Читать интересную книгу Меня убил скотина Пелл - Анатолий Гладилин

Ни в коем случае нельзя себя жалеть! Чем он лучше других людей, наверно, более талантливых, с которыми судьба распорядилась гораздо круче? Почему Говоров решил, что именно ему должно повезти?

Царскосельскому КиплингуПодфартило сберечьОфицерскую выправкуИ надменную речь.

…Ни болезни, ни старости,Ни измены себеНе изведал — и в августе,В двадцать первом, к стене.Встал, холодной испариныНе стирая с чела,От позора избавленныйПетроградской Чека.

Надо уходить так, как уходил Гумилев. Офицерская выправка и надменная речь! А ты унижался, писал письма этим сволочам американцам: дескать, на улице остаюсь, с детьми, внучкой… Ведь знал цену новым начальникам, сам издевался над ними. «На какой нью-йоркской помойке их выкопали!» — твои слова стали известны всему Радио.

Твой контракт ты подписываешь со своей страной. Он краток и ясен. Да, сейчас в Союзе твое имя не упоминается, ты никому не нужен. Ни властям, для которых ты по-прежнему эмигрант, бывший парижский начальник на зарубежном «радиоголосе». Они бы тебя приняли, если бы ты приполз, но они понимают — на колени ты не встанешь. И потом, ты многое знаешь, тебе известно, как создавались их легенды, ты в любой момент можешь раскрыть рот, несмотря на все благие намерения промолчать, — ты же всегда был неуправляемым. Ты не нужен и своим друзьям, которые теперь задают тон в журналах и газетах. Они сейчас герои в глазах читателей и сами в это уверовали. Но при твоем появлении им станет не очень уютно, ибо ты помнишь, кто писал хвалебные оды, кто радостно аплодировал вручению Ленинской премии за «Целину» и «Малую Землю», кто просто стыдливо помалкивал. Ты и на эту безобидную роль — стыдливо помалкивать — не согласился. Ты уехал и на протяжении двенадцати лет орал по Радио то, что они только сейчас осмелились говорить. Вполне возможно, сейчас в их изложении это звучит более интересно и проникновенно, твои друзья — люди талантливые, кто спорит, но ведь, в сущности, они тебя повторяют! Однако кто из нынешних героев захочет подвинуться и уступить свое место?

После твоей смерти все изменится. О тебе заговорят, ты будешь необходим всем. Властям — как наглядный пример трагедии русского писателя в эмиграции. Врагам — как повод шпынять твоих друзей: мол, не уберегли. Друзьям, друзьям в первую очередь — как символ, как человек, опередивший перестройку на пятнадцать лет.

Они вспомнят твои фельетоны, написанные в эмиграции, используют их целенаправленно, метко и осторожно, чтобы ненароком не задеть себя.

Возможно, он неправ, резко отзываясь о друзьях. Извините. Но ему сейчас предстоит сделать несколько резких движений.

И страна, в свою очередь, выполнит условия контракта: будут переизданы его книги, может, издано то, что написано здесь. Наташка, Алена, Лиза смогут спокойно жить на гонорары от его переизданий. Кира с Денисом будут ездить в Союз — ведь отныне они не родственники изгоя, а семья пострадавшего уважаемого писателя. Конечно, нельзя ручаться заранее, логика поведения властей всегда была непредсказуемой, но Говоров верил, что условия контракта будут соблюдены. И потом, это в традициях страны — не жалеть денег на похоронные венки.

Значит, остается чисто медицинская операция.

Где?

В машине? Пачкать машину? Ведь Кира потом ее не продаст. В лесу? Сколько же времени он там пролежит? Собаки, бродяги, мало ли кто шастает по лесу.

Жалко, что сорвался вечер с Актер Актерычем: как хорошо было все задумано.

Впрочем, имелся запасной вариант. И утром, лишь только Говоров проснулся, было предчувствие, что он им воспользуется.

Обратный путь к своей машине он почти бежал (фокстрот в голове ожил, убыстрил темп), и глупо было сознавать, что и на этот раз он опять вынужден торопиться и нервничать. Но он должен успеть. Опять должен…

Голоса из публики:

— Это не так делается. Надо было обзвонить все редакции, собрать журналистов, прочесть им заявление, и уж тогда, на глазах у всех… На следующий день все газеты напечатали бы сенсационные фотографии. Сразу мировая известность.

— Я бы на его месте пошел сначала в советское посольство.

— А я бы в американское и поставил бы им ультиматум. Мол, так и так. Если не хотите скандала — добейтесь моего восстановления на работе.

— Лучше бы договориться с телевидением. Устроили бы специальную передачу. А там вдруг, в конце программы, звонок из Елисейского дворца: рады вам сообщить, что правительство назначает вас советником по культуре во французском посольстве в Москве. Или: вам представлена от министерства пожизненная пенсия. Почему невероятно? Наши политики любят эффектный жест, особенно когда дело получает широкую огласку…

Говоров подъехал к гаражу, ключи от которого он сдал при увольнении, но сторож узнал Говорова, железная решетка на воротах пошла вверх. Говоров спустился на четвертый этаж и поставил машину на привычное место.

Когда он вошел в подъезд, консьержка приветливо улыбнулась. Из лифта вывалили служащие соседней конторы. «Добрый вечер, месье». Говорова еще помнили.

Он поднялся на пятый этаж, позвонил в левую дверь. Ему открыл журналист из польской редакции:

— Дорогой господин! Как поживаете? Давно вас не видел!

В коридоре уже орудовали уборщицы. Он прошел коридор, свернул за угол и столкнулся нос к носу с Лицемерной Крысой. В ее глазах он прочел обычный текст: «Ты хотел меня уволить, а кончилось тем, что я оформляла твое увольнение». Впрочем, теперь, когда он появлялся в бюро, Лицемерная Крыса всегда встречала его с вежливой настороженностью. Она помнила вспыльчивый характер Говорова и ожидала всего: то ли он начнет крушить мебель, то ли вытащит из кармана приказ о назначении его шефом (последнего она боялась больше).

— Я договорился с Борисом, что забегу к нему в конце дня.

Брови Лицемерной Крысы изогнулись.

— Андрей, вы же знаете, после пяти он уходит.

— Жаль. Тогда я сделаю пару звонков.

Говоров старался приходить, когда Борис Савельев, единственный русский корреспондент, оставшийся в парижском бюро, бывал на работе. В отсутствие Савельева Крыса могла отколоть любой номер, например запретить даже звонить по телефону. Когда-нибудь такой момент наступит, и Говоров к нему был готов.

Крыса явно что-то почувствовала, ведь она была смышленой, но пока тянула время:

— Как здоровье Киры?

— Серединка на половинку. А вообще ничего, спасибо. Как всегда, вы уходите последней?

— Вы же знаете, у меня масса дел. (Говоров не шел на обострение, и Крыса решила его не трогать.) Андрей, учтите, я через двадцать минут закрою бюро.

— О’кей, Беатрис, мне их достаточно.

Говоров проскочил мимо своего кабинета (теперь его занимал корреспондент венгерской редакции) и вошел в последнюю угловую комнату. Раньше она предназначалась для внештатников. Сейчас на столах валялись польские и венгерские газеты, старые французские справочники. Комнату превратили в склад?

Уборщицы придут сюда перед закрытием. А Лицемерная Крыса больше его не потревожит. Можно перевести дух и успокоиться.

Говоров сел за стол лицом к двери, скинул на пол бумажный хлам, поставил чемодан, вытащил черную коробку и из нее — пистолет. Он был заряжен еще со вчерашнего дня. Говоров взвел курок. Помедлил. Пошарил в ящике стола, достал лист чистой бумаги, достал из своего кармана ручку, написал крупными буквами:

«МЕНЯ УБИЛ СКОТИНА ПЕЛЛ».

Задумался. Кого еще добавить? Ведь если бы не эти суки, не это жуткое и непоправимое сокращение его отдела, все было бы нормально, он бы продолжал работать. Алена с Лизкой остались бы в Париже и к ним бы приехала Наташка…

Говорова качнуло, он как бы поплыл, вода заливала лицо…

Показалось, в дверях стоит Наташка — худенькая, застенчивая, как в год их свадьбы.

Говоров вскинул глаза. Вероника, симпатичная баба из румынской редакции, с ужасом смотрела на него, и рот ее уже раскрывался.

Но Говоров успел. Он успел сделать ей знак, дескать, не кричите, Вероника, все в порядке, — и, чувствуя, что его лицо кривится, как от зубной боли, успел приставить дуло пистолета к своему виску.

РОНДО-КАПРИЧЧИОЗО

Примерно месяцев 9 до ЭТОГО

Говоров проснулся в пол пятого утра. Голова не болит. Никакого нервного трепыхания. Настроение бодрое. Поздравил себя: кажется, прихожу в норму.

Встал. Заглянул к Денису и Кире. Дрыхнут как сурки. Откуда-то выпрыгнула Бася. Разлеглась. Выяснил с ней отношения — в чем, где и когда снялась. Вскипятил чайник. Выпил чай. Принял на всякий случай таблетку. Выкурил сигарету. Взглянул на часы. Ровно пять. Можно залечь и поспать пару часов.