Все эти милые и страшные истории детства и отрочества родителям знать не положено, считала Машка, и ее обращенный к матери взгляд буквально лучился честностью и безмятежностью.
А потом настал черед Рины уезжать. По итогам учебы группа лучших студентов на последнем году обучения отправилась на стажировку в Голландию. Машку она оставила на бабушку с дедушкой и Катю.
Голландия Рине понравилась. Она и прежде бывала за границей: в Турции, Тунисе и даже в Париж ездила на неделю с экскурсионным туром. Но экскурсионный тур – это одно, а если ты пусть и недолго, но живешь в стране, да еще в провинции, то это совсем другая история. Рину определили на практику в цветочное хозяйство, которое находилось не в центре славного города Амстердама, а в самой что ни на есть сельской местности. Практика предполагала три недели обучения в деревне, то есть в провинции, а потом еще неделю стажировки в одном из цветочных центров Амстердама.
Маленький голландский городок Меркен поражал чистотой и тишиной. Беленые дома под темными деревянными крышами, не слишком шикарные снаружи, но удобные и симпатичные внутри, располагались чуть в стороне от дороги, среди полей и теплиц. Здесь все жили просто: днем работали, а по вечерам сидели в местном баре, обсуждая виды на урожай, результаты футбольных игр и политику. По выходным в общественном здании для собраний устраивали танцы. В одном углу ставили столы с пивом, сидром и лимонадом (чтобы не бегать в бар за выпивкой). В другом углу располагался местный оркестр. Ветеринар играл на скрипке, двое других горожан на гитарах и еще одна дама – на банджо. К удивлению Рины, сперва оркестрик в обязательном порядке наяривал народные танцы, которые все – и стар и млад – танцевали с огромным удовольствием. Потом включалась музыкальная установка, и действо превращалось в традиционную дискотеку.
Но это все вечером. А с утра, с пяти часов, все горожане работали. Сразу за городком начинались парники и плантации цветов.
Внешне контраст с Россией был не так уж велик, особенно если вспомнить поездку в Индию. Все же кругом белокожие люди европейской внешности, относительно привычная природа, березки там, елки. Но! Уклад жизни, как выяснилось, весьма отличался от привычного. Рине выделили комнату в доме мефрау Хюльды, владелицы теплиц и полей, где выращивались саженцы. Большой дом вполне удобный, но в чем-то он походил на магазин ИКЕА. То есть все такое – прямоугольно-деревянное. Сама мефрау, женщина лет сорока, была высока, широкоплеча, носила мешковатые брюки, мужские ковбойки и бесформенные джемперы, а голову мыла раз в неделю. Рина ни разу не видела ее накрашенной. Она железной рукой руководила цветочным хозяйством, бесконечно сидела над счетами, а муж готовил и возился с двумя сыновьями десяти и семи лет. Он же мыл посуду и ездил за покупками. Очень тихий, спокойный, в очках, с коротко стриженным ежиком седых волос, Ян ни слова не знал по-английски, и потому их с Риной общение ограничивалось в основном улыбками и кивками. Работал он бухгалтером в какой-то компании, для чего ездил в соседний городок на машине. Мефрау, как постепенно поняла Рина, пилила его за это, потому что сама она – как и большая часть местного населения – передвигалась на велосипеде, а дорогой бензин расходовал исключительно муж. Зарплаты за работу Рине не полагалось, зато ей выделили небольшую комнатку на втором этаже, кормили за общим столом, и она могла набираться опыта в парниках и теплицах. Мефрау, которая вполне бойко объяснялась по-английски, стала для Рины рупором голландских традиций и культуры. Впрочем, сперва Рина решила, что таковы странности самой Хюльды. Например, после ужина гостья предложила помыть посуду. Мефрау покачала головой. На следующий день опять. Рина, которую мучило сознание собственной ненужности, спросила, почему не может помочь по дому.
– Ты будешь мыть посуду по-русски, – безапелляционно заявила мефрау. – У меня уже были практикантки из России. Вы денег не считаете.
– А есть способ мыть посуду по-голландски? – удивилась Рина.
Хюльда кивнула и за руку отвела ее в кухню. Ян, муж мефрау, напевая что-то, суетился у раковины. Рина в полном обалдении наблюдала, как он опускает тарелку в раковину, наполненную горячей водой, возит по ней щеточкой, потом аккуратно вытирает и ставит в шкаф.
– А сполоснуть? – жалобно пискнула она.
– А за воду заплатить? – парировала мефрау.
Следующим моментом истины стал день рождения старшего сына Хюльды. Уже и до этого Рина поняла, что питаются все очень экономно.
Завтрак в доме далеко не бедной мефрау Хюльды состоит из черного или серого хлеба, обезжиренного масла, джема и хахелслага. Рина долго не решалась попробовать нечто мелкое и коричневое из коробочки, подозрительно напоминающее мышиный помет. Но через неделю, осознав, что ничего другого в меню не будет, рискнула. Хахелслаг оказался шоколадной стружкой, которой посыпают хлеб с маслом. По выходным к завтраку добавлялись йогурты.
Ленч они ели на работе. Утром Хюльда готовила четыре коробочки с ленчем: детям, мужу и Рине. Меню для всех было одинаковым: сэндвичи, только детям она добавляла еще фрукты.
Хюльда не приветствовала заимствований из распространенных ныне на всех без исключения континентах блюд восточной или средиземноморской кухни, и потому на ужин – вечером – они ели то же, что и ее предки-фермеры сто лет назад: гороховый суп, картошку, мясо или копченую колбасу, вареные овощи – морковку, горошек, зеленую фасоль и т. п.
По выходным после ужина подавали десерт: мороженое или пудинг. Потом взрослые пили кофе. Иной раз пиво или вино – по бокалу каждому.
* * *
Если традиции питания Рину удивили как суперэкономные, то подход голландцев к утилизации всяческого мусора вызвал в ней уважение тщательной организацией процесса и поголовным добровольным выполнением всех правил. Пластиковые бутылки из-под минералки и молочных продуктов дети мефрау собирали и сдавали за деньги в супермаркетах; это был их небольшой, но собственный доход. Все стеклянные бутылки и банки относились в специальные контейнеры. Причем стекло не сваливали в одну кучу, а сортировали по цвету: коричневое, зеленое или бесцветное.
Макулатуру накапливали в домашних голубых контейнерах, и раз в неделю за ними приезжала специальная машина.
Рина вспомнила, как одно время на улицах Москвы (кажется, в основном в районе Юго-Запада) стали появляться разноцветные контейнеры с надписями «Для стекла», «Для пищевых отходов» и так далее. Были даже граждане, наивно поверившие, что мы уже почти в Европе, и сортировавшие свой мусор перед тем, как его выбросить. Но длилось заблуждение недолго: до тех пор, пока кто-то не увидел, как приехавший раненько поутру мусоровоз вывернул все эти разноцветные ящики в свое нутро, один за другим, перемешав стекло с бумагой и пищевыми отходами. Так что до Европы опять дотянуться не получилось.