искать пути к отступлению, мол, дал одному кенту стилистику проверить и поправить, у самого с лексиконом явные предосудительные конфузы с детства, но Витька Левашов как истинный фантаст мне и не думал верить. Ты мне друг или как? Короче, лёд тронулся, господа присяжные заседатели. И В.Н. Левашов получил всё-таки шесть листов машинописного текста с синими пометками там и сям. Пришлось и пачку сигарет добавить, ибо фантасты дымят хуже всякого везувия и прочих кракатау.
Честных минут пятнадцать стояла шуршащая как полевая мышь тишина. Затем в Вите пробудился русский демократический критик что-то с чем-то (смесь Белинского с Чернинским), задымился, превознёсся, открыл в себе всю мудрость человекоподобных, дал мне, гаврошу в калошах, знать всё, что он думает о таких графоманах, как я.
– Лев, это же гениальное прозрение Будущего! – Витя меня оглушил воловьим бичом.
– Витя, я сейчас налью по стакану, и ты возьмёшь все свои слова обратно.
– Успокойся, и слушай. Сколько тебе осталось?
– Ты о днях бренных?
– О романе твоём, Леопольд.
– Леопольдом меня даже мама не называла.
– Потому что она была мачехой.
– Возможно, не буду спорить.
– Итак…
– Полгода или год, не меньше.
– Ты в своём уме, царь зверей?
– В своём, старина.
Витька вскочил на все четыре лапы и поднял всю пыль со всех полок, которая тихо почивала все эти годы моего добровольного отречения от труда в своей берлоге. Витя, угомонись ты, друган, кому нужны сейчас эти книги! Ну, посмотри, ими все свалки и помойки забиты и затюканы, их даже бомжи на самокрутки не берут, брезгуют, стыдятся в руки брать. Нас оболванили, Витя, взрастили ради Эксперимента, и ты, и я – это GEO, Великое и Ужасное ОНО, пожирающая своих детей ради удовольствия ИХ.
– У тебя в запасе две недели, Лев Валерьянович.
– А потом куда?
– В «Ленинградский литератор», в Степанцову Семёну Кузьмичу.
– Это который друг ситцевый нашему великому Лягушкину Г. Г.?
– Ему самому. Хорошая у тебя память, Лёвушка.
– Хорошая, сам знаю. Особенно на НИХ…
– Да ладно тебе, все люди братья, и все хотят есть. Ты лучше напряги свои фантазии и выдай ускоренный продукт, потому что я сейчас же и немедленно звоню Степанцову и пробиваю контракт на поставку классной фантастики в ближайший номер «Подвига Человека». О`кей?
– Витя, ты змей подколодный.
– Возможно, не буду спорить.
И Витя растянулся в улыбке от уха до уха. Хитрая левашовская улыбка, когда ещё хочется пить, но есть другая тема. Эти «темы» и спасали печень и прочее ЖКТ от цирроза и белок, скачущих с горлышка на горлышко, и я за это однажды и полюбил Левашова, и по-мужски зауважал, как будто мы всю рыбу выловили в близлежащих речных и озёрных водоёмах. Этот еврей древнерусский мог расположить к себе и римского папу, а про мам и вообще речи нет.
– Комитет Околоземных Экспериментов… Лёва, а ТАМ это чьё, русское или ИХНЕЕ?
– Что было русское, то стало ИХНЕЕ. Тебе ли, Витёк, об этом не знать. Удивляешь, на трезвую голову, да ещё с вечера пораньше.
– Понятно, что ИХНЕЕ, но НАШИ куда смотрят?
– Бизнес, Витя, бизнес!
– То есть, ты хочешь сказать, что заселение ближайшего нашего спутника, это чистой воды капитализм?
– А то. Он самый. Змей о Трёх головах. Чудище из древних сказаний.
– Значит, права была НАША «Выборгская правда», предрекавшая капиталосберегающие нравы.
– Так Зоя, уборщица, ещё вспомни, в каком году об этом пророчествовала. Весталка наша любимая.
И тут в Вите начался буддизм высоких созерцаний. По его видению, этот самый гермафродит GEO есть олицетворение всей нашей бездуховной культуры. Кто сейчас Нами управляет? Правильно, МАШИНА. Но МАШИНОЙ управляет ЕЁ ВЛАДЕЛЕЦ. И МАШИНА ЭТА безумно дорогая, и она намного дороже 18 и бог весть, сколько ещё беременных девушек и женщин, и она намного дороже любого предательства, убийства, ВСЕГО, КРОМЕ САМОЙ СЕБЯ.
И ОНА не модуль RPS-0844… не миллионы всяких разных GEO, нет, ОНА БЕЗЛИКА, и оттого ещё более непредсказуема. А что может быть ужаснее непредсказуемости.
Витя, ёшкин кот, да уже ВСЕМ это известно, даже самой последней мышке из самого бедного прихода! Но ТЕХНОЛОГИИ, Витька ты мой, друг ты мой закадычный, ОНИ самые важнее всего, о чём душу рвала НАША Зоя Никитична, и даже тот самый приснопамятный главный редактор товарищ Лягушкин. ЧУЖИЕ ПРАВЯТ МИРОМ, ВИИИИТЬКА, Ч-У-Ж-И-Е!!!
…А потом мы напились, и даже немного подрались, но на следующее утро моя машинка стучала как в Смольном, после революции 1917 года, когда декреты и указы неслись во все края Земли, громыхая справедливостью, равенством и братством. Ура, товарищи, ураааа!
Глава 6
Итак, на абсолютный первый и центрический план выходит душегубец GEO.
Восточная Германия, 1973 год. Серая, пыльная весна. Или может быть, это от разговоров у прилавков с мёртвыми упаковками супа по-крестьянски, багряно-красных бобов в банках, напоминающих самую середину ноги жирафа.
А быть может, Александерплац, это сосредоточие людей-невидимок, людей без тени, людей без прошлого, был не просто «Алекс», а ухо и слух, где всегермано-советский «Дом учителя» превратился в донкихотовские мельницы? Какая-то заросшая угольными волосами-водорослями женщина однажды проболталась маленькому GEO, что городом ещё с XVIII правят монархические вурдалаки. И фонтан «Дружба народов», усмехнулась усталыми зубами фрау Х, здесь просто фикция для тех, чьи очи не видят и уши не слышат. И, о, да, сын работника Radio DDR 2, не мог в это не уверовать.
DDR, Deutsche Demokratische Republik, во главе Вилли Штофа, этот оккупированный врагами сателлит СССР, стал для склонного к экзальтации и мистификации, очень любознательного подростка личным врагом души. И дело было даже не в том, что мальчишка терпеть не мог всякой обязаловки и дежурных улыбок и фраз, а в какой-то рано пробудившейся жажде поставить себя в общей массе человеческих тел так, чтобы слушали и внимали только ЕМУ, хотя Другие – на передовой (будущий вожатый «лунных дев» уже знал, что это такое), и ДРУГИЕ прокладывают общий путь, по которому затем, с отнюдь не пролетарским достоинством, ВЕДУТ своё стадо ИЗБРАННЫЕ. Вот причисленным к ВОЖДЯМ, этой не убиваемой гидре политических академиков, и стало отныне «немецкой мечтой» Эриха Младшего.
«Я стал живым компроматом против человеконенавистнического режима», – любил восторгаться хитрый Эрих. И «этого