие-то просто принимали форму тел, поглощенных ими. Некоторые плодили мороков – управляемых кукол, посредством которых аномалии охотились или защищались…
Но здесь случай был уникальный.
Главная аномалия этой Зоны наделила живого человека частью своей силы, образовав с ним своеобразный симбиоз. Она ему – силу и бессмертие, он же в обмен – свою жизнь, посвященную только ей. И сейчас этот человек-симбионт, похоже, уничтожил то, ради чего Перехожий пришел сюда, не без труда пробив портал сквозь пространство.
Правда, оставалась надежда, что его ментальный удар сбил прицел – Перехожий видел, что пуля угодила не туда, куда метил симбионт. Посему имело смысл ударить еще раз, не экономя силы, а после отбросить в сторону кота-мутанта, бросившегося на него с оскаленными клыками.
Мутант мявкнул, получив невидимый удар между глаз, и рухнул на бетонный пол, рядом со своим полупрозрачным хозяином, валяющимся без сознания. Жить котейка будет, зато потом сто раз подумает, на кого можно бросаться, а на кого лучше не надо. А тот, кто умел проходить сквозь пространство, быстро подошел к сталкеру, из пробитой шеи которого уже тонкой струйкой лилась кровь, наполняя и без того большую темную лужу, над которой курился слабый пар – в зале Монумента было довольно холодно. Правда, темная струйка вытекала из шеи толчками, а значит, сердце умирающего еще билось.
Мало что можно сделать, если перебита сонная артерия и жизнь стремительно покидает тело. При отсутствии рядом госпиталя с отделением реанимации наготове разве что пережать шею пониже раны, чтобы на несколько минут отсрочить неминуемое. Да только зачем? Дабы сказать что-то совершенно ненужное человеку, который уже одной ногой стоит там, где любые слова не имеют никакого значения?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но, видимо, тот, кто был способен ходить сквозь «кротовые норы» в пространстве, умел нечто большее, недоступное обычным людям. Он встал на одно колено, положил руку на рану, и мощно выдохнул, чувствуя, как от его сердца вниз по руке прокатилась обжигающая волна энергии.
Это было очень больно. Перехожему показалось, что он опустил руку в чан с расплавленной сталью, и это понятно. Когда делишься с кем-то частью собственной жизни – это всегда больно. Организм сопротивляется, не хочет отдавать самое ценное, что у него есть, но в данном случае результат был важнее собственной жизни…
Умирающий вздрогнул и открыл глаза.
– Зачем? – прохрипел он.
– Ты нужен, – прозвучал ответ.
– Кому? – слабо усмехнулся сталкер.
– Родине. В нашу прошлую встречу я предложил тебе сотрудничество, и ты обещал подумать. Сейчас я предлагаю то же самое.
– Просто убери руку, Андрей, – проговорил умирающий. – Не трать силы. Тебе не вытащить меня отсюда…
– Я попробую, – возразил Андрей Макаренко. – Но ты мне должен пообещать помочь.
– Просто раздавать обещания на пороге смерти, – хмыкнул сталкер, чувствуя одновременно и прилив сил, и как снизу вверх стремительно холодеют конечности – верные признаки надвигающейся агонии. – Конечно, помогу, не вопрос. Только учти: органы у меня изрядно подпорчены радиацией. Если собрался кому-то мои почки пересаживать или печень, десять раз подумай…
Он замолчал, так как его внезапно начало трясти. Свело язык, горло, сдавило сердце…
«Ну наконец-то, – пришла вялая мысль. – По ходу, теперь кто-то другой будет тащить на себе мое Предназначение как непомерный груз, намертво приросший к спине».
И это была последняя мысль перед тем, как темнота разверзлась перед ним – и он упал в ее холодные объятия с облегчением, словно путник, достигший цели и в конце сбросивший с плеч тяжелый рюкзак, давивший на них долгие годы…
* * *
Запах больницы ни с чем не спутаешь. Смесь ароматов хлорки, лекарств, свежего и не очень свежего казенного белья сразу доносит до мозга информацию о том, где ты находишься, даже если глаза закрыты. Потом к запахам прибавляется осознание, что ты лежишь на спине как бревно, не в силах пошевелиться, руки в области локтевых сгибов болят от игл капельниц, а кожа на лице неприятно зудит – это наверняка на тебя кто-то пялится, словно на неподвижную древнеегипетскую мумию.
Я поднапрягся, поднял веки – тяжелые, словно налитые свинцом…
– Опять ты…
Язык слушался плохо, но я все же это выговорил.
– Ага, – сказал Макаренко. – Опять я.
Ясно, чего ж тут неясного. Значит, он каким-то немыслимым образом все-таки вытащил меня из зала Монумента, определил в больницу и ждет, что я прям с больничной койки ринусь отрабатывать ему Долг Жизни.
– Если ты за обещанным… то хреновый из меня сейчас помощник.
– Не поспоришь, – кивнул Андрей. – Остановка сердца на пять с половиной минут и две недели в коме еще никому здоровья не прибавляли.
Ишь ты, как интересно. Значит, я и правда едва копыта не отбросил – если Макаренко не врет, конечно. Хотя смысла в этом нет: я и так по Закону Зоны ему жизнь должен, и потому дополнительно нагружать меня чувством благодарности совершенно ни к чему. Да и не за что мне его благодарить, в общем-то. После всего, что со мной произошло, жизнь для меня точно пресловутый чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить вроде как жалко, но если кто отнимет – и хрен бы с тем чемоданом, невелика потеря.
Андрей чуть запнулся, слегка нахмурил брови. Что бы это значило?
– Есть и еще кое-что, – сказал Макаренко. – Пуля, что тебя чуть на тот свет не отправила, задела позвоночник. В общем, все, что ниже шеи…