Читать интересную книгу Красный ошейник - Руфен Жан-Кристоф

– Верно, меня прислали расследовать дело Морлака. Вы знаете его?

– Увы, капитан, я знаю всех в этом городке и даже в округе. В силу характера моей работы и возраста. Добавлю, что должность поверенного вот уже пять поколений переходит в нашей семье от отца к сыну.

Лантье кивнул, но, так как ему подали дымящегося кролика, принялся за рагу, выбирая кусочки, где было поменьше соуса.

– Когда на Четырнадцатое июля я увидел, как этот Морлак шагает вместе со своей собакой, мне и в голову не пришло…

Поверенный изобразил гримасу, которая легко могла превратиться и в выражение возмущения, и в искреннюю улыбку – в зависимости от реакции собеседника. Но Лантье, атаковавший кролика, никак не отреагировал.

– И что же вы подумали?

Служитель закона прищурился, исподлобья поглядывая на Лантье.

– Я был крайне удивлен. Не ожидал от него такого.

– Что вам известно о Морлаке?

– До войны за ним ничего не замечалось. Я ведь знал эту семью. Отец – крестьянин, очень набожный и работящий. У них с женой было одиннадцать детей, но выжили только двое – этот самый Жак, что нынче в тюрьме, и его сестра Мари, младше на четыре года. Оба с виду довольно хилые. Но внешность обманчива, они-то как раз и выжили.

– Он получил образование?

– Самую малость. В здешних краях это не принято, особенно когда в семье детей раз-два, и обчелся. Кюре заставил его ходить в школу, чтобы он освоил грамоту. А потом ему пришлось помогать отцу в поле.

Лантье покачал головой. По правде говоря, он был поглощен тем, что вынимал изо рта застрявшие в мякоти осколки косточек. Ему не хотелось гадать, как прикончили живность, пошедшую на рагу. Но это не выходило у него из головы.

– А друзья? Политические пристрастия? – спросил он.

– Несколько парней из округи. Они встречались на ярмарках или время от времени на танцульках, правда, он их не особо посещал. Что касается политики, видите ли, здесь ведь довольно тихо. Люди голосуют по указке священника. Есть горстка смутьянов, в основном учителя да железнодорожники. Эти собираются в привокзальном кафе. Знаете, рядом с вашей гостиницей.

– Вы знаете, в какой гостинице я остановился?

Поверенный пожал плечами, ограничившись улыбкой вместо ответа.

– А с тех пор, как он вернулся с войны?

– Его было не видно и не слышно до того самого дня… Он где-то снимал жилье. Сестра его вышла замуж, а с зятем он не ладил, так что и носа не показывал на ферму. Но в этом нет ничего удивительного. Многие из тех, кто вернулся с войны, сделались совершенно нелюдимыми.

Офицер взял этот комментарий себе на заметку. В конце концов, он ведь и сам вернулся с войны. Поразмыслив, Лантье пришел к выводу, что тоже мало с кем общается, так что людям, вероятно, кажется, что и он не без причуд.

– У него есть женщина?

– Это вопрос. Жил он один. Но поговаривали, что в деревушке, здесь неподалеку, живет девушка, вроде бы она его подружка. Ну, знаете, как бывает: люди болтают, а поди знай, что там на самом деле…

– Как ее зовут?

– Валентина. Она живет в Валлене, на окраине поселка.

– Семья есть?

– Нет, все умерли во время эпидемии кори. Ей достался небольшой надел, и она стала сдавать землю в аренду. Какой-никакой доход, а еще она плетет корзины из ивовых прутьев. Да, чуть не забыл, у нее есть ребенок.

– Сколько ему лет?

– Сдается, года три.

– От Морлака?

– Вот уж не знаю…

– Но ведь он был на фронте…

– Он приезжал в отпуск.

Лантье доел кролика. От горячего соуса и от жары у него выступила испарина. Следователь расстегнул жилет и отер лоб салфеткой. Похоже, наступает самое пекло. Лучше вернуться к себе и прилечь.

Поверенный явно уже выдал все, что ему было известно, но теперь жаждал, чтобы ему в ответ рассказали о делах государственной важности. Но не тут-то было: следователь зевнул, заплатил по счету и, откланявшись, ушел, не надев китель.

III

Кролика по-охотничьи он переварил часам к четырем. Лантье, еще сонный, вышел из гостиницы и направился к тюрьме. Теперь он достаточно хорошо знал город, чтобы двинуться напрямик и, не сбившись с пути, добраться до старой казармы.

Сначала ему показалось, что пес замолчал. Но это потому, что он подошел к площади по другой улице, с тыла. Стоило завернуть за угол, как Лантье его услышал. Похоже, лай звучал уже не так громко. Видно, пес устал. Тюремный надзиратель сказал, что пес лаял три дня напролет и замолк один-единственный раз – накануне, в тот момент, когда появился следователь.

– Он и ночью лает?

– И ночью, – подтвердил Дюжё, потирая глаза, опухшие от бессонницы.

– И что же, местные, которые живут в этом квартале, ничего не говорят?

– Ну, во-первых, в этом квартале живет не так много народу. К тому же, не в обиду вам, капитан, будь сказано, на военных здесь поглядывают малость косо. Конечно, люди говорят, что гордятся военачальниками, уважают ветеранов. Но здесь также не забыли, как жандармы забирали парней с ферм, а офицеры стреляли в тех, кто дал слабину. Знаете, все четыре года здешняя каталажка кишела типами, которые предстали перед Военным советом за то, что хотели отсидеться в кустах.

– То есть вы хотите сказать, что местные на стороне этого Морлака?

– Не его конкретно, но, поймите, он последний заключенный. И потом, эта история с собакой всех растрогала. Ночью я видел тени, подкрадывающиеся к тюрьме, чтобы покормить псину.

Следователь приказал проводить его к Морлаку. На сей раз заключенный не спал. Он был одет и читал, усевшись на полу, чтобы поймать пересекавший камеру солнечный луч, в котором плясали пылинки.

– Вижу, вы успокоились. В таком случае можем продолжить.

Лантье сел там же, где и вчера, на одну из откидных коек.

– Пожалуйста, сядьте напротив.

Заключенный медленно встал с пола, положил книгу на край койки и уселся. Сменив арестантскую робу на собственную одежду, он не так напоминал пациента психушки.

– Что вы читаете? Можно взглянуть?

Следователь наклонился, чтобы взять книгу. Это был том большого формата с потрепанными уголками и затертыми страницами. Книга, должно быть, сменила не одного владельца и не раз побывала в воде.

– Виктор Гюго. «Ган Исландец»[5].

Лантье поднял глаза и посмотрел на упрямого крестьянского парня, сидевшего напротив. Ему показалось, что по лицу Морлака пробежала улыбка. Но тотчас вернулось прежнее ожесточенное выражение, злые глаза уставились в одну точку.

– Но ведь вы, кажется, не ходили в школу.

– Вот моя школа… – Обвиняемый кивнул на книгу. – Ну и еще война.

Следователь отложил книгу и сделал пометку в блокноте. Сейчас он был не расположен продолжать допрос. Его собственные литературные предпочтения сводились к древним грекам и Цицерону, Паскалю и классике. Из современных писателей он читал лишь тех, кто восхвалял Отечество, и прежде всего Барреса[6]. Тот поклонялся одновременно монархии и империи, то есть власти. А еще питал презрение к республике, бардом которой был Виктор Гюго.

– Итак, на чем мы остановились? – сказал Лантье, проглядывая свои заметки. – Вы находились в Шампани. За те шесть месяцев, что вы провели там, у вас были увольнительные?

– Да.

– И вы приезжали сюда?

– Да.

– Вместе с вашим псом?

– Нет. Он меня там дожидался. За ним присматривали.

– Потом вас перевели на Восточный фронт. И он последовал туда за вами?

– Наш полк сперва отправили на поезде в Тулон. Пес поехал с нами. Я был уверен, что тут все и кончится. Пока мы базировались в населенных пунктах, еще куда ни шло. Но порт совсем другое дело. В Арсенале морские пехотинцы объявили войну бродячим собакам и без колебаний стреляли по ним. Так что на второй день пес пропал с пристани.

– Ваш полк посадили на военный корабль?

– Нет, на реквизированный сухогруз «Оран». Дряхлое проржавевшее корыто, до войны этот «Оран» курсировал между колониями. Отчалили мы только через четыре дня. Все судно провоняло пальмовым маслом и навозом, потому что в трюме везли полсотни лошадей для офицерского состава. Нас всех тошнило, а мы ведь даже еще не вышли в море.