Поэтому вряд ли стоит строить предположения, «как бы сложилась судьба Александра Васильевича, окажись он в августе 1917 г. в Петрограде? И как бы сложилась судьба России, если бы к моменту выступления Корнилова в столице находился решительный лидер, авторитетный в войсках?»[46] Заметим, что, по сведениям назначенного Временным Правительством начальника столичной военно-окружной контрразведки, социалиста-революционера Н.Д. Миронова, «организация», в которую входил Клерже, имела монархический характер[47], то есть в политическом спектре находилась правее армейского командования, ещё занимавшего лояльную к новой власти позицию, — а руководство «корниловско-алексеевского» Союза офицеров Армии и Флота, вынашивавшее планы военной диктатуры, фактически предпочло отстранить Колчака, очевидно, во имя своего «кандидата» — генерала Корнилова. Председатель Главного Комитета Союза, подполковник Л.Н. Новосильцов, так вспоминал о своей «совершенно секретной беседе» с опальным адмиралом: «Он интересовался, что, собственно, сделано, — какие планы. Говорил, что если надо, то он останется, но только если есть что-либо серьёзное, а не легкомысленная авантюра. Я должен был ему объяснить, что серьёзного пока ещё ничего не готово, что скоро ничего ожидать нельзя. Я посоветовал ему уехать, а затем вышло так, что Керенский предложил ему уехать чуть ли не в одни сутки. Колчак соглашался даже перейти на нелегальное положение, если бы это было надо, но надобности скоро не предвиделось, в Америке он мог принести больше пользы, и он уехал»[48].
Нельзя сказать, правда, чтобы «корниловцы», — которые, собственно, и были заговорщиками и подлинными игроками в политической игре в значительно большей степени, чем сам генерал, чьё окружение они составляли, — полностью отвергали адмирала и не связывали с его именем никаких расчётов: Колчака видели Морским Министром или Управляющим Морским Министерством в проектировавшемся «кабинете Корнилова»[49], а накануне августовского кризиса в Ставке Верховного Главнокомандующего «был набросан проект Совета народной обороны» во главе с Корниловым и при участии генерала Алексеева, адмирала Колчака и представителей «демократии» — А.Ф. Керенского, Б.В. Савинкова и комиссара Временного Правительства при Верховном, штабс-капитана М.М. Филоненко: «этот Совет обороны должен был осуществить коллективную диктатуру, так как установление единоличной диктатуры было признано нежелательным»[50]. Очевидно, однако, что в «корниловских» кругах Александр Васильевич почитался лишь потенциальным сотрудником, весьма ценным, но не более того.
С другой стороны, как свидетельствует Деникин, окончательная консолидация государственно-мыслящих сил вокруг генерала Корнилова произошла только после его назначения Верховным Главнокомандующим[51] (18 июля), то есть менее чем за десять дней до отъезда Колчака из России (27 июля). До этого же, в течение месяца с лишним пребывания адмирала в Петрограде, он был фигурой вполне самостоятельной, и потому, рассуждая о нереализованных вариантах развития событий, следует не столько подозревать в Колчаке некоего «резидента» «корниловской партии», сколько предполагать возможность выдвижения и поддержки именно его как потенциального диктатора со стороны кого-либо из тех, кто позже склонился к «корниловской ориентации».
Одну из таких «организаций» мы уже видели — кружок, в который входил Клерже; ранее было упомянуто о другой, скорее всего намного более серьёзной — создававшейся генералом Крымовым на юге; и сейчас время вспомнить о ней, поскольку именно в начале июля в Петрограде появляется офицер, долгое время служивший под началом Крымова, а в недалёком будущем — активный участник военно-политической борьбы на Востоке России, оставивший свой след не только на страницах истории, но и в биографии адмирала Колчака.
Этим офицером был есаул Г.М. Семёнов, младший соратник Крымова по Уссурийской конной дивизии, командование которой стяжало генералу славу выдающегося кавалерийского начальника. Семёнов — храбрый, сметливый, решительный, умеющий держать свои мысли в тайне, по мнению другого его командира (барона П.Н. Врангеля), «весьма популярный среди казаков и офицеров»[52], несколько месяцев занимавший пост полкового адъютанта и в этом качестве, несомненно, бывший на виду у начальника дивизии, — переводился на Кавказский фронт, но уже весной 1917 года вернулся в Уссурийскую дивизию (Крымов получил повышение, но дивизия по-прежнему входила в состав его III-го конного корпуса) и… менее чем через два месяца отбыл в Петроград с проектом формирования добровольческих частей из инородческого населения Забайкалья.
«Находясь в ожидании того или иного решения о своём деле, я от нечего делать начал завязывать случайные знакомства в городе», — вспоминает Семёнов[53], явно чего-то недоговаривая, поскольку плодом этих якобы досужих «знакомств» и наблюдений явился план военного переворота с ликвидацией Совета рабочих и солдатских депутатов и, при необходимости, — даже Временного Правительства, на смену которому должна была придти военная диктатура[54]. Размышления на эту тему относились к первой половине июля, и разумеется, что есаул не мог не слышать об адмирале Колчаке, тем более что проживал Семёнов у лейтенанта флота В.В. Ульриха[55] (корпоративный дух морского офицерства вообще становился, должно быть, немаловажным фактором в распространении популярности Колчака: так, присутствие в «организации Клерже» капитана 2-го ранга Фомина[56] представляется дополнительным подтверждением правдоподобия воспоминаний самого Клерже).
Подчеркнём, что и сама принадлежность Семёнова к «организации» (или «военному центру») генерала Крымова остаётся лишь предположительной, указаний же, что личность Колчака привлекала внимание Крымова, — нет никаких (а Семёнов на роль будущего диктатора прочил генерала Брусилова, считая лишь, что того не следует посвящать в планы переворота до их реализации, поставив в конце концов перед свершившимся фактом); однако представляется интересным совпадение взглядов и даже намерений двух выдающихся представителей Российской Армии и Флота — прямого «заговорщика» Крымова (Деникин: «Его непоколебимым убеждением было полное отрицание возможности достигнуть благоприятных результатов путём сговора с Керенским и его единомышленниками. В их искренность и в возможность их «обращения» он совершенно не верил…»; «…хотел разить, утратив веру в целебность напрасных словопрений и исходя из взгляда, что страна подходит к роковому пределу и что поэтому приемлемо всякое, самое рискованное средство…»[57]) и потенциального «заговорщика» Колчака, не менее разочарованного во Временном Правительстве и уже склоняющегося к конспиративной и даже нелегальной работе против революции в целом, не разделяя, кажется, её «советскую» и «правительственную» составляющие. И не менее интересно первое, пусть пока заочное, знакомство есаула Семёнова с адмиралом (сомневаться в чём вряд ли приходится) — знакомство, которому вскоре предстоит продолжиться на восточной окраине бывшей Империи…
И в любом случае бесспорно одно: создававшаяся вокруг Колчака атмосфера, независимо от наличия у него реальных союзников и сотрудников или готовности к решительным действиям, делала его крайне опасным в глазах Министра-Председателя Керенского, который уже утрачивал, похоже, способность к рациональному мышлению и ставил перед собою задачу, главным образом, сохранения в своих собственных руках той призрачной власти, которой ещё обладало Временное Правительство. А потому бессмысленна ложная многозначительность намёков, подчас звучащих в рассказе об отъезде Колчака в Америку: «Временное Правительство отправляет его с некой до сих пор не вполне ясной миссией в США (официально речь шла всего-навсего об «обмене опытом» в минном деле, но по меньшей мере странно, что подобная роль предоставляется одному из ведущих адмиралов…)»[58]. На самом деле Керенский уже был готов к проведению самоубийственной политики, достигшей апогея в августовской провокации против генерала Корнилова и предопределившей бесславный конец Временного Правительства и жалкий финал судьбы его Министра-Председателя. Впрочем, всё это ещё впереди — пока же адмирал, находясь заграницей, проницательно сформулирует сущность своей «миссии»: «…Моё пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли моё появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего правительства…»[59]