Читать интересную книгу Платье цвета полуночи - Пратчетт Терри

– Кельда послала мя позырить, как те поживается, – сообщил вождь Фиглей. – Ты в курганс к ней вот уж две недельи как не суйносилась, – продолжал он, – я так думкаю, кельда волнуецца, не стряслонулось ли с тобой каких злей, уж больно непосильно ты трудягаешься.

Тиффани застонала, но про себя. А вслух сказала:

– Очень мило с её стороны. Дел всегда невпроворот; уж кому и знать, как не кельде. И сколько бы я ни работала, работе конца-края нет. Всю не переделаешь. Но беспокоиться не о чем. Со мной всё хорошо. И пожалуйста, не бери больше с собой Горация в людные места – сам видишь, он перевозбуждается.

– Ваще-то вон там, на вывешалке, грится, что эт всё для народа холмьёв, дык мы ж народ холмьёв и есть! Мы – фольхлорный елемент! А фольхлор – эт святое! А ишшо я думкал зайти поздоровкаться с верзуном без штаньёв. Он у нас мил громазд мал-малец, точняк! – Явор помолчал и тихо добавил: – Так мне ей сказануть, что с тобой всё типсы-топсы, ах-ха? – Фигль явно нервничал, как если бы очень хотел сказать больше, да только знал, что добра с того не будет.

– Явор Заядло, я буду очень признательна, если именно так ты и сделаешь, – отозвалась Тиффани, – потому что, если глаза меня не обманывают, мне нужно срочно заняться пострадавшими.

Явор Заядло с видом мученика, взявшегося за неблагодарное дело, лихорадочно выпалил те роковые слова, что велела ему сказать жена:

– Кельда грит, в море рыбсов ишшо навалом!

На мгновение Тиффани словно окаменела. А затем, не глядя на Явора, тихо произнесла:

– Поблагодари кельду за ценные сведения о рыбной ловле. А у меня срочная работа, извини. Пожалуйста, не забудь поблагодарить кельду.

Почти все зрители уже спустились к подножию склона – поглазеть, помочь, может, даже неумело подлечить стонущих сырных гонщиков. Для зевак, понятное дело, всё это было очередным развлечением: в самом деле, часто ли полюбуешься на такую славную кучу-малу из людей и сыров. И – как знать? – вдруг там есть по-настоящему интересные увечья.

Тиффани, радуясь, что ей нашлось дело, поспешила к месту событий; ей даже не пришлось проталкиваться – остроконечная чёрная шляпа заставляла развесёлую толпу расступиться быстрее, чем святой – неглубокое море. Одним взмахом руки девушка пролагала себе путь; подпихнуть пришлось разве что пару тугодумов. Собственно говоря, выяснилось, что урон в этом году невелик: одна сломанная рука, одна нога, одно запястье и огромное множество синяков, царапин и ссадин, ведь гонщики бóльшую часть пути вниз проехались на чём пришлось, а трава не всегда дружелюбна. В результате несколько явно страдающих юношей со всей категоричностью отказывались обсуждать свои телесные повреждения с дамой – спасибо за заботу, но мы уж как-нибудь сами! – так что Тиффани велела им приложить дома холодный компресс к пострадавшей части тела, уж где бы она ни находилась, и те неверной походкой побрели прочь. Девушка проводила их взглядом.

Она ведь всё правильно сделала, так? Показала своё искусство перед любопытствующей толпой и, судя по тому, что ей довелось услышать краем уха от стариков и женщин, справилась очень даже неплохо. Возможно, ей просто почудилось, что один-двое смущённо замялись, когда старик с бородой до пояса, усмехнувшись, заметил: «Девчонка, которая умеет кости вправлять, без мужа всяко не останется». Но это всё было и минуло, и за неимением других дел люди неспешно побрели вверх по длинному склону… и тут мимо проехала карета, и, что ещё хуже, остановилась.

На дверце красовался герб семьи Кипсек. Из кареты вышел юноша. Он выглядел по-своему привлекательно, но держался чопорно и неестественно прямо – хоть простыни на нём гладь. Это был Роланд. Он не успел сделать и шагу, как довольно неприятный голос из глубины кареты отчитал его за то, что не подождал, пока лакей придержит дверцу, и велел поторапливаться, не до ночи же тут прохлаждаться.

Молодой человек быстро зашагал к толпе, и все тут же встрепенулись, выпрямились, оправились, потому что, в конце концов, это же сын барона, которому принадлежат почти все Меловые холмы и почти все дома на них, и хотя барон, конечно, очень даже порядочный старикан – по-своему, по-старикански, – выказать толику уважения его семье – идея, безусловно, не из худших…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Что тут случилось? Все ли целы? – осведомился юноша.

Жизнь в Меловых холмах обычно текла довольно благостно, и господа и подданные относились друг к другу со взаимным уважением; однако ж фермеры унаследовали мысль о том, что с власть имущими разговоры лучше не разговаривать: вдруг ляпнешь что-нибудь не к месту. В конце концов, в замке и по сей день есть пыточная камера, пусть даже ею не пользовались вот уже много сотен лет… ну, это, лучше поостеречься, лучше отойти и не отсвечивать, пусть ведьма объясняется. Она, если что, всегда может улететь прочь.

– Боюсь, на ярмарке без мелких травм не обойтись, – отозвалась Тиффани, остро осознавая, что она единственная из присутствующих женщин не присела в реверансе. – Несколько переломов быстро срастутся, а кто-то просто запыхался. О пострадавших уже позаботились, спасибо за беспокойство.

– Вижу, вижу! Отличная работа, юная барышня, браво!

На мгновение Тиффани так стиснула зубы, что едва их не разжевала. Услышать «юная барышня» от… него? Такое лишь самую малость до оскорбления недотягивает. Но никто, похоже, ничего не заметил. В конце концов, благородные именно так и изъясняются, когда хотят выказать дружелюбие. Он пытается разговаривать с нами, как его отец, подумала Тиффани, но его отец делал это инстинктивно, сам того не сознавая, – и у него отлично получалось. Нельзя говорить с людьми, точно на общественном собрании.

– Покорно благодарю, сэр, – отозвалась она.

Ну что ж, пока всё шло не так уж и плохо… но тут дверца кареты снова распахнулась, и беленькая изящная ножка ступила на кремневый склон. Это она: не то Настурция, не то Форзиция, не то Летиция, какое-то там имечко прямо с клумбы. На самом деле Тиффани отлично знала, что девушку зовут Летиция, но неужто она не может позволить себе крошечку вредности внутри собственной головы? Летиция! Тоже мне, имечко! Не то разновидность салата, не то кошка чихнула! И вообще, кто она такая, эта Летиция, чтобы не пускать Роланда на расчисточную ярмарку? Его место – там! Его старик-отец был бы там, если бы ему хватило сил! И вы только гляньте! Крохотные беленькие туфельки! Надолго ли таких туфелек хватит, если делом заниматься? Тут Тиффани оборвала себя: повредничала – и хватит.

Летиция оглядела Тиффани и толпу едва ли не в страхе и вымолвила:

– Поедем, пожалуйста, хорошо? Мама уже нервничает…

И вот карета уехала, и шарманщик тоже, к счастью, ушёл, ушло и солнце, а кое-кто остался в тёплой сумеречной тени. И Тиффани полетела домой одна-одинёшенька, на такой высоте, что заглянуть ей в лицо могли только летучие мыши да совы.

Глава 2. Лютая музыка

Тиффани поспала где-то с час – и тут начался кошмар.

Из того вечера ей лучше всего запомнилось, как голова господина Пенни глухо стукалась о стену и перила, когда она вытащила его из постели и поволокла за грязную ночную рубашку вниз по лестнице. Он был тяжёлый, громоздкий и полусонный, ну то есть на одну половину сонный, а на вторую – мертвецки пьяный.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Важно было не давать ему времени на размышление, ни единой минуты, пока Тиффани тянула его за собою как мешок. Он был в три раза тяжелее её, но Тиффани умела пользоваться рычагом. Какая ж ты ведьма, если не в силах управиться с кем-то, кто тяжелее тебя? Как иначе перестелить больному простыни? Так что здоровяк съехал по последним нескольким ступенькам в тесную кухоньку – и его вырвало прямо на пол.

Тиффани тому весьма порадовалась: лежать в вонючей блевотине – это самое меньшее, чего господин Пенни заслуживал; но ей необходимо было немедленно взять происходящее под контроль, пока тот не опомнился.