— Ты не боишься? — удивился Сцилла.
— Без оружия-то? Да нет. А ты?
Сцилла промолчал, разглядывая свои огромные руки.
Обезьяна проследил за его взглядом:
— Ну, ты-то всегда во всеоружии.
Сцилла пожал плечами.
— Руки лучше, — сказал Обезьяна, — с ними ничто не сравнится. Будь у меня такие же, я бы…
Сцилле на ум сразу пришел Чен, он гораздо меньше Обезьяны, хрупкий — какая-то сотня фунтов. Сцилла никогда бы не упомянул всуе имя китайца, но заговорил о нем Обезьяна.
Сцилла улыбнулся. У него не было ни малейшего представления, где Обезьяна обучался своему ремеслу, в какой стране. По всей видимости, в той же, что и Сцилла. Действительно, все, что знали друг о друге, они почерпнули из досье, хранящихся в разных штаб-квартирах. С одной стороны, они не знали ничего, с другой — все. Они умели даже иногда читать мысли друг друга, и несомненно теперь был тот самый случай.
— Это мистер Чен может так ловко убивать любой рукой только потому, что он — чертов варвар-китаец, а у китайцев такие возможности заложены природой. Негритосы, например, все умеют танцевать. Теперь ты, наверное, уже и умрешь с мыслью, что я — ходячее скопище предубеждений. Обезьяна? Встречал. Шкет-расист, и парик великоват. Повторите. — Последнее относилось к бармену, тот кивнул, взял бутылку шотландского виски, налил. — Сделайте тройную, — попросил Обезьяна. Бармен кивнул и долил еще.
Сцилла заказал как всегда:
— Шотландского, пожалуйста; побольше воды и льда, — произнес он, думая, что Обезьяна напрасно заказывает тройное виски. Тройные порции опасны, язык работает потом хуже, да и мозги, и реакция становится ни к черту. Все это было очевидно настолько, что говорить об этом не было смысла. Тогда Сцилла решил зайти с другой стороны.
— Неплохой парик, — сказал он.
— Неплохой? Бог ты мой, сегодня на ветру он встал торчком, вот так, передняя часть встала — задняя осталась на месте, а передняя начала хлопать, как будто машет кому-то. — Обезьяна уставился в свой стакан. — Шутка не удалась? А я был знатным шутником, Сцилла. Веришь? Комиком.
— Верю.
— Ни черта ты не веришь.
— Разве это важно?
— Нет, — сказал Обезьяна, но потом быстро добавил: — Да-да, это важно.
— Сцилла счел, что лучше не продолжать эту тему.
— Я сам выбрал себе прозвище, кличку эту, — опять заговорил Обезьяна. — Выбрал себе псевдоним сам. Они спросили: «Ты как хочешь называться?» Я же лысый с двадцати двух лет, как-то вдруг все волосы сразу повылезли. Я и сказал им: «Обезьяна». Помнишь пьесу «Волосатая обезьяна» американца О'Нила?[4]Понимаешь, смех какой? И всегда я так, живот надорвешь.
Сцилла улыбнулся, потому что не улыбнуться было бы неприлично, и еще потому, что один из бзиков Обезьяны — скрывать свое происхождение. Ни на одном языке он не говорил достаточно хорошо, чтобы считать этот язык родным, но, назвав О'Нила американцем, он тем самым исключил Америку как возможную свою родину.
— У тебя ничего парик, — сказал Сцилла, — удобный, наверное. Не такой гладкий, как у американца Синатры, правда, но ты ведь и петь не умеешь.
Обезьяна засмеялся:
— Знаешь, был один такой парень — еще до тебя. — Фиделио его звали, так вот он с ума сходил, все хотел узнать, откуда я родом. У него просто наваждение было такое: выискивал малейшие улики и занимался ими в свободное время. А я такие улики ему то и дело подбрасывал.
Из легендарных героев Сцилле больше всех нравился Фиделио. Он был любителем музыки — в детстве подавал большие надежды, но к юности талант порастерялся, осталась только любовь к музыке, но все равно, если верить досье в Отделе, Фиделио был самым умным.
— Ты его хорошо знал, Фиделио?
— Знал ли я его? Знал ли я его, Бог ты мой?! Да я пустил его в расход.
— Ты? Вот не знал. В нашем досье об этом ни слова. Как это тебе удалось? Невероятно! Трудно, наверное, пришлось? Расскажи, — попросил Сцилла.
Обезьяна взял свой стакан, повертел в руках. Сцилла терпеливо ждал. Когда говоришь со специалистом, приходится принимать его темп.
— Я рад, Сцилла, что ты подсел, — сказал Обезьяна, не отрывая взгляда от виски. — Я так и думал, что ты подойдешь. Я видел тебя в дверях, — он показал головой в сторону входа, — и хотел было махнуть тебе рукой, когда ты начал пятиться.
— Почему же не махнул?
Обезьяна пригубил стакан, толком и не выпил.
— Я просто пробую, пить не буду. Я не пьян.
Сцилла не уловил связи с предыдущим, но Обезьяна уже продолжал:
— Не махнул, потому что с детства не люблю навязываться.
Зря ты все это говоришь, чуть было не сказал Сцилла, но так как это было правдой, вовремя удержался. Что-то нависло над Обезьяной. Что-то давящее и ужасное.
— Ты мне хотел рассказать о Фиделио, — напомнил Сцилла.
— Расскажу, я не забыл, не торопи, Сцилла, я не пьян и вовсе не заговариваюсь.
Что бы ни беспокоило Обезьяну, скоро это всплывет, Сцилла такие вещи чувствовал. Делать ничего не надо, жди — и все станет ясно. Пока же ожидание было невеселым, и поэтому Сцилла перевел разговор на тему, близкую им обоим, — о Брюсселе, о том, как они оба выжили. Вообще-то встреча их была случайной: обоим им понадобился один и тот же, как оказалось, уже мертвый специалист по фальшивым паспортам. Вышли они друг на друга неожиданно — в комнате над его мертвым телом. Обезьяна выстрелил, а Сцилла ударил его в плечо, на удивление мускулистое. Обезьяна выстрелил еще раз, но все не решался попасть в Сциллу, это была больше угроза, чем попытка убить. Тем все и кончилось, они разошлись в разные стороны.
— А почему ты не попал в меня? — спросил Сцилла. — Хотя я вообще-то не жалею об этом.
— Тени, — пояснил Обезьяна, — тени всегда мешают точно прицелиться. Я, видимо, выстрелил выше. Целился в голову, а попал в стену. Метил бы в сердце — тебе бы пришлось худо.
Сцилла поднял стакан:
— За тени.
Обезьяна играл со своим стаканом.
В зале объявили, что рейс на Лондон опять задерживается. Обезьяна чертыхнулся и сделал большой глоток из стакана.
— Я тоже лечу в Лондон, — сказал Сцилла, дотронувшись до нагрудного кармана, где лежал билет первого класса до Лондона.
— Прекрасно. В этих чертовых самолетах я всегда летал один. Одиннадцать часов безделья, мука — эти полеты. И не могу читать в самолете ничего серьезнее журналов. Или автобиографию какого-нибудь артиста. Вот прекрасное аэрочтиво.
— Я лечу во втором классе, — сказал Обезьяна, и Сцилла понял, что угнетало этого маленького человечка.
— Для прикрытия?
Обезьяна покачал головой.