Читать интересную книгу Куприн за 30 минут - Татьяна Беленькая

Пили в «Гамбринусе» очень-очень много. Туда часто наведывались компании после успешного завершения дела, будь-то воровские шайки или матросы после удачного улова, или компании английских моряков – для всех них Сашка умел сыграть что-то свое, так что никто не чувствовал себя лишним. А танцы любили особенно, отдавались этому занятию полностью и отплясывали джигу так, что пол пивной ходил ходуном от тяжелых сапог. Все посетители хорошо знали музыканта и непрерывно к нему обращались по разным поводам: сыграть ли песню, одолжить ли небольшую сумму. И Сашка всегда удовлетворял их запросы. Пускай, долгов ему напрямую не возвращали, но в период кутежа этот заем возвращался к нему сторицей в виде потока серебряных монет за музыку.

Песенный репертуар «Гамбринуса» был всегда созвучен политическим настроениям в стране, поэтому популярными становились то «Бурский марш», то «Марсельеза», то еще что-нибудь без названия. Между тем, началась русско-японская война и в моду вошла Балаклавская печальная мелодия. В пивной люди часто спорили о войне, обсуждали ее и иногда, даже дрались. Но однажды Сашка пришел в «Гамбринус» очень рано и сообщил всем, что его забирают в солдаты. Это известие повергло посетителей в шок, но понимали, что помочь ему никак нельзя. Поэтому в тот же вечер он подарил свою скрипку смельчаку, вызвавшемуся идти на войну за него, а собака Белочка была доверена мадам Ивановой. Сам Сашка в тот вечер напился до бесчувствия.

С уходом такого талантливого музыканта, «Гамбринус» будто осиротел. Дела пошли очень плохо. Ни один исполнитель не мог там прижиться надолго. Дольше всех терпели Лешку-гармониста. Сначала Сашку вспоминали часто, потом все реже и реже. В конце концов, через два года его имя и вовсе почти не упоминали. Но случилось так, что Сашка вернулся с войны целым и невредимым. Весть об этом электрическим током разнеслась среди всех почитателей его таланта и тем вечером в пивной был аншлаг небывалый. Лешку-гармониста выкинули за дверь и чуть не поколотили, а радости от встречи с Сашкой не было предела. Лишь мадам Иванова заметила, что глаза музыканта стали грустнее, хотя он и гримасничал, как раньше.

Какое-то время все вернулось на круги своя. Но не надолго. Началась коммунистическая пропаганда. Люди ходили в красном. Но потом город вдруг стал чужим сам для себя, боялись говорить, боялись думать. Никто ни с кем не дружил и не разговаривал. Развернулись гонения на евреев, но Сашку никто не трогал. Только однажды на него замахнулся безумный оголтелый коммунист каменщик, но его быстро осадили. В бессильной злобе, что ему не дали убить жида, он жестоко убил Белочку, вертевшуюся у ног еврея.

Времена наступили совсем страшные. По городу сновали сыщики, вели себя нагло, развязно, грабили и убивали безнаказанно. Однажды десять таких человек зашло в «Гамбринус» и один из них серьезно оскорбил Сашку, который не смолчал и сломал о хама свою скрипку. Вскоре музыканта забрали в Бульварный участок. И все решили, что теперь ему точно конец, зная о жестокости этого места.

Через три месяца Сашка вновь объявился в «Гамбринусе», худой, заросший, изможденный и с изуродованной рукой. Его вновь приветствовали, не веря своим глазам. А он изловчился играть на губной гармошке, раз прежняя скрипка теперь недоступна. Можно уничтожить человека, но искусство и талант – никогда.

Изумруд

Так зовут четырехлетнего бегового жеребчика американского склада, серебристо-стальной масти. Он просыпается около двенадцати, как обычно. Напротив и по сторонам от него лошади смачно хрустели сеном, фыркая от пыли. По храпу он определяет, что дежурный конюх – Василий – молодой человек, часто курящий вонючий табак, кричащий и бьющий лошадей.

Напротив от него располагалась молодая вороная кобылка Щеголиха. Его волновал запах ее тела и лукавый взгляд. А справа располагался старый бурый жеребец Онегин, ревновавший молодую лошадку. Они часто ссорятся из-за нее.

Увлекшись едой, Изумруд вспоминает, что накануне сено и овес задавал конюх Назар – хороший пожилой человек, но его руки дрожали при управлении вожжами, а движения были не точны. Василия не любила ни одна лошадь, как бы криклив и драчлив он ни был. Все знали, что он – трус. Третий конюх был получше предыдущих, но не любил лошадей, а потому, не мог рассчитывать на взаимность. Четвертый – Андрияшка – совсем еще мальчишка и ведет себя соответственно: играет с лошадьми, как с куклами и смешно целует в морду. То ли дело худощавый бритый человек с золотыми очками, который никогда не кричит и не ругается, но одними пальцами способен заставить лошадь делать, что угодно.

Молодому жеребцу вспомнилась дорога на ипподром, зеленая травка, желтый песочек, бегущие галопом лошади и травма трехлетнего каракового коня, подвернувшего ногу и теперь хромавшего. Случайный клок сена с необыкновенным ароматом, вдруг, возбудил в уме первого какое-то давно забытое воспоминание, но так его и не вспомнив, он задремал.

Изумруд всегда спит стоя, ему снится собственное детство, радость от ясного солнца, голубого неба, молодецкой удали, мать – костлявая спокойная кобыла, сладость ее молока и материнской заботы. Наступил рассвет, лошади знают, что сейчас все конюхи соберутся, чтобы дать им овса, поэтому нетерпеливо ржут. Жеребчик жадно принимается за угощение, замечая солнечные полоски света через дверь конюшни.

После завтрака его вывели на улицу, окатили несколькими ведрами холодной воды, высушили, вычистили щетками и вытерли шерстяной рукавицей. Это был день скачек. Пришел высокий, худой англичанин в золотых очках. Его уважали и боялись. Этот странный, но добрый, внимательный человек особенно обращает внимание на упряжку Изумруда, лично все проверяя. Конь горд такой честью. Потом на всех лошадей надевают серые попоны с красными рисунками и ведут на ипподром. Там уже собралось много людей и лошадей, которых водят по кругу против часовой стрелки перед забегом. Молодой жеребец узнает товарища – белого жеребчика и тихонько приветствует его.

Изумруда запрягли в колесницу-американку и уверенной рукой направили на разминку. Он выучен настоящей американской выездке и теперь с наслаждением носится по кругу. Рядом разминается и стройная гнедая кобылка. Жеребец пытается с ней заиграть, но англичанин не позволяет.

Наконец, начинается сам забег: соперник Изумруда – огромный вороной жеребец, рядом же, бежит белый молодой жеребчик. Могучие и мудрые руки грамотно направляют лошадь и Изумруд без труда оставляет всех далеко позади. Он победил. Через несколько минут, его, уже распряженного, вновь приводят на ипподром, к нему сбегаются люди, но они чем-то сильно недовольны, кричат и ругаются.

Изумруд вернулся домой, где получил свой положенный овес, но на бега и разминки его брать перестали. Зато, стали приходить незнакомые люди, для которых его выводили во двор и прогуливались с ним. Эти люди тоже все время кричали друг на друга, ощупывая лошадь со всех сторон.

Однажды поздним вечером его вывели из конюшни, провели по улицам города на вокзал, посадили в вагон и куда-то далеко отвезли. Долго вели по незнакомой дороге и заперли в чужой конюшне. Его от кого-то скрывали. Конь тосковал по бегам, его молодому телу не хватало движения. К нему, по-прежнему, приходили какие-то люди, ощупывали его и ругались. Потом главный конюх этой конюшни принес ему какого-то странного овса. Изумруд послушно поел его. Внезапно, ему стало очень плохо, он упал и умер.

Молох

Раздается оглушительный рев заводского гудка перед началом рабочего дня. Серый рассвет дождливого августовского дня делает его зловещим и угрожающим. Изрядно физически и морально истощенный, инженер Бобров в это время пьет чай. Он пытается избавиться от давней привычки впрыскивать себе под кожу морфий. Бессонница жестоко мучает его.

В семь часов утра он вышел из дома, направляясь на завод. Нервный и подавленный, он чувствовал, что товарищи не в состоянии понять его переживаний. А работа давно уже внушала ему отвращение и, даже, какой-то страх. Андрей Ильич не приспособлен для инженерного дела по складу характера и ушел бы из института на первых курсах, если бы не желание матери. Нежная, ранимая душа этого человека глубоко страдала от такого рода занятий. Он был невысокого роста, худой и с некрасивым лицом, но улыбка волшебным образом делала его черты мягче и он становился гораздо миловиднее.

Завод был действительно огромен: занимал площадь в пятьдесят квадратных верст и больше напоминал отдельный город. Шум, лязг, суета и тяжкий запах серы, смешанный с железным угаром, царили на нем. Маленькие поезда без конца сновали во всех направлениях, а на окраине завод стоял длинный товарный поезд и рабочие разгружали его. Оттуда то и дело сыпались целым потоком кирпичи, лязгало железо, летели тонкие доски. Постоянный монотонный гул тысяч звуков наполнял окрестности. Это было страшное, но величественное место.