Читать интересную книгу Бабочка - Ольга Горовая

Но, так и не дойдя до ступенек, я почему-то остановилась и заглянула в комнату Леши, двери в которую всегда оставались открытыми, если его не было дома. Сейчас мало что в этом помещении напоминало обиталище брата: Лешка был безалаберным и невнимательным к вещам и порядку, в его комнате всегда царил хаос. Впрочем, наличие Марины Олеговны позволяло как-то этот хаос упорядочивать. Вот и сейчас, ведь мы готовились к их возвращению, в комнате было убрано: носки брата не свешивались с настольной лампы, кровать была аккуратно застелена, а пластилин не соседствовал на столе с недоеденными чипсами.

Но я смотрела не на порядок. На прибранной кровати брата, в самом углу, Марина Олеговна усадила плюшевого зайца: сиреневого, с когда-то надорванным, а после аккуратно подшитым левым ухом, и с куцым остатком помпона хвоста.

Я знала все эти подробности, потому что заяц когда-то принадлежал мне. Давно, очень давно, когда таких игрушек еще не было «завались» в каждом супермаркете, этого зайца мне подарил дядя Сережа. Кажется, мне тогда было года два или три. Папа точнее не мог вспомнить, когда спрашивала. Я обожала этого зайца, и долгие годы засыпала только с ним в обнимку. Закатывая дикую истерику, если его вдруг не оказывалось рядом. А потом, однажды, лет в одиннадцать, я решила, что уже слишком большая, чтобы спать с плюшевой игрушкой, пусть и такой любимой (по правде сказать, это Ленка, моя подруга, однажды зайдя в гости, засмеяла меня, узнав, что я все еще вожусь со старой игрушкой, пусть и шикарного качества). В общем, “скрепя сердце”, я подарила зайца Лешке, которому на тот момент как раз было около трех лет. Брат подарок оценил, тем более давно заглядывался на этого зайца, без спросу забираясь в мою комнату. Последний год мы даже частенько воевали с ним за право владения этой игрушкой, и папа уговаривал меня уступить ее братику, как старшую и разумную. Но я просто не могла расстаться с любимцем. А тогда – подарила без всякого нытья и драки.

И вот сейчас, когда все внутри меня просто пульсировало от непонимания, боли и какого-то непривычного страха, неуверенности – этот заяц показался мне самым важным оплотом надежности. И памятью о брате, и воплощением всех детских представлений о покое, уюте, безопасности.

Он был мне нужен. Жизненно просто. Как воздух.

Зажмурившись, я крепче вцепилась в сумку, а потом вихрем заскочила в комнату Лешки, стараясь не оглядываться. Схватила свободной рукой этого зайца и выбежала в коридор, на бегу запихивая игрушку в свой багаж. Чуть ли не кубарем скатилась по ступенькам. Так бежала, пытаясь сморгнуть снова накативший плач, что не успела вовремя остановиться и, с разбегу, врезалась в дядю, который ожидал меня у подножия ступеней, видимо, уже решив все вопросы, которые собирался.

- Спокойней, Бабочка, - он не пожаловался, наоборот, снова обнял меня за плечи. Ничего не спрашивая, не комментируя мое поведение и торчащие из сумки вещи. – Готова? – дождавшись кивка, он погладил мои щеки, похоже, вытирая слезы. – Поехали.

Дядя повел меня к выходу из дома, подальше от такой же пришибленной и плачущей Марины Олеговны.

- У меня нет черного. Ничего, - прошептала я, делясь с ним своей ужасной проблемой. – Мне совсем не в чем идти на похороны, - на этом слове мой голос стал каким-то совсем писклявым и детским.

Дядя вздрогнул. Видно мой истеричный писк резанул ему по нервам. Сжал мои плечи чуть крепче:

- Завтра утром разберемся. А сейчас, давай доберемся до места, где ты спокойно ляжешь и отдохнешь.

- Хорошо.

Если дядя сказал, что мы разберемся, значит, и правда, все можно решить. В его силы и возможности я всегда верила безоговорочно.

Сергей

Я тайком растворил две таблетки успокаивающего для Бабочки в воде и заставил ее выпить все, до последней капли. И теперь малышка крепко спала в одной из комнат квартиры, которую по моему распоряжению сняли для нас. Я не хотел оставаться в доме брата. Не собирался снимать номер в отеле, где меня, а значит и Свету, могли отследить. Я не хотел, чтобы хоть кто-то знал, где мы сейчас и что делаем.

Что лучше «посуточных квартир» могло справиться с такой задачей?

Разумеется, это не было просто почасовой ночлежкой, которую снимала молодежь, когда наличие родителей дома мешало трахнуть подружку. Я никогда бы не позволил своей Бабочке переступить порог подобного места. Макс, один их моих парней, проверил эту квартиру перед тем, как снять ее для меня. Разумеется, на липовые документы. Так же он проверил, чтобы нас не ждали здесь сюрпризы со скрытыми камерами, которые предприимчивые владельцы иногда устанавливали, надеясь заснять пикантный момент, чтобы получить дополнительную прибыль.

Постельное белье было новым и чистым, и я почти не дергался об удобстве Светы, получив наконец-то возможность спокойно и без суеты обдумать ситуацию. Думал о том, не мог ли сам Сашка куда-то влезть, не сказав мне?

Брат представлял «мою фирму» в этом городе, помогал связываться со мной тем, кому было надо, улаживал мелкие конфликты, следил за делами. Ясно, я не позволял ему углубляться – он отвечал за семью. За Свету. И я не хотел, чтобы в случае чего, на Сашке было что-то уж слишком глобальное, от чего будет сложно откупиться.

Мог ли Сашка захотеть большего и затеять что-то в обход меня с Малым, за что его и пустили в расход? Я в этом сомневался. При всей паскудности моего мира, брату я верил. И почти не сомневался. Но ведь рассматривал все же этот вариант.

Ладно, я должен был рассмотреть и допустить любой расклад.

Или же смерть моей семьи – наезд Малого на меня? Так или иначе, его уже искали мои люди. И не только мои. Крымские, недовольные подобным гастрольным самоуправством на их территории, тоже подключились, злые из-за того, что Малый пихнул их под лишнюю шумиху, по факту, подставляя в этом деле. Пытаясь по типу все свалить на них.

Думалось не особо хорошо. Боль от гибели брата никуда не делась. И племянника я любил. Мысль о том, что больше я их не увижу - выедала мозги. И истерика Светы.

Я понимал, что это, возможно, нормально, учитывая ситуацию. Но меня просто конкретно телепало из-за ее состояния. А я даже не мог напиться, как следует. Мои мозги были нужны мне самому же в трезвом и вменяемом состоянии. И все-таки, помянуть брата и племянника я был обязан. Потому поднялся и пошел на кухню, где сейчас сидели Макс и Гарик. Они не пили, их бы в шею погнали, если бы парни вздумали напиться, пока исполняли мои поручения или охраняли Свету. Но бутылку водки Макс должен был купить, когда мотался за едой.

Выпивка действительно стояла на столе в запотевшей, определенно охлажденной бутылке. Сами парни сидели около пустых тарелок, медленно цедя чай. Я подумал о том, что Света так и не поела, уснула голодной. Хотя, ей сейчас не до еды, однозначно.

Налив стопку, набор которых шел «в комплекте» к квартире, как и прочая дребедень, я одним махом опрокинул горькую в себя, мысленно пожелав брату и Лешке «царство небесное». И медленно отставил рюмку, подумав о том, что если это самое «царство» и правда есть, то мать меня точно проклинает за то, что угробил ее сына и внука. И сам «кривой дорожкой» пошел, покатился, как яблоко от поганой яблони. И Сашку за собой потащил, поганец.

Не имея ни малейшего представления о моем самобичевании, Макс тихо щелкнул зажигалкой, прикуривая. По кухне потянуло дымом. Следом прикурил и Гарик. Мы не разговаривали, все уже обсудили, что знали. Закурить мне парни тоже не предложили. Они и не знали, что я когда-то курил, тогда еще просто не работали под моим «началом». А я вдохнул этот горький и резкий дым полной грудью. После водки, со всеми этими гребаными мыслями, сигаретный дым разбудил такое желание закурить, что аж горло перекрыло. Давно такого не случалось. Развернулся и вышел из кухни, возвращаясь к своему месту на диване перед включенным без звука телевизором.

Я бросил курить тринадцать лет назад. Не без того, чтоб выкурить сигару-другую, когда к этому располагала обстановка на встречах с серьезными людьми. Но вот так, как когда-то, уже не курил. Завязал в один момент, из-за того, что одна четырехлетняя девчонка забралась ко мне на колени, когда я приехал в гости брату. И дрожащим голоском, картавя, смотря на меня огромными чернющими и влажными глазами запричитала:

- Позалуста, позалуста, блось каку, дядя Сележа, блось! Я по телеку видела, от этого умилают! – Она так цепко ухватилась за мою шею липкими ручонками, что я закашлялся, поперхнувшись дымом.

Это привело малышку в такой ужас, что она вся задрожала, видно решив, что я прям сейчас окочурюсь. Я ощущал дрожь, бьющую ее крохотное тельце так, будто это меня колотило.

И я дал Свете слово, что уже бросил.

Понятия не имею, помнит ли она о той своей просьбе. Но я-то помню.

Несмотря на всю паскудность дня, вопреки противному и гадкому горькому привкусу во рту, не от водки или дыма, от вины и самоедства, я улыбнулся этому воспоминанию. И не имея больше сил думать и прикидывать, обвиняя себя каждым допущением, прибегнул к верному средству, которое спасало меня в самых хреновых ситуациях. Откинувшись на спинку дивана, я запрокинул голову, закрыл глаза и стал «извлекать» из своей памяти настолько ценные и дорогие мне воспоминания, о которых никто не знал, что в груди что-то сразу разжалось. Словно ослабло давление реальности, в которой я уже не мог вернуть Свете отца и брата. Ну и мать тоже.