Сидя за туалетным столиком в своей комнате, расположенной в восточном крыле дома, Минни торопливо вытащила из футляра жемчужное ожерелье и трясущимися руками застегнула его на шее. Сладкий запах цикламенов, стоявших на окне, обволакивал помещение, словно легкая вуаль. Минни набрала в грудь побольше воздуха и медленно выдохнула.
Она обожала свою комнату для одевания. Пусть она была совсем крошечной, зато находилась в самом дальнем уголке дома, в безопасности. Каждый предмет обстановки напоминал о прошлой жизни: антикварный английский стол, принадлежавший отцу, а теперь служивший ей бюро, персидский ковер с густым ворсом и сложным орнаментом, на котором Минни и ее брат Остин играли еще в детстве, строя города из деревянного конструктора и подушек. Здесь были старинные вазы, куда Минни каждое утро ставила свежие цветы, полки с книгами, собранными поколениями Миллеров. Некоторые из них принадлежали еще прапрапрадедушке Минни, и ей нравилось иногда перебирать хрусткие страницы, касаться пальцами тяжелых переплетов.
Тридцать лет жизни в Лос-Анджелесе так и не смогли стереть тоску по дому, оставшемуся в Коннектикуте. Минни, как могла, окружала себя любимыми предметами, а остальные комнаты дома оформила в сдержанном английском стиле (исключением были комнаты Дьюка, в которых она не бывала). Она создала себе оазис родного Коннектикута посреди Манхэттена, и только это порой помогало ей избавиться от печали, навсегда поселившейся в сердце.
Аккуратно поправив жемчуг, Минни еще раз глянула на себя в зеркало и взяла со спинки стула выбранный для ужина наряд — прямую юбку с жакетом, отороченные тонкой серебристой нитью, строгие и очень элегантные в ее понимании. Она знала, что ей предстоит нелегкий вечер. Однако мать всегда учила ее, что леди не должна терять самообладания — ни при каких условиях, поэтому Минни собрала всю оставшуюся волю в кулак, готовясь пройти испытание с честью. Что бы ни случилось, она гордо снесет удар судьбы и сможет смириться с этой… с…
Минни вздохнула.
Она была младше мужа на десять лет и в свои пятьдесят четыре совершенно не стеснялась своего возраста. Она так же спокойно принимала подступающую старость, как Дьюк пытался ее избежать. Может, именно поэтому она выглядела старше мужа, одевалась строго и чопорно. Тот, кто впервые встречал Минни и Дьюка, вполне мог решить, что перед ним мать и сын, хотя настоящая мать Дьюка никогда не держалась с таким достоинством. За тридцать лет брака Минни ни разу не изменяла своему стилю — темная льняная юбка до колен, хрусткая белая блузка с элегантным скромным воротом, плотные колготки даже в жару (леди никогда не позволит себе появиться на публике без колгот), туфли на низком каблуке с круглым носом и, конечно, бабушкин жемчуг.
Минни старалась следить за собой, хотя никогда не позволяла изысков вроде десятков баночек с кремом и массажных масел. На лице почти не было морщин — особенно возле губ, — потому что леди не позволяет себе поджимать рот, если чем-то недовольна. Единственное место, где морщинок было много, — глаза. Они словно были заключены в частую сеточку, отчего Минни и казалась старше своих лет. Годы страданий не могли не сказаться и на самих глазах, поэтому они потускнели, словно ничто в мире не могло обрадовать их хозяйку.
Минни снова вздохнула, но тотчас напомнила себе, что ей есть за что благодарить судьбу. Статус жены одного из самых богатых и уважаемых людей Америки предоставлял множество материальных благ, и это несколько облегчало боль от потерь и разочарований. К тому же, подумала Минни, Господь дал ей детей: милую, отзывчивую Лори и обожаемого сына Пита. Все они — и даже жена Пита, Клэр, — жили в имении Макмаонов. Дети придавали Минни сил, поддерживали ее в трудные моменты, и это было для нее настоящим счастьем.
И пусть муж собирался ввести в дом свою юную любовницу, Минни знала, что он не сможет задеть ее своим поступком сильнее, чем обычно. Дьюк хотел свести с ума, смертельно ранить ее и детей, но Минни знала, что и здесь он потерпит фиаско.
— Мама? Ты здесь? Слава Богу!
В дверях возникла заплаканная Лори. К двадцати восьми годам дочь Дьюка и Минни превратилась в безнадежную старую деву. Ее огромная бесформенная цыганская юбка и широкая марокканская туника не скрывали пухлых форм. Лори любила сытно и вкусно поесть, а потому с годами не только не худела, но и набирала вес. Трудно было поверить, что это нелепое толстое создание с серыми волосенками, забранными в тощий хвостик, было дочерью настоящей английской леди и красивого, моложавого продюсера.
Этим утром непривлекательное лицо Лори было еще больше изуродовано распухшим красным носом и заплывшими глазками. Бедняжка явно рыдала в своей комнате, прежде чем отправиться на поиски матери.
— Конечно, я здесь, — деловито откликнулась Минни, надеясь, что ее голос звучит достаточно бодро. — А где мне еще быть? К сегодняшнему ужину нужно хорошенько подготовиться, и меня ждет уйма работы по дому. Мне понадобится твоя помощь с цветами, Лори, детка.
В доме Дьюка о предстоящем приезде Каролин говорили просто «ужин», словно имя любовницы отца было проклято. Ни Минни, ни ее дети не могли выдавить из себя «Каролин», как ни старались.
— О, мама! — взвыла Лори, и ее лицо задергалось. Нос мгновенно стал еще более малиновым, глаза налились слезами. — Как ты можешь вести себя так спокойно?! И как папа может так с тобой поступать? Со всеми нами?
— Ради всего святого, Лори, соберись, — произнесла Минни чопорно. Ей стоило великого труда держаться самой, и она не могла утешать еще и дочь. К тому же она попросту не привыкла выплескивать наружу сильные эмоции. — Конечно, это нелегкий для всех нас момент, но нам нечего стыдиться и уж точно незачем плакать.
Она протянула дочери белый платок с монограммой и пододвинула к ней стул. Розовое дерево жалобно хрустнуло, когда Лори опустила на него свой тяжелый зад. Минни сожалела о том, что дочери недостает самодисциплины, особенно когда речь идет о еде, но она никогда не упрекала в этом Лори. Она ободряюще улыбнулась дочке.
— Ну-ну, милая, успокойся. — Минни потрепала дочь по голове, словно послушного пса. — Поверь, увлечение отца этой женщиной скоро пройдет, так бывало и раньше. Ей придется уйти, и мы сможем расслабиться.
— Надеюсь, мамочка. — Лори шмыгнула носом и трубно высморкалась в крахмальный платочек. — Возможно, она ничем не отличается от других любовниц отца, но ведь до этого момента он ни одну из них не пытался ввести в дом! Господи Боже, ей всего двадцать девять. Она моложе Пита!
— Я и сама умею считать, дорогая, — вздохнула Минни. Она расправила плечи и уверенно улыбнулась, пытаясь подать пример самообладания дочери. — Постарайся не нервничать. Мы все — ты, я и Пит — должны собраться с духом. Если мы не будем сломлены, эта женщина не продержится в нашем доме и месяца! — Она кивнула головой, словно сама с собой соглашаясь. — И вот еще что, милая. Я — жена твоего отца и хозяйка дома. И ничто — абсолютно ничто — не изменит этого факта!