Читать интересную книгу Большой охотничий сезон - Борис Барышников

В октябре с.г. было установлено, что в ограблении магазина и убийстве сторожа Сергеева принимали участие жители г. Тихорецка ранее судимые Семериков и Уланов, работавшие по найму на строительстве Трипольской школы, расположенной в девяти километрах от Черной. При задержании Уланов рассказал, что совместно с Семериковым они ограбили универмаг на станции Черная и убили помешавшего им сторожа. Семериков все отрицал. На очной ставке Уланов отказался от прежних показаний и заявил, что оговорил себя и Семерикова…

При дальнейшем расследовании под тяжестью неопровержимых улик Уланов вторично сознался в совершении им совместно с Семериковым ограбления универмага и убийстве сторожа. Семериков продолжал настаивать на своей непричастности к этому преступлению. В результате целого ряда доказательств, очных ставок, следственных экспериментов Семериков тоже сознался в том, что принимал участие совместно с Улановым в ограблении универмага, однако отрицал свое участие в убийстве сторожа, показав, что оно было совершено его сообщником Улановым единолично. Уланов подтвердил показания Семерикова…»

ИЗ РЕЧИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБВИНИТЕЛЯ

«Следствием установлено, что Акимычевым в течение двух последних лет был совершен ряд ограблений и изнасилований, в том числе несовершеннолетних.

Самое страшное то, что подсудимый, которому государство предоставило все возможности для гармоничного развития личности — учеба в институте, занятия спортом, перспективная работа и так далее, — даже эти возможности использовал для своих преступных целей. Он, бесспорно обладающий определенной суммой знаний, употребил эти преимущества не во благо государства и общества, но во вред ему. Причем употребил сознательно, испытывая даже необходимость в совершении вначале правонарушений, а затем и преступлений. Так что это не ошибка молодости, не порочное заблуждение. Тем более что у него уже была одна судимость…»

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Полковник Марута у аппарата.

— Привет, Дмитрий Максимович.

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Ну, что там у тебя по делу Семерикова—Акимычева?

— Э-э… Пока все то же, товарищ генерал.

— Что значит «то же»?

— Ведется усиленный поиск по схеме «Спираль».

— Сегодня уже…

— 14 января, товарищ генерал.

— Вот именно. 20-го тебе докладывать в управлении, Дмитрий Максимович.

— Знаю… Но, извините, мне кажется, сроки все же необходимо сдвинуть.

— Это почему же?

— Экстремальные условия.

— Конкретнее!

— Схема «Спираль», задействованная после срыва первичного розыска, сама по себе предполагает расширение территории операции. Это во-первых. А во-вторых, побег был тщательнейшим образом подготовлен…

— Ну, это не аргумент. В обязанности ваших, полковник, служб как раз входит пресечение самой возможности такой подготовки, а тем более ее результативного использования.

— Я не снимаю с себя ответственности.

— Я тоже, кстати… Ну хорошо. А в-третьих?

— А в-третьих, товарищ генерал, в-третьих — это продолжение во-вторых: экипировка, вооруженность, тренированность, регулярная смена упряжек. Олени, нарты и оружие изъяты еще у двоих — у… минуточку… у пастуха колхоза «Рассвет» Якутской АССР… сейчас… Романова — квадрат 16-Г и охотника Амурской области Брусничного — квадрат 21-А.

— Люди не пострадали?

— Легкие телесные повреждения.

— Как быстро устанавливаете маршрут?

— Преступники применяли угрозы, поэтому оба потерпевших сообщили об ограблении лишь на четвертые сутки.

— Ясно… Резко меняют направление или отсиживаются…

— Так точно, товарищ генерал. И определить предположительное местопребывание их в каждый конкретный момент не представляется возможным. Первоначально вырисовывалось направление к Охотскому побережью, но оно, как мы убедились, оказалось отвлекающим.

— Да… Давненько, Дмитрий Максимович, по главному управлению подобного не случалось.

— Просто лихо, товарищ генерал!

— Лихо-то лихо, да как бы лиха не нажить.

— Я повторяю: от ответственности не уклоняюсь и готов нести заслуженное наказание…

— Да что ты, черт возьми, заладил — ответственность, ответственность! Она и так при тебе! И наказание по существу будет, не беспокойся. Но ты мне прежде разыщи своих крестников и обезвредь их. Ведь если операция не даст эффекта, они рано или поздно выйдут на Большую землю, и тогда…

— Эффект будет, товарищ генерал! Система контроля, оцепления и оповещения исключает просачивание из района «Спирали».

— Уж ты мне их не выпусти, Дмитрий Максимович.

— Приложу все силы, товарищ генерал.

— Слушай, а что, если, так сказать, выбить у них почву из-под ног, лишить преимуществ?

— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?

— Ну, допустим, на время перегнать стада из района «Спирали» на другие пастбища, свернуть промысел. С одной стороны, базы у них не будет, с другой — местное население в какой-то степени будет гарантировано от контакта. Мера, конечно, крайняя, но…

— Исключено, товарищ генерал! Просто невозможно. Это же тысячи квадратных километров. Кто же пойдет на это? Всего-то два, пусть опасных, но всего ведь два бежавших уголовника…

— Так ты мне их подай, черт возьми! Раз их всего-то два? Понял?

— Понял…

— Девятнадцатого вылетай в Москву!

— Есть, товарищ генерал!

— Ну, будь.

Какой бы долгой и трудной ни была дорога, как бы утомительна ни случалась охота, всегда Кильтырой замечал красоту тайги. Нет, жил ею — буйной и веселой летом, угрюмой и покойной зимой.

Речка струится, звеня колокольцами в каменистой россыпи переката…

Солнце встающее располосовало чащобу туманными прорубами…

Наст, розовея, скрипит под лыжами, будя тишину…

Замер на сопке сокжой, нацепив на рога полную луну…

Посыпались сверху комочки снега и шелуха — белка от гайна пошла верхами…

Трава стелется, отяжелев от росы, вздрагивает, роняя капли искрящейся влаги…

Скала выпятила грудь, заставила изогнуться ручей…

Профыркало крыльями стремительное птичье семейство…

Ночной костер высветил, оживив, черную стену леса…

Все чувства открыты природе, все впитывали, молодили несознаваемой радостью. Но нынче он не видел ничего и не чувствовал ничего, кроме одной страсти, которая жгла и терзала его: убить!

Всего час назад Пулька сидела перед нарами и выла, не навзвой, а по-щенячьи — плаксиво и жалобно. Кильтырой сел, обхватив шумящую голову руками. Поежился: дом выстудился, дверь плохо закрыта. Надо же… Сон был… Фу, какой дурной сон, господи… И тут Кильтырой вспомнил все, и ему показалось, что он только что слышал и выстрелы, и пропадающий визг Кайрана. Он встал и, едва удерживая равновесие, пошатываясь, растопырив руки, вышел на воздух.

Набирал силу рассвет. Выходит, сутки провалялся…

Из-за угла показалась голова тофаларца. Он подбежал к хозяину, обрадованно закивал. Копыта, камусы, бока его были покрыты смерзшейся розоватой коркой. В загоне лежали застывшие, пристреленные олени… Учуг озирался чумовато и потягивал ноздрями. С высоты скалы отчетливо виден был свежий след на льду Мульмуги.

Вот и все! «Слажу, однако», — вспомнил Кильтырой обещанное Паршину. Вот те и сладил… Ушли, как будто и не были. Ушли теплые и сытые. И как уйдут за три-то дня, что проторчит он в зимовье… След не давал Кильтырою покоя, притягивал зрение. И уже волновала его какая-то неясная мысль. Он силился уловить ее как что-то такое, что иногда шевелится в мозгу, но никак не вспоминается.

Вернувшись в дом, он торопливо, что было совсем ему несвойственно, срываясь со ступенек, полез на чердак, служивший лабазом. Лицо и руки облепила мертвая паутина, законопаченные щели не пропускали ни лучика, но он хорошо знал, где схоронил долго послуживший бердан и патроны, авось, случись что, еще послужат. Вот и пришел черед… Раскидал тряпье, нащупал тяжелый сверток. Здесь… Как положил. В куске оленьей шкуры. Кильтырой развернул, достал скользкое от смазки ружье.

«По следу идти — никак не достать. Не успеть. Надо сразу взять вправо от берега. Пускай тропа ломаная — вверх-вниз, со скальными россыпями, с низовыми марями, зато близко, вперерез. Нонешним утром еще оне должны были выйти к Мачехину порогу и тоже взять вправо, ить он сам им тропу выложил. Лишь бы свернули… Да как не свернуть! Тайга тамошняя глуше, а тропа есть удобная, вдогон дню ведет, куда и мыслили уйти сподручней всего. Должны свернуть. А там и скрестятся наши пути».

Пулька, такая жадная до зверя, шла наскоком, вороша снег, не обращая внимания на запахи и не засматриваясь на следы. Ни одной белки не облаяла, ни по одному собольему тропнику не взыграла. Вся в броске. Крутой бублик ее хвоста пружинил долгое время впереди, словно понимала собака, куда вести и зачем, пока не вымоталась и не отстала, — сколько верст-то отмахали.