Читать интересную книгу История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей

много времени провел в больнице, и врачи велели ему сделать перерыв в выступлениях». На вопросы о здоровье он отвечал неохотно, но оживился, когда мы заговорили о записях, концертах и будущих проектах. Борис – чуть ли не единственный из всей нашей старой компании, кого совершенно не интересуют разговоры и воспоминания о прошлом. Он все время движется вперед, как поезд, устремленный к высвеченному светом и золотом горизонту. «Жаль, что Мэдисон не сможет с тобой познакомиться», – сказала я, когда на десерт мы вернулись в номер, и он открыл мини-бар, чтобы смешать себе джин и тоник. «Так приходите утром, – мгновенно предложил он. – Мы живем прямо на Невском». На следующее утро мы с Мэдисон бодро зашагали к дому Бориса по широкому, наполненному людьми проспекту. Мэдисон шла быстро, чуть ли не бежала, и я поняла, что к Борису ее, как магнит, тянет та же магическая сила, которая всегда тянула и по-прежнему тянет к нему и меня. Когда мы пришли, он только проснулся. Они с Ириной жили в большой квартире, одна комната в которой была превращена в живописную мастерскую, а все стены квартиры были увешаны прекрасными пейзажами Бориса.

«По сравнению с коммуналкой на Софьи Перовской это большой прогресс», – с иронией произнесла я. Мы сели пить чай. Мы с Мэдисон взгромоздились на диван, прямо рядом с с рабочим столом Бориса. Мэдисон почему-то стала говорить о том, насколько злыми и злопамятными могут быть люди в крысиной гонке своих эго. «Мэдисон, твоя жизнь – спектакль, и ты в нем – режиссер». Борис наклонился к ней и посмотрел ей прямо в глаза. «Если кто-то в этом спектакле тебе не нравится, просто вышвырни его. Пусть идет на фиг». На моих глазах они завели философский разговор. Я вдруг на месте Мэдисон увидела себя тридцатью пятью годами раньше, так же, как и она теперь, впитывающую мудрые слова Бориса. Перед нашим уходом Борис покопался в стоящей на полке кружке, выудил оттуда кольцо с черепом и протянул его Мэдисон. Она надела его на палец, черепом вниз. «Нет, Мэдисон, лицо должно быть обращено вверх, – поправил ее Борис. – Всегда носи его лицом вверх, к миру».

Всю дорогу обратно в отель Мэдисон шла молча, как завороженная. Уже в вестибюле она вдруг произнесла: «Дай мне почитать главы, которые написал тебе тот парень». «Конечно, – сказала я, – Книга у меня наверху в номере». В небольшом фойе на моем этаже меня поджидали Африка и Большой Миша. «А вы когда пришли?» – спросила их я. «За пару минут до меня», – ответил сидевший тут же, чуть поодаль, Сева. В номере мы все сели в кружок. Африка, как всегда, трещал без умолку. С 1984 года он, казалось, совершенно не изменился – такой же тощий 18-летний мальчишка с хитрыми глазами и бесконечным потоком безумных идей и невероятных историй. Большой Миша тоже не изменился – монументальная статуя греческого бога, тщательно взвешивающая свои слова и не тратящая их понапрасну. «Костя Кинчев за границей», – начал Сева, сверяясь со списком друзей, которых, по нашему с ним мнению, мне следовало бы повидать. «А позвонить ему можно?» – нетерпеливо перебила я. С Костей никакой связи у меня не было, наверное, с 1993 года. Я знала, что в России он по-прежнему крупная звезда, и легионы его фанов, называющие себя «Армия “Алисы”», рассеяны по всей стране. Но я также знала, что годом раньше он перенес инфаркт, и не хотела упускать возможность восстановить связь с этой безумной пантерой. Я хотела по крайней мере услышать его голос. «Привет, Джо», – зазвучал он из телефона Севы. «Привет, Костя! Как дела?» Я была поражена, насколько легко мне давалось общение с ним по-русски, ни одна малейшая деталь в разговоре не ускользала. «Я хочу, чтобы ты знал, насколько важен ты был в моей жизни, и ты всегда будешь для меня близким человеком». «И ты для меня тоже», – с теплом в голосе ответил он. «Пусть все будет у тебя хорошо. Я люблю тебя», – сказала я в заключение. «И я тебя тоже», – ответил он, и связь разъединилась.

История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен

Настало время прощаться. Нам с Мэдисон нужно было собираться, чтобы ехать на вокзал к отходящему в Хельсинки поезду. Мы крепко обнялись с Африкой, Севой и Мишей, и я закрыла за ними дверь. В это же мгновение в дверь постучали. «Кто-то что-то забыл», – сказала я со смехом. Но, открыв дверь, я увидела стоящего на пороге Юрия. «Я вас провожу», – чинно произнес он. Он стоял в дверях, пока мы с Мэдисон носились по номеру, пытаясь запихать в сумки все наши вещи. «Где моя зарядка для телефона?» – кричит Мэдисон из ванной. «А ты мой бумажник не видела?» – так же нервно ору я в ответ. «Черт! Я забыла запихнуть эту толстую куртку в чемодан!» – «Не забудь, туда нужно запихнуть еще и мою куртку!» – кричит мне Мэдисон. «Ни фига! Я даже компьютер не могу туда запихнуть!» «Что значит ни фига?! У меня она тоже не влезает!» «Девочки!» – громкий уверенный голос Юрия заглушил нас обеих. Он ступил вглубь комнаты и показал на кровать. «Садитесь!» Мы обе немедленно послушно сели. «Глубоко вдохните. И минуту помолчите», – инструктировал он нас. Мы с Мэдисон, как было велено, глубоко вдохнули. «Окей, – кивнул Юрий. – Теперь берите свои вещи и спускаемся вниз». Я мгновенно вспомнила того Юрия, в которого я влюбилась – спокойного и собранного, всегда способного привести меня в чувство. Мэдисон была абсолютно очарована его милым характером. Отъезжая от отеля, мы посмотрели в заднее стекло и увидели, как он медленно идет по улице. Он то и дело останавливался и оглядывался, так же, как он всегда делал до того, как мне отказали в визе. «Как это грустно, и как прекрасно», – чуть ли не со слезами на глазах воскликнула Мэдисон, в последний раз прощально помахав ему рукой.

Я стараюсь жить, не сожалея о сделанном или не сделанном. Но мало о чем я так жалею, как о том, что не постаралась в тот раз в Петербурге повидать побольше старых друзей. Спустя буквально несколько месяцев из жизни ушли Андрей Крисанов и Коля Васин – первый из-за болезни, второй, как говорили, покончил с собой. Я никогда не забуду молодой, полный жизни и энергии дух Андрея и извечную мантру Коли All You Need Is Love. Он навсегда останется для меня Моржом.

Эта поездка внезапно изменила все. Я еще больше укрепилась в мысли воздать должное друзьям, написав о них книгу. Была, впрочем, проблема. «Эти первые три главы, которые написал тебе тот парень, никуда не