Читать интересную книгу Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором - Сергей Кургинян

Вводя это понятие в политическую практику нашей страны в качестве позитивного, мы не имеет в виду слепое копирование того типа партии и коалиции, которые под этим названием осуществляли и осуществляют реформы в западных странах. И мы отвергаем всякий знак равенства между неоконсерватизмом и неосталинизмом, неототалитаризмом, неофашизмом. Так что же мы имеем в виду?

Как уже говорилось в предшествующем докладе, мы имеем в виду политику, основанную на трех составных частях:

— построение независимой от государства экономики (либеральной!);

— ускоренная модернизация, в ее возможном варианте;

— традиционные ценности, с учетом ценностей последних 70 лет и с опорой на культурно-историческое своеобразие страны, ярко проявляемое ею уже не одно столетие.

Мы говорим и о трех возможных источниках, способных реализовать такой проект в нашей стране:

— государственный демократизм;

— младопатриотизм;

— белый коммунизм.

Получаемая в итоге политическая матрица «3 x 3» и представляет собой неоконсервативный проект. То, насколько он реализуем, зависит от ответа на вопрос: что мы имеем в виду под ценностями, тем более традиционными, и уж тем более с учетом советского периода. Все остальные вопросы напрямую зависят от того, способны ли мы дать ответ на вопрос о «ценностях для постперестройки».

Переоценка ценностей

Мы осознаем, что ответ на этот вопрос придется искать в рамках существующей реальности, исходя из нее и воздействуя на нее. Из той реальности,

— которая, с каждого угла кричит нам о размере катастрофы, переживаемой обществом и страной;

— в которой на повестку дня уже встал вопрос о принятии всем обществом ценностей криминального мира;

— в которой именно худшие черты предшествующего периода воспроизводят себя свободно и безнаказанно;

— в которой ненависть уже проникла в культуру, а гуманизм терпит одно поражение за другим;

— в которой полным ходом идет дискредитация всех так называемых «старых религий», с крушением коммунизма уже не знающих новых путей разрешения противоречий между природой и человеком;

— в которой Запад, куда обращены наши взоры, на деле мстит нам за то, что мы проиграли.

Но проиграли ли мы?

Вот вопрос, без ответа на который нельзя идти дальше.

Признаемся в том, что он мучает нас всех, вне зависимости от того, каковы наши политические убеждения, вне зависимости от того, сколь хорошо удалось нам приспособиться к новой реальности. Ибо если мы проиграли, то это реальность нового ада и все мы его «аргонавты».

Неоконсерватизм, прежде всего, отказывается признавать поражение. В этой деформированной до предела реальности он ищет сильные ее стороны. Он говорит — все нормально; поражение — это иллюзии, мы в начале пути, и мы победим.

Чья — победа и чье — поражение?

Поражение коммунистической идеи есть тот исходный пункт, та фундаментальная предпосылка, вне которой нет конца истории, нет победы либеральной модели и ее универсализации, нет победы общечеловеческих ценностей и общечеловеческого государства — как результата этой победы. Поэтому вопрос о «поражении коммунизма» требует самого серьезного рассмотрения. До сих пор такого рассмотрения не проводилось вообще.

Номенклатурщики, возвестившие о капитуляции, перекрасившиеся коммунисты, оставшиеся марксистами самого элементарного типа, стремились выводить все из экономики, из уровня потребления, из недостатков сверхцентрализованной советской системы. Такой «экономизм» и привел к тем результатам, которые мы имеем. В научном плане он — за чертой обсуждения. Мы просто отказываемся обсуждать подобный примитив и адресуемся к тем, кому надоела «трескотня» о рынке и административно-командной системе и кто понимает, что пора говорить всерьез о серьезном.

Мы согласны с профессором Фукуямой в том, что победой можно считать именно победу идеи. И — что именно идеальный мир определит в конечном счете мир материальный. И — что в конце концов сфера сознания с необходимостью воплощается в материальном мире и даже творит этот мир. Мы отрицаем убогое перевертывание гегелевского идеализма в любой форме, вне зависимости от того, осуществляется ли оно так называемыми «марксистами» или школой материалистического детерминизма журнала «Уолл стрит джорнэл».

В конечном счете мы признаем, вслед за Френсисом Фукуямой, и то, что китайская реформа, равно как и так называемая реформа, якобы, проводимая в последнее время в СССР, — не есть закономерное следствие победы материального над идеальным, не есть признание того, что идеологические стимулы не смогли заменить материальных, вследствие чего и пришлось «апеллировать к низшим формам личной выгоды». И пора наконец-то и нашим лидерам, вслед за Фукуямой, признать, что СССР накануне реформ не находился в таком уж материальном кризисе, чтобы возможно было предсказать столь стремительный развал экономики и государства, проводимые под видом реформ.

Наконец, мы согласны и с тем, что ответ по поводу происшедшего в СССР следует искать не в сфере экономики и даже не в социальной сфере, а прежде всего и по преимуществу — в сознании советской элиты и ее лидеров.

Но именно этот процесс мы трактуем отнюдь не в пользу «конца истории».

Доклад, прочитанный на заседании клуба «Постперестройка» 14 ноября 1991 г.

«День», № 24, 1991.

1.2. Антиэлита

Часть I. Плюс — химеризация всей страны

На протяжении многих десятилетий слово «элита» было в нашей стране одним из тех, почти ритуальных, проклятий, которыми награждались особенно злостные «противники» общественно-политического строя и государства. «Противники» — борьба с которыми велась неустанно. «Противники» — предававшиеся анафеме в культуре, науке, идеологии, с особым рвением отстранявшиеся от педагогической деятельности и уж, конечно, безжалостно изгонявшиеся из реальной политики. Считалось, что в советском обществе нет места элите. Считалось, что это — общество классовых интересов. Считалось, что им руководят представители крестьян и рабочих и что каждая кухарка может управлять государством. Все это было наглой, бесстыдной ложью, за которой скрывались весьма малоприглядные реалии общественной жизни.

Они состояли в том, что, лицемерно отрицая свое наличие в качестве элиты, наша верхушка общества, наша привилегированная страта тем самым пряталась от ответственности за осуществление разработанных ею программ и проектов развития общества. Она и в неявном виде заявляла об О-чуждении ею исторического субъекта. При этом она не переставала пользоваться благами, которые давала ей принадлежность к «советскому истеблишменту».

Элита — ответственна и призвана к служению высоким целям и ценностям, к служению своему государству. Истеблишмент безответственен и служит только себе самому, своим и низменным интересам.

Итак, громогласно осуждали элиту и элитарность, советская псевдоэлитарная тварь шепотом говорила в кругу себе подобных: «Мы — советский истеблишмент, мы этого на дух не переносим».

«Этого»… В это слово входили все цели и ценности, предлагаемые обычному советскому гражданину, «совку». Цели и ценности, производимые самой же этой псевдоэлитой. Презирая производимое ею, псевдоэлита конечно же не могла не презирать самое себя.

Живя долгое время в условиях самоотрицания, ненависти и презрения к самой себе, подобная псевдоэлита должна была выработать компенсаторные стереотипы. Она и выработала их, используя два классических механизма. Это, во-первых, смещение, то есть перенос ненависти и презрения с самой себя на общество или народ, и, во-вторых, вытеснение, то есть окружение себя непробиваемой броней цинизма, цинизма воинственного, выставляемого напоказ, предъявляемого чуть ли не как высшая ценность.

Вопрос в том, чтобы в очередной раз обсудить проблему привилегий и льгот. Равенство есть химера, порожденная, кстати, вовсе не коммунизмом, а Просвещением и буржуазными революциями. Оно есть ложь, поскольку у провозгласивших его нет понимания того, в чем или в ком происходит такое уравнивание людей, которое не унижает в каждом из них его человеческое достоинство.

Ответ на этот вопрос не может быть дан провозгласившими «свободу — равенство — братство», поскольку он находится по ту сторону ими же провозглашенного материалистского детерминизма. А значит, это не только пустой, но и двусмысленный вопрос. Брошенный на потребу социального недовольства масс, он имеет циничную цель, о чем мы уже говорили неоднократно: манипулируя этим недовольством, часть истеблишмента сумела уничтожить другую часть его же, сохранив и укрепив за счет этого свои льготы и привилегии. Теперь она уже готова говорить об элитарности со «знаком плюс». Но извлекает из себя лишь циничное хрюканье.