Читать интересную книгу Переводим с итальянского - Владимир Кулеба

А Виталия Сестроецкого недавно встретил: преуспевает, возглавляет солидный украино-американский фонд или, как сам говорит «фундацию» под патронатом Сороса. На «Лексусе» с охраной человек ездит! Столкнулись лицом к лицу на базаре – на Печерском рынке. Там все козырные живут – и депутаты, и министры – элита, в общем. Я, честно говоря, заночевал у одной зазнобы, но не в высотных домах, откуда у меня такие знакомые? В пятиэтажке, «хрущевке», в доме, где в годы нашего детства был продуктовый магазин, сейчас автосалон «Пежо». Тогда со школы добирались сюда, на окраину, на стареньком трамвае «тридцатке», ходившей от Печерского моста до вокзала. Сейчас – престижный район, депутаты живут! Отошли в сторону, народу на этом рынке – тьма, к тому же, кажется, нерабочий день. Мне то – по барабану, каждый день – выходной.

Он обрадовался, дергает меня за куртку, кульками по ногам бьет, слюной брызжет во все стороны, орет, люди оглядываются. Терпеть не могу этих встреч со старыми друзьями, полузабытыми знакомыми из тех, прошлых жизней. Глупые вопросы: «Где ты сейчас?», «Женат?», «Дети есть? А внуки?», «А я, представляешь, дед уже!». После каждой такой встречи жить не хочется.

– Ты помнишь, Зуб, как мы в Кустанае хулиганили? Высокий класс, доложу тебе! Подшивка «Горизонта» осталась? Я часто на дОсуге листаю – представь себе, весьма, весьма… И, знаешь, что еще вспоминаю? Как однажды, уже после того, что с нами произошло, столкнулись случайно в Золотоворотском скверике. Ты говоришь: «Пластинку Окуджавы достал, поехали ко мне, на Пархоменко, послушаем!» И закатились на всю ночь, помнишь?

«Господи, да чего он так кричит! Едва на ногах стоишь, дышать на людей боишься, а он со своей дурней»…

– Что-то смутно. Да сколько таких ночей было!

– Ну, как же! На балкончике, напротив Деда Лукьяна, яйцами сырыми самогон запивали, «Батальное полотно» слушали раз семьдесят подряд! Соседи грозились милицию вызвать. «Заезжего музыканта»… Спорили, как правильно: «И новый плащ надену» или «И новый плащ одену»?

– «Надену» – правильно.

– Эх, ты! «Одену!», мы же выяснили тогда.

– Да, что-то такое определенно было…

– Вспомнил! Молоток! Ты где сейчас, кстати? Помощь, может, какая нужна?

– Да вот без работы который год. С хлеба на воду перебиваюсь…

– Ну да! Правда, что ли? То-то мне говорили. Так ты обращайся, не пропадай. Погоди, у меня где-то визитка должна быть… Эх, в другом пиджаке осталась! Жаль! Есть где записать?

– Да нет, не надо. Ты лучше мне на опохмел гривен десять ссудил бы?

– О чем ты говоришь, вопросов нет!

Я часто думаю, что исключение из университета нам пошло в масть. Виталька вон в люди выбился, а так – кто знает, левачил бы всю жизнь. Ведь как почти сплошь и рядом бывает: поступают, скажем, после школы в вуз, и преподаватели не нарадуются: какие оригинально мыслящие, непохожие, интересные, оригинальные ребята, а через пять лет – куда все только подевалось – скучные, будто под копирку одинаковые.

2. Зеркало заднего вида

… Восьмой этаж, с видом на тюрьму. Если ясная, хорошая погода, видно как заключенные прохаживаются во время прогулок, а сверху, по периметру каменного мешка, солдатики с автоматами их охраняют. Экзотика! Другие деньги платят, чтобы понаблюдать, здесь же – бесплатно смотри, хоть лопни! Расхожая шутка тех времен: раньше жил напротив тюрьмы, теперь – напротив своего дома. Тогда это казалось смешным? Не столько смешным – актуальным, что называется в жилу. Как раз пришел Андропов к власти (заметили, о нем всегда так говорят: не избрали, выдвинули, доверили, а именно пришел, то есть, самостоятельно взял власть). Активный такой товарищ, проверки начались по части дисциплины – в кинотеатрах, парикмахерских, магазинах, кто в рабочее время посещает. Показуха элементарная, чтобы народ гудеть начал. Уверен, никого и пальцем не тронули. Зато сколько разговоров: «Мою знакомую (женщину с нашей работы, товарища брата, соученика нашего Женьки и т. д.) в кинотеатре задержали – двое подошли: документы, почему не на работе, записали все данные, извелась вся, ждет, когда телега придет на работу». Это верхний слой, популизм, как сейчас говорят. Но, правда и то, что торгашей стали понемногу щипать. В Киеве начальник управления торговли застрелился, а один руководитель исполкома – повесился. Как специально, подгадал, аккурат в день тогдашней Конституции, тоже время нашел! Сначала власти не афишировали, да разве скроешь, молва разнесла, весь день по Киеву черные «Волги» туда-сюда носились!

– Андропов до всех доберется! И правильно, разворовали, довели страну! Трусов в магазине свободно не купишь – все по блату!

– Ничего не выйдет, перемелется, как было, так и останется.

– Систему надо менять, прогнила давно, а они – прокладку!

– Еще ни разу так не было, чтобы ничего не было. Как-то оно будет…

Такое не раз уже, кстати на моей памяти случалось, у некоторых граждан нервы не выдерживали, стрелялись, и зря, оказывается, ничего такого страшного не происходило. Могли бы жить себе, припеваючи.

Так вот, когда при Андропове «посадки» начались, один товарищ из нашего дома, на Пархоменко, оказался напротив, в изоляторе. Сердобольные бабушки, что просиживали все дни на ящиках из-под молока, каждый день бегали, передачи ему носили. Тогда-то и стала популярной фраза про тюрьму.

Так сколько же лет, Господи? Вселялись, кажется, в 81-м, на ноябрьские праздники. Тогда дома сдавали под первое мая, если не успевали – на 7 ноября, и, конечно, к Новому году. Точно, в тот день хоккей как раз был – «Сокол» – ЦСКА, киевляне сенсационно выиграли, Женька Шастин, кумир местной публики, две шайбы самому Третьяку шандарахнул! Судья, как ни подсуживал «конюшне», как не удалял наших, все равно выиграли!

Хоккей смотрел в новой квартире, сидел на ковре, уткнувшись в экран, пиво из бутылки дудлил. Во Дворец спорта не пошел, как раз мебель перевозили весь день. На обед теща трехлитровую банку самогона своего знаменитого выставила, по случаю новоселья. На мандариновых корочках, почти без запаха, двойной перегонки, чистый, как слеза! И крепость завидная – градусов под семьдесят. На голодный желудок «грузчиков» быстро сморило, Васька Селиванов в трамвае уснул, так и ездил всю ночь – от Красной площади до Шулявки, пока не сдали в вытрезвитель. Пришлось утром ехать в отделение милиции, на Хоревую, выкупать за пятнадцать рублей. По нынешним временам – тьфу, не деньги, говорить не о чем! А тогда чуть ли не у соседей занимать пришлось, все вокруг тянули на одну зарплату, копейка в копейку. Но главное, – чтобы на работу не сообщили, тогда с этим строго, могли и на улицу выставить запросто!

Сколько таких случаев сплошь и рядом. Удивительно, как всякая ерунда в память въедается, десятистепенная, нужна тебе, как прошлогодний снег, пепел истлевший. Вот загадка: зачем столько лет занозой в душе сидит?

И шурин жил здесь же, рядом, на Белорусской. Ходили друг к другу по выходным обедать, да и по вечерам в будни, после работы, заскакивали. Господи, да было ли это все? Сейчас невозможно представить: сидели все за одним за столом, как только помещались – шурин со своей Галкой, мы с Валентиной, тесть с тещей, родители. Дамы – винишко, мы – самогон, иногда водку, если водились деньги, закусывали, чем Бог послал. Хохмили, любили друг друга, казалось, так будет вечно.

Шурин – парень центровой, козырный. Весь Подол в друзьях, жил там на Игоревской, а переехал к супруге на Лукьяновку – и здесь первый человек. Вот кто умел с людьми обходиться, общий язык с любым мог в двадцать минут найти.

Продавщицы, подавальщицы в столовке, официантки души не чаяли. Тогда ведь как было: на бутылку сбрасывались вдвоем-втроем, шли в диетическую, брали капусточки какой за восемь копеек, винегрету, стаканы пустые, под столом разливали втихаря. В точках общепита шурин желанный гость. Не одна краля-судомойка, выдавая чистые стаканы, провожала полным надежд взглядом. Напрасно! «Рожденный пить, любить не может!» – говорил наставительно шурин, когда приставали слишком назойливо.

Во всех питейных точках его знали, как облупленного. Стоит только появиться с ним где-нибудь, уже окликают: «Карен, Саня, привет! Иди к нам быстрей, третий нужен…» Фамилия – Корниенко, на микрорайоне все Кареном звали. Высокий, спортивный парень, смуглый, волосы темные вьются, очки темные, хамелеоны, по тем временам большая редкость. Не кичился, носом не крутил и не заносился. С последним алкашом, если пригласит, из горла бутылку термоядерного чернила – «Червоного Міцного», «Лиманского» или «Солнецедара» – не брезговал раздавить. Для друга, что называлось, последнюю рубашку готов снять. Сколько не залетали, в разные истории по пьяному делу попадали, такого, чтоб друзей бросил, не помог, не выручил – ни в жизнь! Бывало, всю мелочь, до копейки, отдаст, если кто не знакомый попросит.

Стояли как-то за маслом под Новый год, отпускали по двести граммов в одни руки, люди с шести утра очередь на улице занимали. Дубарь страшный, мороз – минус 18, с ветерком. А что делать – без масла Новый год не встретишь. Был там один магазинчик, продуктовый, на весь район дежурный – и молоко, и сахар, и колбаса, и спиртное – все в одном. Шурин так себя поставил, что им в непосредственно в подсобке наливали, по тем временам – неслыханное дело! Не очень, правда, чистые стаканы, после мукИ, на зубах песком трещала. По тем временам – немыслимый блат. К 1982 году не только масла не стало – все продукты, как корова языком слизала, голый вассер кругом. На сахар через ЖЭКи выдавали талоны, на каждого прописанного на данной жилплощади, по два кило в месяц. А за маслом – очереди несусветные, по километру. Стояли на улице, отбивали чечетку, в нейлоновых курточках, что делать – других-то и нет, откуда у бедных студентов соболя? Казалось, еще немного, и уши треснут от холода. Хорошо, подсобка рядом, по очереди, чтобы не так заметно, отлучались. Такса известная: рубль – стакан красненького. И за то спасибо, хоть и дорого, конечно!