Джилл вся вспыхнула от такой похвалы и взяла записку, которую Пола подтолкнула к ней по безукоризненно отполированной поверхности стола.
– Рада, что вам понравилось, – широко улыбнулась она.
Пола улыбнулась в ответ.
– Пошлите потом телекс Маделине. А это утренняя почта, ничего серьезного, как видите. Вы легко с ней справитесь. Заказы я подписала. – Постучав по бумагам длинным накрашенным ногтем, Пола добавила: – А что, из художественного отдела не присылали последние образцы рекламы?
Джилл покачала головой.
– Пока нет, но сразу после обеда они будут у вас. Я разговаривала с Элисом Уорреном. Они почти готовы.
– Отлично. Коль скоро речь зашла об обеде, хочу спросить, Майкл Каллински не звонил? Где назначена встреча?
– Звонил, но сказал, чтобы я вас не беспокоила, поскольку вы только что появились. Поэтому я его и не соединила. Он заедет за вами в четверть первого.
– Ага. – Пола взглянула на часы и направилась к раздевалке. У двери она остановилась и критически осмотрела свои помятые брюки – В таком случае надо переодеться. Пока Майкл не появился, успею еще подняться наверх и кое-что сделать. Времени в обрез, так что извините, Джилл.
– Ну что вы. – Джилл подхватила бумаги и направилась к себе. – Если что-нибудь понадобится, дайте знать.
– Ладно. – Пола вышла.
Во времена Эммы раздевалка представляла собой помещение для архива, но Пола переделала его, встроив зеркальные шкафы во всю вышину комнаты, добавив освещения и поставив туалетный столик. Усевшись за него, она освежила косметику, поправила волосы, а потом сбросила рубашку, брюки и туфли, в которых приехала из Йоркшира.
Через мгновение на ней уже было то, что она извлекла из дорожной сумки: классический строгий темный чесучовый костюм, сшитый специально для нее Кристиной Краутер, белая шелковая блузка, темные чулки без узора, черные лакированные туфли на высоком каблуке. Драгоценности тоже в глаза не бросались, но впечатление производили: три нитки жемчуга с алмазной подвеской и бриллиантовые серьги с большой грушевидной жемчужиной посередине.
Критически осмотрев себя в зеркале, Пола решила, что одета как надо. Костюм был деловым и строгим, но не слишком формальным – для магазина вполне годился и одновременно был вполне хорош для обеда в дорогом ресторане. А уж в том, что он будет дорогим, сомневаться не приходилось. Майкл всегда приглашал ее в лучшие места.
Служебный лифт доставил Полу в центральный торговый зал.
Она миновала ювелирный отдел и, внимательно поглядывая по сторонам, направилась туда, где продавали парфюмерию и косметику.
Магазин был полон.
Да, впрочем, здесь всегда было множество на роду – когда магазин открывался, и до самого закрытия, до шести вечера. Вот уже много десятилетий этот магазин считался одной из достопримечательностей Лондона, и люди со всего света растекались по его большим, недавно перестроенным залам: одни – чтобы удовлетворить любопытство, другие – чтобы сделать покупку.
Пола любила эту суету, это оживление, эти толпы, этот многоголосый, многоязычный говор, эту наэлектризованную атмосферу. Она и сама испытывала здесь возбуждение, особенно когда возвращалась откуда-нибудь даже после недолгого отсутствия. Так случилось и сегодня. Магазины в Йоркшире были звеном целой цепи точно таких же магазинов в Париже и Нью-Йорке. Но этот магазин был флагманом, и его Пола любила особенно.
Эмма Харт открыла этот магазин в 1921 году.
Через три месяца будет его шестидесятилетие. Пола задумала нечто грандиозное. С одной стороны, праздник станет днем уважения бабушке, одному из крупнейших капитанов торгового бизнеса всех времен, а с другой – гимном шестидесятилетней успешной торговле, с которой по своим результатам не мог сравниться ни один магазин в мире. «Харт» в Найтсбридже был номер один. Единственным в своем роде. Легендой.
Чувство восторга, охватившее Полу в его стенах, было лучше всего, добавило твердости ее шагу. У парфюмерного отдела она остановилась.
Внимательно поглядывая по сторонам – вдруг что не так? – Пола убедилась: ее опасения напрасны. Ну и прекрасно. Совсем недавно отдел был под ее личным наблюдением перепланирован, и результаты даже превзошли ее ожидания.
Стеклянные панели, зеркала, хром, серебро, хрустальные люстры, бра – все это вместе производило ошеломляющий эффект. На ярком фоне особенно привлекательно смотрелась косметика, духи да и все остальное, что делает женщину красивой. Роскошный, ослепительный отдел был декорирован так, чтобы заставить женщину потратить здесь кучу денег. И так оно и получалось. Впрочем, Пола не сомневалась в этом еще тогда, когда перед глазами у нее был лишь макет будущего помещения.
Успешная торговля и грамотный маркетинг – вот в чем дело, рассуждала сама с собой Пола, направляясь мимо отдела женского белья в обувной салон. Она буквально упивалась этой утренней пробежкой по лучшему универсальному магазину в мире. Это была основа ее могущества, ее сила, ее гордость и счастье. Словом – все!
Глава 2
Во второй раз за это утро портрет Эммы, висевший у Полы в кабинете, стал объектом тщательного изучения.
Мужчине, который остановился перед ним, было под сорок. Его светло-голубые глаза и светлые волосы оттенялись свежим загаром. Он был высок: около метра восьмидесяти, но выглядел выше из-за худощавой стройной фигуры. Одежда также выгодно подчеркивала его физические данные: белая рубашка, ярко-красный шелковый галстук и темно-голубой, из превосходного импортного шевиота костюм, сидевший на нем так ладно, что, несомненно, вышел из одного из лучших английских домов моды.
Звали мужчину Майкл Каллински. Чуть прищурившись, он внимательно разглядывал властное лицо на масляном портрете в полный рост и вспоминал бесподобную Эмму Харт.
Ему неожиданно пришло в голову, что об этой женщине, которая умерла уже более десяти лет назад – а если уж быть точным, ровно одиннадцать – до сих пор говорили как о живой, и не только ее члены семьи. Впрочем, все женщины, наделенные безграничной витальной силой и блеском, производящие столь неотразимое впечатление при жизни, и должны казаться бессмертными. Не зря ведь она оставила такой след на земле – и в памяти людей, и в мировой торговле, и в добрых делах благотворительности.
Майкл отступил на шаг и, склонив голову, пытался вспомнить, сколько же лет было Эмме, когда она позировала для этого портрета. Пожалуй, далеко за тридцать, решил он. Да, в молодости она, несомненно, была красавицей. Эти точеные черты, изумительный цвет лица, золотистые с рыжеватым отливом волосы…
Что же удивительного в том, что его, Майкла, дед до безумия влюбился и готов был оставить ради нее и жену и детей – так во всяком случае гласила семейная легенда. А из того, что он слышал от своего отца, явствовало, что Дэвид Каллински был далеко не единственным, кто подпал под ее неотразимые чары. Блэки О'Нил был в годы их общей юности еще одной жертвой.