помнили застольных бесед, и на тех было написано что-то очень сентиментальное. Столы и комоды покрывали бесконечные салфеточки. В больничной чистоте квартиры, казалось, не было жизни.
Мадлен не любила этих комнат. Гораздо уютнее ей было в магазинчике, среди мешков и корзинок. Там тоже было прибрано, но не чувствовалось такой утомительной тщательности порядка.
Мадам Дюбуа усадила Мадлен за стол и быстро согрела кофе.
— Тебе надо быть благоразумной, Мадлен! — говорила она, открывая коробку с конфетами. — Зачем ты вмешиваешься в дела взрослых?..
Мадлен хмуро молчала. Ей не хотелось ни кофе, ни конфет. Она еще чувствовала на своем лице прикосновение чужих рук, а голова разламывалась от нерешенных вопросов. Почему над Шантелье нависла беда?!. За что страдает Жак?!. Его ищут полицейские?!.
— Ну как, получила ответ из Одессы? — спросила мадам Дюбуа, чтобы отвлечь Мадлен от того, что произошло, и принялась за вязание; она вечно что-нибудь вязала; к этому тоже приучил ее покойный муж, который был домоседом и любил, чтобы жена сидела подле него.
Мадлен отрицательно покачала головой.
— Вот увидишь, и не ответят! — усмехнулась мадам Дюбуа.
Несколько минут Мадлен молча следила за короткими, пухлыми пальцами мадам Дюбуа, которые удивительно легко и ловко двигали вязальным крючком.
— А месье Шантелье честный человек! — вдруг произнесла она, как бы отвечая своим мыслям.
Мадам Дюбуа вскинула брови и на мгновение перестала вязать. Мадлен вздохнула.
Ведь если бы сбылась бабушкина мечта и она получила деньги за свой дом, их семье стало бы легче жить. Отцу не пришлось бы столько работать, а она, Мадлен, смогла бы учиться пению.
Вскоре мадам Дюбуа заторопилась. Она каждый вечер ходила играть в карты к жене владельца бара Далишана. Когда Мадлен вышла во двор, в окнах ее квартиры было по-прежнему темно, не горел свет и у Шантелье. Мадлен постояла немного и пошла к Марии.
Вдруг сзади ее окликнули. Она узнала голос Мориса Шантелье. Мадлен бросилась к воротам ему навстречу. Высокий, чуть сутулый, в темном пальто, он казался спокойным. Только в прищуре его глаз жила затаенная тревога.
— Дядя Морис, у вас были полицейские!.. — быстро заговорила Мадлен. — Они делали обыск…
И, волнуясь, она сбивчиво рассказала о том, как увидела тени людей в его квартире, как крикнула «Воры!» и как Шарль ее защитил от человека в плаще. Шантелье слушал, покусывая губы.
— Теперь я все понимаю! — проговорил он. — Не случайно, значит, меня задержали по дороге, обвинили в том, что я нарушил правила уличного движения, и два часа продержали в полиции. Это был сговор! — Он усмехнулся. — Но только зря старались!.. Ничего интересного для себя они найти не могли…
— Они унесли какой-то сверток, — сказала Мадлен. — Я видела, как один из них прятал его под плащом!
— Может быть, это были мои старые черновики статей?!. — Улыбка осветила лицо Шантелье, но сразу же исчезла, как только Мадлен спросила про Жака.
— Спасибо твоему отцу!.. — сказал Шантелье. — Он приезжал ко мне! С его помощью мы напали на след!..
Он кивнул Мадлен и зашагал к подъезду.
Как будто тяжелый камень упал с души Мадлен, так легко сразу стало ей от этих слов. Она подпрыгнула на месте и быстро заскакала на одной ноге к подъезду, в котором жила Мария. Надо скорее поделиться с Марией этой новостью!.. Но не успела Мадлен добраться до подъезда, как чья-то рука схватила ее за плечо, и она услышала голос бабушки:
— Идем домой, Мадлен! Мария уже, наверно, уложила своих ребят, и тебе там делать нечего!
Но и сухой тон бабушкиных слов не смог сейчас испортить Мадлен настроения. Перескакивая с одного события на другое, она принялась рассказывать бабушке все, что произошло сегодня. Бабушка часто прерывала ее, заставляя вспоминать подробности. Особенно интересовал ее обыск у Шантелье.
Однако когда Мадлен с радостью сообщила ей, что отец ездил к Шантелье, ее любопытство сменилось гневом.
— Это просто невозможно! — воскликнула она. — Он поступил как глупый мальчишка!.. Ему от меня сегодня за это хорошо достанется!..
— Бабушка, милая!.. — обняла ее Мадлен. — Папа ведь должен был сказать правду!.. Надо спасать Жака!..
Сердце старухи невольно смягчилось. Властная и строгая, она не могла долго сердиться, когда Мадлен обращалась к ней с лаской.
— Конечно, Жак ни в чем не виноват! — вздохнула она. Ну ладно, ладно, не проси. Не буду пугать твоего друга!..
Отец вернулся поздно вечером. Мадлен уже спала. А когда она проснулась рано утром, на столике у ее кровати лежала записка: «Мартышка! Я все сделал, как ты приказала. Теперь мое сердце чисто. Твой жираф».
Жирафом Мадлен прозвала отца, когда еще была совсем маленькой. Он казался ей тогда невероятно высоким.
— Что ты ему приказала? — полюбопытствовала бабушка.
Мадлен улыбнулась.
— Он обещал сделать мне подарок!
— Ты, наверно, считаешь меня дурочкой! — обиделась старуха. — Что ж, теперь я тоже буду иметь от тебя тайны!..
Глава третья
В школе ребята каждый день спрашивали Мадлен про Жака. Даже долговязый Эдмон Далишан, сын владельца бара, который постоянно дрался с Жаком, и тот проявлял участие к его судьбе. На перемене он подсел к Мадлен. Его интересовало, не знает ли она, какой марки была машина, на которой похитили Жака. Ведь по ней можно понять, к какому кругу людей они относятся. Если машина дорогая, значит, это люди богатые, влиятельные, имеющие власть.
Учительница математики Жозетт Зиглер вызвала Мадлен в свою комнату. На ее худощавом лице было выражение озабоченности. Она тоже спросила у Мадлен, нет ли новостей о Жаке.
— Что теперь будет делать Шантелье?! — спросила она. — Завтра собрание коммунистов нашей мэрии… Если он выступит против ультра[2]!! Что будет с Жаком?..
— Бедный Жак!.. Бедный Жак!.. — проговорила Жозетт. — В какое страшное время мы живем!..
После уроков Мадлен на минутку забежала домой пообедать. У нее сегодня было серьезное дело. Магистрат района поручил школьникам собирать на улицах пожертвования для бастующих в Лотарингии шахтеров.
Мадлен жила в Шуази ле Руа, на территории «красного пояса» Парижа. «Красным поясом» в Париже называют те районы города, во главе которых стоят коммунисты. Большинство населения в них — рабочие. Из года в год они голосуют за коммунистов, доверяя им управлять своим районом.
Большую часть муниципальных средств коммунисты расходовали на то, чтобы улучшить жизнь рабочих, они строили для них новые дома, а для ребят — школы и детские сады, поддерживали те рабочие семьи, у которых были небольшие заработки. Но на все нужды денег не хватало. Их приходилось собирать.
Иногда приходилось помогать и рабочим других городов Франции.