Читать интересную книгу В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

— Вы тут постойте, милая, — нарочито шутливым тоном старомодного человека сказал Триэс, опуская свой тяжелый портфель на каменный пол рядом с ее чемоданом, — а я поищу встречающих.

— Должно быть, мы слишком рано приехали?

Сергей Сергеевич не ответил, но опять как-то странно, по-новому, взглянул на Инну. Будто с недоверием прислушиваясь к неведомому процессу, происходившему в нем, он смутно осознавал себя уже не профессором Степановым, не Сергеем Сергеевичем, а кем-то гораздо более независимым и молодым. Его серый финский костюм, голубая кипрская рубашка, модный чешский галстук, купленные заботливой женой, и даже собственная чуть расслабленная походка — все это стало чужим, внутренне он уже не соответствовал своему внешнему стандартному облику.

Оставив аспирантку сторожить вещи, Триэс отправился навстречу людскому потоку, состоящему из множества моментальных фотографий лиц, тел, многообразных плотских форм, в которые могла бы, пожалуй, теперь перелиться и его исчерпавшая себя жизнь. Вот девушка с длинными распущенными волосами призывно взглянула на него. На белой просвечивающей майке, точно на туго натянутом лозунге, написано было одно только слово, начертанное крупными буквами по-английски: «Любовь». Вдруг ожили репродукторы. Какие-то трубы прорвало в вышине огромного, наполненного гудением зала, и звуки схлестнулись, гася и усиливая друг друга. Загремели литавры, монотонно забормотало, как на заупокойной мессе. Ничего нельзя было разобрать. Только хрипы. Шепот. ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ПОСАДКА… ШШШ… СЧАСТЛИВ… СЛЕДУЮЩИМ РЕЙСОМ… КХХХ!.. СЧАСТЛИВ ЛИШЬ ТОТ… И никакой возможности уловить конец фразы.

Словно в сомнамбулическом сне, он дважды обошел зал ожидания, прежде чем вернулся к Инне.

— Оказывается, нас никто не встречает, — сообщил Сергей Сергеевич почему-то даже радостно.

— Ну да, сегодня воскресенье… К сожалению, других билетов не было…

— Тем лучше.

Он прервал ее, нетерпеливо схватив цепкими пальцами выше локтя.

— Тем лучше! Доберемся своим ходом. Предлагаю переодеться и сдать вещи. Кто-нибудь их потом привезет. А пока… Вы — в комнату для девочек, ну а я соответственно… Встречаемся через четверть часа.

Уже минут через пять на нем были летние спортивные брюки, ковбойка с короткими рукавами, и, ожидая Инну в условленном месте, он с нетерпением поглядывал на часы.

Легкая и стремительная, она появилась наконец в проходе между креслами, на которых дремали, читали, ели и просто сидели люди. Сергей Сергеевич поднял руку. Инна заметила, кивнула на ходу. Кого она ему так напоминала? Очаровательного зверя. Осторожного зверька. Ламу? Пуму? Пугливую тонконогую косулю?

Из камеры хранения они отправились в ресторан. Официант принес меню.

— И еще приготовьте нам что-нибудь с собой, — вальяжно откинувшись на спинку стула, распорядился Триэс — Курицу. Хлеб. Зелень…

Инна искоса поглядывала то на раскрепощенного, освободившегося от стесняющей одежды Триэса, то на старательно записывающего заказ официанта, и ей казалось, что журавль, которого она так долго выискивала в небе, вот-вот превратится в синицу и даже, возможно, сядет ей на руку.

Уже четыре года минуло с тех пор, как она перешла из конструкторского бюро в Институт химии с твердым намерением избрать путь современной деловой женщины, сделать карьеру. Когда-то она хотела быть художницей, актрисой, но все эти неясные детские мечтания быстро разметала жизнь. Теперь ей предстояло обрести полную материальную и моральную независимость, защитить диссертацию. Не то чтобы ее властно притягивала наука или терзала одержимость какой-то идеей. Просто это был, с ее точки зрения, самый реальный для нее путь к самостоятельности. На свой счет она не питала никаких иллюзий, не считала себя особенно умной, способной или образованной. Но ведь сколько ей довелось видеть вокруг таких же обыкновенных женщин, ставших без веских на то оснований кандидатами и докторами наук! Самое главное, как показывал ее жизненный опыт, заключалось не в таланте какого-то особого рода, а в решительности, твердости характера, постоянном напоре, да и на привлекательную внешность свою, говоря откровенно, она делала не последнюю ставку.

Приблизительно с такими представлениями о жизни и о своем месте в ней Инна Коллегова впервые переступила порог степановской лаборатории. Будущий руководитель во время первой же их встречи повел речь о кетенах (ими тогда только начинали заниматься) и, без всякого даже намека с ее стороны, упомянул о вполне реальной, на его взгляд, возможности сделать по данной теме мало сказать хорошую — замечательную диссертацию. Инна ничего не поняла во всей этой химии, но предпочла согласно кивать, изображая полное единомыслие, а молодой профессор, окрыленный таким пониманием, все более распалялся, что дало Инне лишнюю возможность убедиться в собственной правоте и проницательности.

Однако, когда ею были получены первые обнадеживающие результаты, Триэс, казалось, утратил к любимой аспирантке всякий интерес. Он уже не шутил, не улыбался, не ободрял, не вел обстоятельных, ставших для нее с некоторых пор необходимыми бесед о предстоящей  д и с с е р т а ц и и. Более того. Он едва теперь здоровался, часто вовсе не замечал, рассеянно отвечал на вопросы. Словно бы, всего от нее добившись, он стал тяготиться ею.

Такой неожиданный поворот обескуражил Инну. Ее взгляды на жизнь мало переменились, и значит, за полным равнодушием шефа она должна была искать и находить нечто, подрывающее ее веру в собственные возможности. Да-да, ею пренебрегли!

Вдруг навалилось страшное одиночество. По существу, до нее вообще никому дела не было. Например, для Валеры Ласточки, который едва смотрел в ее сторону, носился с идеей самоусовершенствования и устраивал периодические голодовки, ее как бы вовсе не существовало. Женоненавистник Гурий? С ним не то что дружить — подойти страшно. Оставался Аскольд, нежный, заботливый, умненький мальчик. Скучнейшая технологическая работа с кротонами его не устраивала. Он занимался ею лишь постольку, поскольку никому другому шеф не сумел навязать эту тему. У Аскольда были уже собственные научные идеи, он щедро делился ими, когда они ходили обедать вдвоем или по пути к ее дому, но когда Инна поняла, что Аскольд влюблен, влюблен в нее по уши, что совсем не профессор, а этот чудак добивается ее расположения, она долго и нервно смеялась.

Триэса все реже видели в лаборатории. Ласточка уверял, что у него творческий кризис. Когда же Инна вернулась в июне из отпуска, она просто не узнала Сергея Сергеевича — до того он осунулся, побледнел, постарел даже.

И вот он сидел теперь перед нею за столом в аэропортовском ресторане, оживленный, полный сил, как бы разом вдруг преобразившийся. Официант не только тщательно упаковал заказанные припасы, но и толково объяснил, как им лучше добраться до места.

На стоянке такси они обнаружили унылую очередь. Постояли, подождали, поняли, что это надолго. Рядом, за зеленым газоном, дымил отходящий «икарус». Заметив бегущих, водитель притормозил. Они вскочили на подножку. Хватаясь за спинки кресел, чтобы не упасть, прошли в самый конец автобуса, где как раз оставалось два свободных места между девушкой, которую Триэс сразу узнал по длинным волосам и маркировочной надписи на груди, и каким-то бородачом. Девушку обнимал кудрявый весельчак, обладатель синей перкалевой куртки с надписью «Санни бой», окруженной пляшущими языками оранжевого пламени. Другой рукой Санни прижимал к себе бесцветную молодую девицу в кофточке, сплошь испещренной мелкими надписями, напоминающими татуировку индейцев. Будто кто-то, упражняя руку, до одури писал на ткани слабым раствором марганцовки латинскими буквами одно и то же слово — «дарлинг». Молодежная компания занимала весь хвост автобуса, только самая оживленная из женщин выглядела заметно старше. Наваливаясь из-за автобусной болтанки то на соседа справа, то на соседа слева своим внушительным бюстом, она не смолкала ни на минуту, довольно прочно удерживая всеобщее внимание и тщетно пытаясь натянуть короткую юбку на круглые, крутые колени.

Свежий ветерок выдул застоявшуюся духоту, за окнами все быстрее проносилась неровная кромка шоссе, и вот уже «икарус» обогнал несколько попутных легковых машин.

— Далеко? — спросил, обращаясь к новеньким, Санни Синяя куртка, продолжая тискать девиц.

— До развилки, — ответил Триэс.

— Отдыхать?

Его бесцеремонный взгляд, поначалу лишь несколько задержавшись, окончательно прилип к Инне.

— Меня зовут Саня. Ее, — встряхнул он девушку с длинными волосами, — Люба. Та — Дарья…

— Я догадался, — сказал Триэс.

Люба глуповато хихикнула, разом потеряв все свое обаяние.