Иными словами, нам интересно, что отряд Махно держит под контролем весь юг Украины. Следовательно, ценности могут быть захоронены в любой из местностей к югу от Киева. К тому же, действовавшие в этом регионе другие партизанские отряды, увидев, что деятельность батьки весьма эффективна, стали искать с ним сотрудничества или вливаться в его ряды.
«К этому заключению пришли такие большие и самостоятельные отряды, как отряд Куриленко, оперировавший в Бердянском районе, отряд Щуся и отряд Петренко-Платонова, оперировавшие в Дибривском и Гришинском районах. Все они по собственной инициативе стали составными частями отряда Махно. Таким образом, слияние партизанских отрядов юга Украины в одну повстанческую армию произошло естественно, в силу требований обстановки и голоса масс.
К этому же времени, в сентябре 1918 г., Махно получил название „батьки“ – вождя революционного повстанчества Украины».[4]
Таким титулом наградил его Щусь во время драматического эпизода. Отряд Махно проходил через Дибривский лес в сторону Большой Михайловки, когда стало ясно, что в селе стоит австрийская армия, многократно превышающая численность партизан – тридцать махновцев с одним пулеметом на тачанке против тысячи хорошо вооруженных солдат. Самое удивительное, что Махно удалось разбить австрийское войско. Правда, удержать успех удалось слабо: австрийцы опомнились, подтянули резервы и спалили село полностью. Но партизаны уже вкусили победу. Им в конце концов удалось отвоевать Гуляйполе, и они удерживали его с тех пор за собой. А Гуляйпольский район считался вольным.
На территории Украины кроме махновцев были также представлены большевики и петлюровцы. Между этими вооруженными формированиями постоянно шли стычки и бои. Весной 1918 года большевики отступили на север, в Россию, а Киев был занят войсками Петлюры. На какое-то время им удалось закрепиться, но затем они были выбиты из Киева, и снова вернулись австрийцы и гетман Скоропадский. Правда, к концу 1918-го картинка снова изменилась уже привычным образом – гетман бежал, зато вернулся Петлюра. Под его властью оказалась Северная и Центральная Украина, на юге же власть принадлежала повстанческой армии Махно.
За украинской ситуацией внимательно следили и большевики. Как только власть гетмана была уничтожена, с севера стали двигаться большевистские части. А от Азовского побережья двигалась Добровольческая белая армия Деникина. Таков был расклад сил.
Петлюровцы, взяв власть, не могли не выяснить, кто такие махновцы и чего они хотят. Так что сразу же после взятия Киева Петлюра послал Махно целый ряд вопросов, надеясь на сотрудничество и понимание. Махно высказался просто и честно: он отказался сотрудничать с Петлюрой. Напротив, он повел свои отряды на Екатеринослав. Город был очень хорошо укреплен, и когда свою помощь Махно предложили большевики, он согласился – с этими эсдеками он видел гораздо больше общего, чем с националистами-петлюровцами.
«Как часто с ним бывало раньше и впоследствии, он прибег к военной хитрости. Нагрузив состав поезда своими войсками, он пустил его, под видом рабочего поезда, через днепровский мост прямо в город. Риск был огромный. Узнай петлюровцы про эту хитрость за несколько минут до остановки поезда, они могли бы его целиком полонить. Но этот же риск прокладывал махновцам путь к победе. Поезд въехал прямо на городской вокзал, где революционные войска неожиданно выгрузились, заняли станцию и ближайшую часть города. В самом городе произошло ожесточенное сражение, окончившееся поражением петлюровцев. Однако через несколько дней вследствие недостаточной бдительности гарнизона махновцев город пришлось вновь сдать петлюровцам, подошедшим новыми силами со стороны Запорожья.
При отступлении, в Нижне-Днепровске, на Махно дважды производилось покушение. Оба раза подброшенные бомбы не разорвались. Армия махновцев отступила в район Синельникова. С этого момента на северо-западной границе махновского района создался фронт между махновцами и петлюровцами. Однако войска последних, состоявшие в большинстве из крестьян-повстанцев и насильно мобилизованных, стали быстро разлагаться при соприкосновении с махновцами. И в скором времени фронт был ликвидирован. Громадные тысячеверстные пространства были освобождены от всяких властей и войск».[5]
В этом вольном районе были созданы и первые в стране коммуны – все три вблизи Гуляйполя, они так и носили не названия, а номера: первая, вторая, третья. Повстанцы успели даже провести два съезда, пытаясь определиться, кто враг, а кто союзник. Махновцы понимали, что угрозу их свободе несут как большевики с севера, так и деникинцы с юга. Но первыми пришли враги с юга.
«Деникин, – писал Аршинов, – рассчитывая на запутанную украинскую обстановку, на борьбу петлюровской директории с большевиками, надеялся без особого труда занять большую часть Украины и поставить свой фронт, по крайней мере, первое время, – за северными пределами Екатеринославской губернии. Но он неожиданно наткнулся на упорную, хорошо организованную армию повстанцев-махновцев.
После нескольких боев деникинские отряды стали отступать обратно в направлении Дона и Азовского моря. В короткий срок все пространство от Полог и до моря было освобождено от них. Махновские части заняли ряд важных узловых станций и города Бердянск и Мариуполь. Начиная с этого времени (январь 1919 г.) здесь создался первый противоденикинский фронт – фронт, на котором махновская армия в течение шести месяцев сдерживала поток контрреволюции, лившийся с Кавказа. Он растянулся затем на сто с лишним верст, от Мариуполя по направлению на восток и северо-восток.
<…>
Однако в течение четырех с лишним месяцев деникинцы, несмотря на отборный состав войск и ожесточенность нападений, не смогли осилить повстанческие войска, преисполненные революционного огня и не менее деникинцев искусные в партизанской войне. Наоборот, очень часто генералу Шкуро приходилось попадать под такие удары повстанческих полков, что лишь отступление на 80–120 верст к Таганрогу и Ростову спасало его от полной катастрофы.
<…>
В начале 1919 года повстанцы-махновцы после ряда боев отбросили деникинские войска к Азовскому морю, захватив у них около 100 вагонов хлеба в зерне. Первой мыслью Махно и штаба повстанческой армии было – послать все захваченные продовольственные трофеи голодающим рабочим Москвы и Петрограда. Широкая повстанческая масса восторженно приветствовала эту мысль. Хлеб, в количестве около 100 вагонов, был доставлен в Петроград и Москву в сопровождении махновской делегации, горячо принятой Московским Советом».[6]
В большевиках махновцы пока что видели союзников, а не врагов. Или… врагов, но в отдаленном будущем. На текущем этапе их куда сильнее волновали деникинцы и петлюровцы. Это была реальная угроза. Большевики же и вовсе не понимали, кто такие махновцы, считая их весьма полезными в деле борьбы с белыми и даже предлагая поскорее влиться в ряды красных. Махно такое вливание, само собой, было совсем не нужным. Но на какое-то время, считая, что расхождение с большевиками – сугубо идеологическое, махновцы вошли в состав красных под названием Третьей бригады, которая затем была переименована в Первую Революционно-Повстанческую Украинскую дивизию, а еще позже получила название Революционной Повстанческой армии Украины (махновцев).
Однако внезапно стало ясно, что военное соглашение военным соглашением, а большевики хотят от вольного района полного подчинения. Когда в Гуляйполе прошел Третий повстанческий съезд, на это событие тут же откликнулся представитель большевиков Дыбенко, назвав съезд контрреволюционным, а организаторов – мятежниками, которых следует предать репрессивным мерам.
Впрочем, конфронтация с большевиками была не только у махновцев. Первыми от красных решили отложиться григорьевцы, которые периодически подпадали под влияние то петлюровцев, то большевиков. На сей раз они решили изменить красным, что было недопустимо и для махновцев. Махно издал по этому поводу такое распоряжение:
«Мариуполь. Полевой штаб армии махновцев. Копия всем начальникам боевых участков, всем командирам полков, баталионов, рот и взводов. Предписываю прочесть во всех частях войск имени батько-Махно. Копия Харьков Чрезвычайному Уполномоченному Совета Обороны Каменеву.
Предпринять самые энергичные меры к сохранению фронта. Ни в коем случае не допустимо ослабление внешнего фронта революции. Честь и достоинство революционера заставляют нас оставаться верными революции и народу, и распри Григорьева с большевиками из-за власти не могут заставить нас ослабить фронт, где белогвардейцы стремятся прорваться и поработить народ. До тех пор пока мы не победим общего врага в лице белого Дона, пока определенно и твердо не ощутим завоеванную своими руками и штыками свободу, мы останемся на своем фронте, борясь за свободу народа, но ни в коем случае не за власть, не за подлость политических шарлатанов.