Читать интересную книгу За Родину! За Сталина! - Владимир Бушин

И ведь все это – дремучесть не только ума, но и сердца. Затевая разговоры о том, что добровольная сдача города сохранила бы жизнь тысячам ленинградцев, гуманист-телефонист сует жирные персты в затянувшиеся раны, теребит старую боль оставшихся в живых стариков, а также детей и внуков погибших. Ведь наверняка кто-то из них подумает: «А может, и правда? Ведь Астафьев-то был на войне, ему там левый глаз чуть не вырвали, он известнейший писатель, лауреат-разлауреат, пятнадцать томов сочинений, как у Ромена Роллана… Не может такой человек быть олухом и садистом». О, среди человеков еще не то случается.

Один из тех 42-х

Писатель Приставкин вроде бы не протестовал против защиты Ленинграда, но недавно я где-то слышал, что он объявил: «Ленинградцы голодали, а Жданов топил печку сливочным маслом». Я не поверил, что он мог такое сморозить. Вроде бы нормальный же человек: жена, две дочери, сам машину водит… Но вот – мы соседи – встретил его на улице накануне дня ельцинской независимости России от Крыма и спрашиваю: «Анатолий, вы действительно это сказали?» – «Да, – отвечает он гордо в присутствии дочери-подростка. – Об этом и документы есть». Документы? Какого ж именно рода? Уж не личная ли расписка? Такая, допустим:

«Я, секретарь ЦК ВКП(б), член Военного совета Ленинградского фронта генерал-полковник А. А. Жданов, по распоряжению Верховного главнокомандующего получил на фронтовом продуктовом складе два пуда вологодского масла и три пуда докторской колбасы для отопления своей квартиры.

В чем и подписуюсь – А. Жданов.

17 октября 1942 г.».

А 17 октября как раз день рождения Приставкина, что придает документу особую весомость. В дополнение к нему я предложил соседу провести следственный эксперимент: купить килограмма три вологодского и бросить его вместо дровишек в камин, интересно, каков будет отопительный эффект? Я мог бы и расходы взять на себя. Но сосед почему-то не отозвался… А вечером в тот же день Приставкин возник на телеэкране. Рассказывал о делах Комиссии по помилованию при президенте, которой он уже много лет непререкаемо руководит. И что я услышал! Оказывается, и там преобладают представители все того же пассионарного племени. Но еще удивительней – членом Комиссии был Окуджава! Человек, публично заявивший, что он с наслаждением любовался расстрелом Дома Советов, решал вопрос о помиловании…

Тут я не выдержал и заглянул в сочинение некой О. Б. Кушлиной о Приставкине. Она пишет: «Его ранняя проза выполняла «социальный заказ» времени, находясь в русле того направления, которое поощрялось официозом». Что такое? Официоз – это орган печати, который выражает точку зрения правительства, но не является его официальным органом, то есть это как бы полуофициальный орган, подобно тому как ариозо – как бы полуария. Почему же Кушлина пишет о полуофициальном поощрении? Да, видно, она просто не всегда понимает смысл употребляемых слов… Но читаю дальше: «С самого начала перестройки Приставкин становится активным борцом за гласность и новую концепцию гуманизма». Ах, вот оно что! Перед нами активный борец, неутомимый глашатай нового ельцинского гуманизма, при котором народ ежегодно вымирает по миллиону. Тогда понятно, почему он взял в свою Комиссию не только Льва Разгона – ежовского собутыльника, отпетого лжеца, человека, сперва в своем кругу, а потом в печати ликовавшего при известии о смерти своих неприятелей, но и Булата Окуджаву, для которого видеть массовое убийство несимпатичных ему соотечественников – наслаждение. Вполне закономерно и то, что имя самого Приставкина стояло в одном ряду с красивыми именами Разгона и Окуджавы под тем навеки не смываемым воззванием к властям, которое было напечатано в «Известиях» 5 октября 1993 года под заголовком «Писатели требуют от правительства решительных действий». Крови, пролитой 3 октября в Останкино, а 4 октября в Доме Советов и около, этим эстетам было мало, они тотчас потребовали еще и еще: «Хватит говорить… Пора научиться действовать… Эти тупые негодяи уважают только силу… Хватит!.. Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента то, что они должны были сделать давно»… Воззвание подписали 42 литературные особи. Горьким утешением может служить только то, что русских среди них лишь 13, в том числе, разумеется, Астафьев, лучший друг ленинградцев.

Лев Толстой о Киселеве

Понятно, что в нынешнее время у стратега Астафьева нашлись последователи. Одним из них оказался, конечно, Евгений Киселев, о котором… писал с присущей ему правдивостью и психологической глубиной еще Лев Толстой… Этот Киселев, будучи изгнан с НТВ, как известно, зацепился зубами за ТВ-6. И там, получая от хозяина 55 тысяч долларов в месяц, от усердия то и дело давая петуха, продолжает прежние пакости. В своей первой после Дня Победы передаче он решил хоть запоздало, но откликнуться на минувший праздник, для чего пригласил в передачу почему-то не Гранина, не Бакланова, не Новодворскую даже, а кинорежиссера Тодоровского Петра Ефимовича, участника войны с 1944 года. Прекрасно. Чем Тодоровский хуже Гранина? Такой же мультилауреат, такой же член ВКП(б) с двадцати лет.

К астафьевской гуманистической теме «Перстом в старые раны» сей Киселев подошел с другого фланга. Тот уверял, что в начале войны не надо было защищать Ленинград, а этот заявил, что в конце ее не надо было с боем брать Берлин. Довод у обоих один: жертвы! Зачем же, говорит, идти на жертвы, если тогда «война была уже практически закончена, Германия была обречена». Петр Ефимович тотчас подхватил: «Надо было взять осадой или другим способом». Каким другим, неизвестно. Может быть, ельцинским, то есть отключением электричества, воды и канализации, – так он выживал с госдач неугодных чиновников Зорькина, Коржакова, Скуратова… А лучше всего, выходит, осадой, то есть окружить город и ждать, когда немцы сдадутся или сожрут друг друга с голоду. А сколько ждать? Да сколько угодно. Чего спешить? Война-то практически закончена, Германия обречена.

Как интересно! Германия-то действительно была обречена, правда, не только в апреле – мае 45-го, но еще 22 июня 41-го, когда, как признал Гитлер, «немцы распахнули дверь в Россию, но не знали, что за порогом». А за порогом-то почему-то оказались не австрийцы со своим дрожащим Шушнигом (до восьмидесяти лет продрожал!), не чехи с суперинтеллигентным Бенешем, не люксембуржцы со своим блистательным герцогом, а великий народ во главе с великим Сталиным. Сей народ не желал быть рабом и имел для этого силу.

Ведь мудрец Киселев как считает? Война продолжалась 1418 дней, а закончилась 8 мая, Берлин же был взят 2 мая, то есть за 6 дней до безоговорочной капитуляции. А 6 – это 0,5 % от 1418, так что с точки зрения арифметической война тогда действительно «практически закончилась». Зачем же было спешить? Чего было лезть на рожон? Сиди и жди, когда наливное яблочко само упадет тебе на золотое блюдечко… Очень умно! Однако же ведь и немцы, не считаясь ни с какими потерями, страшно спешили взять не только Ленинград, но и Москву. Даже 3 декабря, за два дня до нашего контрудара, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок докладывал Гитлеру: «Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, я не теряю надежды. Еще остается небольшая возможность взять Москву. Все решит последний батальон». Вот как лезли из кожи, вот какая остервенелость – до последнего батальона! А казалось бы, чего суетиться, имея такой грандиозный территориальный успех? Остановись, посиди, выпей чашечку кофе, почитай «Убиты и прокляты» Астафьева, посмотри вдохновляющие киселевские «Итоги», подтяни новые силы, и уж после этого… Нет! Москва требовалась им позарез и немедленно. Да почему же? А потому, прежде всего, что здесь была еще большая, чем при расчете взять Ленинград, надежда сломить «славянский дух», после чего ожидалась «полная катастрофа». Так почему же и мы, штурмуя Берлин, не должны были думать о «тевтонском духе» и скорейшей «полной катастрофе» во имя сбережения многих жизней? Ведь это только теперь нам известно, что война кончилась 8 мая, а тогда никто не мог назвать даты ее завершения. Тут и уместно вспомнить «Войну и мир» Толстого, где один персонаж говорит другому: «Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя» (т. 4, ч. 4, гл. 8).

К вопросу о паразитах

Впрочем, речь не только о дате завершения. Иные головы до сих пор потрескивают в размышлениях о самом исходе войны. Вот упоминавшийся Борис Львович Васильев, член КПСС (1952–1989), лауреат Государственной премии и премии им. отца русской демократии Сахарова, автор знаменитых телепередач и одноименной книги «Клуб веселых и находчивых». Да еще и повести «А зори здесь тихие», которая так восхитила и ГлавПУР, и Комитет по Государственным премиям, и Госкино, осыпавших писателя наградами. Еще бы! В этой повести и в поставленном по ней С. И. Ростоцким фильме, после которого он получил звание народного артиста СССР, пять-шесть златокудрых и волооких девиц, до этого стрелявших из винтовки разве что только в тире или на стрельбище, наколошматили в лесном бою гору трупов немецких солдат отборного егерского полка. Да еще при каждом выстреле резво сигая с одного пенька на другой, лихо напевали: