Щёки музыкантов раздувались что есть силы и скрипучие, протяжно-вязкие звуки волынок ритмично наполнили собой зал.
Молодой Волк отвесил поклон, Роуз присела в изящном реверансе. Их руки переплелись, словно два цветка, устремлённых к солнцу, и молодые люди закружились в танце, то меняясь местами, то отвешивая друг другу поклоны, то кружась – в зависимости от рисунка танца.
– Вы не слишком разговорчивы, – снова отметил Вольф. – А жаль. У вас приятный голос и мне нравится его слушать.
Роуз пожала плечами и, не произнося ни слова, лишь улыбнулась, словно дразня молодого человека.
– Вы опоздали сегодня к ужину. Я расспрашивал о вас.
– Неужели?..
– О, вот вы и заговорили, наконец. Да, именно так я и поступил. Моя маленькая, но надёжная шпионская сеть донесла, что иногда, по вечерам, вы любите кататься верхом.
– Милорд находит это предосудительным?
Их взгляды скрестились, как и руки по ходу танца.
– Не в коем случае. Просто из услышанного я сделал вывод, что вам нравится верховая езда. И закаты, разумеется. Но на закате ездить верхом с девицей предосудительно. Люди злы, и бог весть готовы о чём судачить. Но что, если мы прокатимся на восходе?
– Возможно, мой ум не такой острый, как ваш, милорд? Признаюсь, я не вижу разницы между закатом и рассветом? – в тон ему, полушутливо, откликнулась Роуз.
– На самом деле разница огромна. Ведь за восходом следует день, а днём, как известно, по верованиям благочестивых кумушек, ничего предосудительного случиться не может. В то время как ночью… – он усмехнулся, и отвесил очередной поклон, положенный по рисунку танца. – О! Ночь – самое опасное время суток.
– Милорд смеётся надо мной?
– Милорд всего лишь пытается развлечь прекрасную миледи. И делает попытку пригласить её на прогулку, где молодые люди могли бы узнать друг друга лучше.
– Разве за чинной беседой в танце это сделать невозможно?
– На глазах у тысячи зрителей? – усмехнулся он, сверкая белоснежной улыбкой. – Миледи смеётся надо мной? Откровенно говоря, хотя это наверняка и не заметно, но я смущаюсь и робею в толпе народа. И вы, мне кажется, тоже? Не проще ли будет пообщаться среди красот природы?
– Вы смущаетесь и робеете? – прищурилась Роуз и недоверчиво фыркнула. – Мне кажется, вы на себя наговариваете. Скромность и робость, мне представляется, не входит в число ваших добродетелей.
– А какие же, по-вашему, мнению, входят?
– Сложно сказать, после обмена двумя-тремя фразами. Но мне представляется, вы из тех, кто всегда знает, что сказать. Остроумны, находчивы и дерзки.
– Звучало бы почти как комплимент, если бы не строгий тон девы-храмовницы.
– Вы не далеки от истины. Отец забрал нас от сестёр-храмовниц несколько месяцев назад, так что ничего удивительного, если запах ладана не выветрился из наших мыслей и одежд.
– Вы не одобряете остроумия и дерзости?
– Если являюсь предметом их приложения, то нет. Ни в коем случае. Если же их оттачивают на ком-то другом, к стыду моему, я проявляю те же слабости, что и другие.
– У вас есть слабости?
– Есть.
– И недостатки?
– Конечно, – улыбнулась она в ответ на его улыбку, опираясь на его руку и обходя его по кругу, изящно придерживая пальцами подол платья.
– Вам обещали в жёны невесту без недостатков?
– Конечно.
– И это послужило причиной тому, что наследник грандлорда согласился жениться на дочери рыцаря-ленника, которым, по сути, несмотря на графский титул, является мой отец?
Их глаза снова встретились. Улыбка сошла с лица Вольфа.
– И кто теперь дерзком, леди Вестерлинг?
– Едва ли это дерзость. Скорее любопытство.
– А если я скажу, что ваше очарование сполна компенсирует отсутствие знатности?
– Я скажу, что вы льстивы, если не лживы, милорд. Моё очарование вам было неведомо.
– Это правда. Я был готов к тому, что мне подсунут какую-нибудь тощую кобылу. Ваша красота стала приятным открытием. И даже ваша дерзость мне нравится.
– Вы вновь говорите обо мне да.
– Да, конечно. Разве не так всё и задумывалось.
– Нет, милорд. Я хочу говорить о вас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Воистину, нет более приятной темы для разговора, – Роуз вздрогнула, когда, в очередной раз кланяясь и выписывая па ногами, молодой лорд Бэйр ухитрился, пусть мимолётно и украдкой, прикоснуться губами к её руке.
Пальцы словно огнём обожгло, к щекам прилила кровь и Роуз рассердилась. В первую очередь на себя за столь острую реакцию, а уже потом – на наглость жениха.
– Что вы себе позволяете?! – тихо зашипела она, попытавшись отнять руку, но Вольф, смеясь, сжал её руку в своей ладони.
– К сожалению – ничего из того, что хотел бы себе позволить. Неужели я такой счастливец? И моя будущая жена не только самая красивая девушка, но и целомудренна, как Духи Небес?
– Вам не совестно надо мной насмехаться? Уверяю вас, это плохой способ понравиться?
– Насмехаться? – словно встревожившись, проговорил Вольф, прижимаясь к ней в танце чуть ближе, чем требовалось, но всё же, не нарушая границ приличия.
Теперь жар его рук обжигал даже через ткань платья.
– Бог свидетель – я говорю с вами совершенно искренне. Когда я уезжал из дома, то хотел устроить скандал, хотел взбунтоваться против отцовской воли. Но одного вашего кроткого взора хватило, чтобы унять мой гнев…
– Мой кроткий взор? – голос Роуз дрогнул. Ей в равной степени хотелось сказать какую-нибудь колкость в ответ и разбирал смех. – Ваши искренние речи словно заготовлены заранее, – она подняла взгляд и увидела, как в его чёрных глазах пляшут смешливые чёртики. – Для кого-то другого. Или это просто универсальная речь для дамы.
– Это так заметно? – он закусил щёку изнутри, чтобы не рассмеяться. – Ладно, леди Вестерлинг. Вы меня раскусили и мне очень стыдно. Я раскаиваюсь. Но в той части, где я утверждал, что приятно удивлён тем, какой вы оказались – я не лгал. Ни словом не погрешил против истины.
– Я безумно польщена, милорд, – присела она в финальном реверансе, так как танец близился к завершению.
Она оперлась на предложенную её руку, позволяя, согласно этикету, отвести себя к столу.
– Вы так ничего не ответили на счёт моего предложения.
– Покататься верхом на заре?
– Именно. Обещаю, что как только мы останемся наедине, я отвечу на любые ваши вопросы?
Его обжигающе-горячий взгляд словно обжигал Роуз лицо.
– На любые?
– Даже самые неудобные. Обещаю.
Роуз колебалась.
Подобное поведение вряд ли можно счесть разумным. Репутация Вольфа обязывала держать дистанцию. То, что он был назван официальным женихом дело особенно не меняло. Случались в истории случаи, что девицы теряли невинность до свадьбы, а помолвка расстраивалась, и позор ложился на весь род.
– Вы можете доверять мне, – склонившись к самому её уху, шепнул Вольф. – Ваша честь со мной в полной безопасности, клянусь.
Роуз смерила его задумчивым взглядом.
– Ваши друзья поедут с вами. А я возьму подруг из нашей с сестрой свиты.
– Как пожелаете, – вежливо кивнул он, но Роуз заметила недовольный металлический блеск в его чёрных глазах.
– Завтра в десять велите седлать лошадей для верховой прогулки. Я буду готова.
Они подошли к графу Вестерлингу, поднявшемуся при их появлении. В руках его были два традиционных венка из белых и алых роз – «венки обручения».
– Сегодня, благородные господа, я благословляю мою дочь, леди Роуз, дочь династии Вестерлинг на помолвку с благородным лордом-рыцарем Вольфом из славного и старинного дома Бэйров.
Взяв венок из рук своей жены, леди Дианы, Вильям надел венок из алых роз на голову жениха со словами:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Будь её поддержкой, как железное дерево для плетущейся гибкой лианы.
Вольф с улыбкой кивнул головой, подтверждая, что согласен со сказанным.
Отец повернулся к Роуз и посмотрел на неё с нежностью:
– Обвейся вокруг него, как плющ, покорись ему с нежностью лилии.