Итак, экспедиция должна была раздобыть по меньшей мере штук тридцать собак, сушеной рыбы для их кормежки и укомплектовать снаряжение. Для этой цели «Галлия» и взяла курс на мыс Фарвель[35].
ГЛАВА 3
Первая льдина. — Восторг доктора. — Плюмован узнает, что такое полюс. — Констан Гиньяр опасается, что не найдет Полярного круга. — Сквозь туман. — Первая ступень. — Лоцман, каких мало. — Юлианехоб.
— Вот это льдина!.. Настоящая ледяная гора, китоловы ее называют айсберг. Верно, Легерн? Скажи, ты ведь знаешь! Сам был в свое время китоловом.
— Клянусь честью матроса, ты говоришь верно, парижанин, это айсберг. До чего же острый у тебя глаз для камбузной[36] крысы, тысяча чертей!
— У меня и вправду острый глаз! В Париже я мог, например, сказать, сколько показывают часы на обсерватории, став к ней спиной. Кстати, хозяин обещал выпивку тому, кто увидит первую льдину. Ну-ка, пойдем к нему. Угощу тебя чаркой Триполи.
— Хороший ты парень, Плюмован, — все равно что родной брат. Жаль, что ты машинист, а то был бы славным китоловом!
Сказав это, матрос закричал:
— Лед впереди! За вами должок, хозяин!
Вахтенный лейтенант предупредил капитана, завтракавшего вместе с доктором и старшим офицером, об опасности. Все трое выскочили на палубу, прихватив подзорные трубы.
Раз появился лед, значит, недалеко до Гренландии, и де Амбрие, очень довольный, выдал всем членам команды обещанную награду, а сам пошел доедать завтрак.
— Вы не пойдете со мной? — поинтересовался он у доктора.
— Простите, капитан, мне не до еды. Эта льдина для меня все равно, что для другого первая ласточка. Так что позвольте ею полюбоваться. Люблю все громадное!
— Ну, как знаете.
В это время появились еще три ледяных глыбы, правда поменьше. Довольный доктор зашагал по палубе, повторяя: «До чего же славно! До чего хорошо!» Увлеченный открывшимся зрелищем, он даже не заметил, что мороз все сильнее щиплет нос — становилось заметно холоднее.
— Наш доктор, кажется, большой любитель Арктики, — едва слышно пробормотал Артур Фарен.
— Да, да, конечно, — ответил доктор, обладавший весьма острым слухом. — Вы тоже ее полюбите, когда увидите во всем великолепии.
— Простите, сударь, — всегда уверенный в себе кочегар заметно сконфузился, — никак не думал, что вы меня услышите.
— Что же тут дурного, голубчик… О, вон еще льдина, и еще… и еще… Неужели начался ледоход? Ведь сегодня только пятнадцатое мая…
— Извините, господин доктор… — было парижанин.
— Вы хотели что-то спросить?
— Когда кругом лед — это и в самом деле красиво?
— Прекрасно!.. Великолепно!.. Вообразите: горы, холмы, пропасти, арки, башни, колокольни, нагромождение льдин разнообразнейших форм. Море света и блеска!
— И скоро мы это увидим, позвольте узнать?
— Разумеется, скоро. Через сутки подойдем к мысу Фарвель, южной оконечности Гренландии на шестидесятом градусе северной широты.
— Поразительно! — продолжал матрос, ободренный дружеским расположением доктора. — А я думал, здесь лед такой, как у нас на пруду.
При этих словах бывалый полярник так расхохотался, что обернулись вахтенные матросы. Плюмован покраснел; подумав, что сказал глупость. А доктор, продолжая смеяться, воскликнул:
— Так вот, оказывается, какое у вас представление о полюсе! Вы и не знаете, до чего громадные бывают ледники! Они тянутся на сотни километров, лежат выше уровня моря на пятьсот — шестьсот метров и настолько же уходят в глубину.
— Черт побери! — вскричал парижанин.
— Под действием бледного гренландского солнца, а особенно волн, от ледников откалываются глыбы разной величины и плавают, пока не растают. Впрочем, вы сами это увидите, когда перейдем Полярный круг… И не только это!
— Простите, господин доктор! Вы так любезны, позвольте задать еще вопрос.
— Сколько угодно.
— Со дня отплытия мы только и слышим об этом проклятом полюсе, но никто не может объяснить, что это такое.
— Все очень просто. Полюс — слово греческое, обозначает оконечность оси, вокруг которой вращается в течение суток земная сфера.
— Невероятно! А я думал, это такой край, где волчий голод, где никто не живет и куда еще не ступала нога человека… А оказывается… ось… сфера…
— Возьмите, к примеру, какой-нибудь шар, хоть апельсин, воткните в него спицу и вращайте. Спица — это и будет ось, а место, где она проткнула апельсин, — полюс. Только у Земли ось воображаемая.
— Так ведь полюс не один, их два.
— Ну да! Северный и Южный. Поняли?
— Почти. А что такое Полярный круг, который так жаждет увидеть мой товарищ Констан Гиньяр, большой охотник до монет в сто су?
— Это параллель, проведенная на расстоянии двадцати трех градусов двадцати семи минут и пятидесяти семи секунд от Северного полюса, называется она Северным полярным кругом. Аналогично определяется Южный полярный круг.
— Значит, мы теперь около двадцати трех с половиной градусов от знаменитого полюса?
— Что же касается экватора…
— Это линия, где крестят… Как же, помню, когда я плавал в первый раз в Рио, меня там окатили водой.
— Линия, линия! А какая линия? Ну-ка, скажите!
— Это, как бы лучше выразиться, такая вещь… которая…
— Это тоже воображаемый круг, он опоясывает Землю и перпендикулярен оси.
— А, понимаю, усек наконец. Если разрезать апельсин пополам на равном расстоянии от полюсов, так чтобы спица и основание образовывали прямой угол.
— Совершенно верно. А вы неплохо соображаете. Итак, полюс — это девяностый градус, именно туда нам и надо.
— Не будь я Артур Фарен, по прозванию Плюмован, если мы не достигнем цели.
Вокруг беседовавших стали собираться вахтенные матросы, внимательно прислушиваясь к разговору и стараясь понять, в чем дело. Вопросов не задавали, надеясь, что товарищ им все объяснит.
Все благодарили доктора, когда он ушел поболтать с дежурным офицером. Только Констан Гиньяр остался недоволен. «Что за воображаемые точки и оси? Где их искать? Вот будь на них метка — тогда дело другое», — думал нормандец, любивший определенность.
Снова вышел на палубу капитан, приказал сбавить ход — льдины попадались все чаще и чаще — и держать наготове электрический фонарь, совершенно необходимый ночью. Через сутки или несколько позже он рассчитывал пристать к датскому поселку Юлианехобу[37] в Гренландии и сделать его первой станцией экспедиции.
Две недели шла «Галлия» под парусами, делая по восьми узлов[38]. О немце Прегеле не было ни слуху ни духу. Он словно в воду канул. Перед отплытием де Амбрие тщетно просматривал списки кораблей, вышедших из всех портов Европы, — ни имени Прегеля, ни судна, направлявшегося на далекий Север, он не нашел.