шахматиста в мире, Пильсбери шел в лидерах – и вдруг посыпался. Виною стало тяжелое течение гриппа (баланс против победителя Ласкера остался в пользу Гарри). С тех пор его результаты начали колебаться, и не в последнюю очередь – из-за неизлечимого заболевания, постепенно разрушавшего здоровье американца. Пильсбери не выдерживал длинных марафонов, обычно захватывая лидерство, а потом проигрывая партию за партией.
Его все чаще беспокоили сильные головные боли, бессонница и невроз. Но врачи не лечили шахматиста, а больше изучали. Доктор Трелкельд-Эдвардс и профессор Мэнсфилд Мерриман попросили шахматиста выучить 33 труднопроизносимых слова. Всего с минуту глядя на них, он воспроизвел все слова в том же порядке, затем провел четырехчасовой сеанс игр вслепую и сразу после этого снова повторил все слова, причем как в прямом, так и в обратном порядке. Слова подобрали действительно сложные – антифлогистин (название медикамента), такадиастаза (фермент из плесневого гриба), стрептококк (бактерия) и тому подобные. Еще он мог безошибочно воспроизводить по памяти до тысячи ходов своих соперников на турнире, а также совмещать слепые партии в шахматы с игрой в шашки и вист.
Все чаще ему требовалась медпомощь, которую оказывали прямо во время соревнований. Увы, чтобы облегчить свою участь, сам он делал немного, злоупотребляя курением и распитием алкогольных напитков даже на своих знаменитых шахматных шоу. Но слава о нем и его уникальных способностях распространялась. О Пильсбери хорошо знал Алехин и наверняка страшно завидовал брату Алексею, которого пригласили участвовать в сеансе слепых шахмат с участием Пильсбери в московском дворянском собрании в декабре 1902 года. Там американец установил очередной мировой рекорд по количеству соперников в сеансе игры вслепую – их было 22 (победил в 17 партиях).
«Об игре, не глядя на доску, я впервые услышал девятилетним мальчиком, – вспоминал Алехин. – В это время мой родной город – Москву – посетил Пильсбери, который дал здесь сеанс одновременной игры вслепую на 22 досках. Я сам тогда не имел еще доступа в шахматный клуб, но мой старший брат принимал участие в сеансе и сыграл с Пильсбери вничью. Достижение Пильсбери подействовало на меня ошеломляюще. Впрочем, таково же было впечатление всего шахматного мира»4.
Затем уже сам Алехин начал практиковать сеансы игры вслепую, восхищая поклонников этой магии, недоступной для обыкновенного человека, – впервые попробовал, когда исполнилось всего 12 лет. Но за подобные таланты приходится расплачиваться: на фоне большого количества шахматных гастролей Пильсбери долго болел, у него случались припадки. Лихорадка и высокая температура приводили к делирию; он даже пытался выпрыгнуть из окна в больнице. Скончался Пильсбери в 1906-м в Филадельфии уже частично парализованным – ему было всего 33 года.
Долгое время считалось, что американец умер от сверхнапряжения клеток мозга; лишь позже появилась информация о сифилисе. Но умственное перенапряжение из-за большого числа выставочных турниров (и нездорового образа жизни) также наверняка повлияло на скорую развязку. Ласкер в интервьюNew York Times сразу после смерти своего соперника вспоминал: «Его мозг стал неисправным. <…> Когда две армии из 16 боевых единиц каждая сражаются друг с другом в имитационной войне в соответствии с правилами, мозг игрока находится в постоянном возбуждении. Он должен предвидеть результат враждебного маневра, тщательно анализировать. <…> Шахматы требуют мужества. <…> Нельзя сомневаться, что мозг значительно набирает силу благодаря игре в шахматы. Поэтому можно сделать вывод, что в современном обществе идеальным мужчиной был бы шахматист. Но тут я слышу, как кто-то парирует: “А как насчет Морфи, Стейница и Пильсбери, трех величайших американских шахматистов, которые стали жертвами безумия? Разве не опровергают они вашу теорию?” Мой ответ решительный: “Нет”. <…> Пильсбери умер от болезни, которую спровоцировало перенапряжение клеток его памяти. Но шахматы имеют к этому лишь очень косвенное отношение. Память имеет наименьшую ценность для шахматиста, который вместо нее должен использовать изобретательность, оригинальное мышление и логику. Только в шахматах с завязанными глазами память находит себе место. К сожалению, Пильсбери взял за правило так играть. Шахматные клубы заставляли его играть столько партий, сколько он мог выдержать. В трудные часы выставок, на которых Пильсбери демонстрировал свои подвиги, играя заодно в шашки и вист, он курил и пил виски. Так мало-помалу его здоровье и было подорвано. Друзья, видя, что он теряет силы, предупреждали его об опасности. Но шахматный мир ужасно организован, и как бы он ни был обязан Пильсбери, ему не позволяли зарабатывать себе на жизнь без этих выставок. Порочный круг замкнулся, и теперь мы скорбим у его могилы»5.
Это могло бы стать предупреждением Алехину, память которого, как показало время, оказалась крепче, чем у Пильсбери. Но даже если он и читал интервью Ласкера, это не помешало ему стать одним из лучших мастеров игры вслепую в истории шахмат.
Глава 3. От революции до лицедейства
Алехин-гимназист стремительно взрослел, при этом его подростковая внешность соответствовала нервическому характеру и вызывала смешанные чувства. Его подробное описание дал одноклассник Георгий Римский-Корсаков, родственник композитора. Портрет Алехина со слов Римского-Корсакова рисуется довольно неприятный, но если мы отбросим лишний негатив, то увидим интересного и выразительного молодого человека. У шахматиста были светлые волосы, которые неподатливым чубом сваливались спереди на лоб. Бледное лицо покрывали медные веснушки. Взгляд отличался расфокусированностью; он вообще редко замечал кого-либо, предпочитая смотреть сквозь людей. Нос был коротким и вздернутым, губы – тонкими, плотно сжатыми, как будто презрительно. Ногти на длинных пальцах он всегда нервно обкусывал. Голос был высоким и немного скрипучим. Походка – легкой и быстрой, притом чуточку дерганой1. Он, в общем, выделялся в толпе, вот только другие гимназисты обходили стороной несколько странноватого подростка.
Зато он учился среди элиты. Хорошо известно, что в стенах Поливановской гимназии образование получали дети дворянского происхождения, и родителям приходилось оплачивать обучение. На занятия ходили сыновья писателя Льва Толстого (кстати, любителя шахмат), драматурга Александра Островского… Мало кто кичился своим высоким происхождением, ведь всегда находились те, у кого родители были даже богаче и знаменитее. Неудивительно, что педагогами гимназии выступали сплошь именитые профессора того времени – Михаил Лопатин (преподавал логику), Михаил Покровский (отвечал за латынь), Юрий Готье (курировал историю). С такими валять дурака у большинства учеников не получалось.
Но Алехину учеба давалась без натуги (за исключением математики). Особенно по душе юному гимназисту приходились гуманитарные науки и иностранные языки. Павел Попов, который дружил с Алехиным в гимназии, а позже стал профессором в МГУ, рассказывал, что однокашник писал очень вдумчивые сочинения, его французский был образцовым, а Готье выделял его среди остальных учеников,