Читать интересную книгу Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

— Ребята, я поеду в Казань. Есть у меня бабушка старенькая.

Мы попрощались с Сашкой, и он укатил на запад. Мы с Носом двинулись на восток. На товарняках добрались до Владивостока, сели на водный трамвай, переплыли бухту и сошли на Чуркином мысе. На берегу моря отыскали полузатопленную баржу и поселились на ней в одном из кубриков. Вопрос с хатой был решен. За продуктами ездили в город, воровали на базаре, на вокзале: жрать охота, куда денешься.

Один раз на базаре я увидел Галку, с которой вместе был в детдоме. Передо мной предстала эдакая фартовая деваха. Крикнул:

— Галка!

Она обернулась, увидела меня, кинулась на шею:

— Витя, братишка, какими судьбами?

Да, не виделись мы с нею без малого три года. Она рассказала, что убежали они вчетвером из детдома. В Петропавловске в порту сели на пассажирский пароход «Азия», все боялись, что поймают их. Но обошлось, вот теперь во Владивостоке.

— Ну а ты как, ты же на флоте, тебя военные моряки воспитанником взяли?

— Какой там флот. Два года всего и поплавал. За убийство осудили, попал я в Абакан в колонию для малолеток, с товарищем бежал, сделали подкоп и мотанули. Вот, познакомься.

Носу сказал:

— Володя, это моя подруга, вместе в детдоме воспитывались, она мне за сестру была.

Постепенно наш кодляк разрастался, было уже человек пятнадцать таких же беглых, как и мы, или беспризорников. Живем на барже в пустых каютах. Днем воруем, ночью гуляем, балдеем, играем на гитаре, поем. Нос неплохо играл и меня учил. С нами были и девчонки, ими Галка руководила, а я канал за пахана у пацанов.

Один раз на базаре встретили Толика, тоже бывшего воспитанника детдома. Стали разговаривать, а он сам говорит, а глазами по сторонам зырит. Потом как схватит меня за руку, как закричит:

— Милиция! Преступника поймал!

Галка стала ему говорить:

— Отпусти, Толик, опомнись, гад, что ты делаешь, мент поганый.

Толик был высокого роста и намного крепче меня. Галка, видя, что он меня не отпускает, выхватила из кармана пиджака опасную бритву и полоснула Толика по глазам. Он вскрикнул, схватился руками за лицо, упал и стал кататься по асфальту. Мы врассыпную. Все благополучно добрались до баржи. А на другой день на базаре попали в облаву, милиция окружила весь базар. Я сказал:

— Атанда, братва! Мы с Носом валим вправо, Галка с девками — влево. В общем, спасайтесь, кто как может, встречаемся на барже.

Мы с Носом нырнули под прилавок, я налетел на торговку яйцами. Она задом плюхнулась в корзину с яйцами и как завопит благим матом:

— Помогите! Окаянные, все яйца мои побили.

«Хотел бы я посмотреть на ее зад после такого приземления», — промелькнула в голове глупая мысль. Но рассматривать теткин зад не было времени. И только мы с Носом на выход, они тут как тут. Два мента, выхватив пистолеты, заорали:

— Руки вверх, ни с места!

Секундное замешательство с нашей стороны, и другие менты уже заламывали нам руки и надевали наручники. Потащили и бросили в машину, кто-то из ментов сказал:

— Вроде самых главных взяли.

3

Нас привезли в милицию, сверили фотографии — это были мы. Нас с Носом бросили в камеру. Через полмесяца за нами приехали «хозяева». Забрали нас, надели наручники и поездом повезли в Абакан. По прибытии в зону нас кинули в изолятор.

Часа в два ночи в камеру вошли надзиратели и нас очень сильно избили. Носу досталось меньше, а меня били велосипедной цепью и приговаривали:

— Это тебе за побег, это тебе за организацию побега.

Поначалу я, как мог, уворачивался от ударов и думал об одном: «Только бы не на смерть, только бы не убили. Отомстить потом будет некому». А рожу одного надзирателя, который особенно усердствовал, я сфотографировал на всю жизнь. Позже где-то прочитал, что зрачки жертвы способны сфотографировать лицо убийцы. Никогда не забуду эту садистскую ухмылку, эти желтые рыбьи глазки, эти редкие гнилые зубы. Пацаны дали ему кличку Гнида.

Забегая вперед, скажу: «Есть все-таки Бог, есть какая-то справедливость и возмездие на земле». Пройдет много времени, и мне доведется встретиться с Гнидой на свободе в городе Казани на железнодорожном вокзале. Я его узнал моментально, хоть он и постарел, стоял он в кассу за билетами. Со мной были два товарища по среднеазиатским тюрьмам и зонам. Я им коротко объяснил, в чем дело. Сказал, что Гниду сам Бог послал мне получить расчет за все его злодеяния. Товарищи меня поддержали.

Я подошел, похлопал Гниду по плечу.

— Вот так встреча, начальник. Я давно о ней мечтал.

Он повернулся, глянул на меня и обмяк, как у нас в народе говорят — «матка опустилась». Он тоже меня узнал, хотел что-то сказать и не смог, только прошепелявил несколько слов осевшим голосом.

До этого я послал Вилорика поймать такси или частника на привокзальной площади.

— Начальник, не вижу особой радости от встречи. Далеко собрался? — спросил я.

— На Красноярск, — выдавил из себя Гнида.

— На родину, это хорошо. Пойдем, выпьем за встречу. Я угощаю, а поезд еще не скоро, успеешь, — сказал я и потянул Гниду за рукав.

Он уперся. В это время к нему справа протиснулся Равиль и, приставив к животу «макаровский» ствол, сказал:

— Иди, кому было сказано, а то здесь же пристрелю, как собаку.

Гниду на ватных ногах мы чуть не волоком потащили к выходу. В этой вокзальной толчее, гвалте, на нас никто не обратил внимания. Со стороны мы могли показаться закадычными друзьями, один из которых перебрал, а двое других помогают ему идти.

Грузин ждал уже в «Жигулях». На заднее сиденье сел Равиль, втащили упиравшегося Гниду, потом сел я и сказал шоферу:

— Наш товарищ перебрал малость, несет какую-то чушь, а может, горячка у него началась. Хотим на природу отвезти отдохнуть.

Вывезли Гниду за город в лес. Вышли из машины. Шофер, получив бабки, ударил по газам и был таков. Видимо, он заподозрил что-то неладное. Состоялся суд: приговор был единогласным. На ремне от его же брюк мы и вздернули Гниду на дереве. Правда, чтобы сильно не орал и не брыкался, пришлось связать руки и дать ему пистолетом по башке, а в горло влить полбутылки водки. Вилорик предложил написать предсмертную записку, что мы и сделали и сунули Гниде в карман пиджака: «В моей смерти прошу никого не винить. Столько в жизни людей я искалечил, столько подлостей и гадостей сделал, что нет мне прощения и совесть замучила».

Пусть теперь милиция думает, гадает, что к чему. По всей вероятности, и разбираться не будут, зачем им лишнее преступление, спишут на самоубийство на почве алкоголизма. Гнида и в зоне еще в те годы не просыхал.

Самое смешное потом было, когда мы катили в поезде на Куйбышев. Сидели в купе, пили водку за упокой души Гниды. Вилорик как начал ржать, не остановишь.

— Что с тобой, Вилорик, успокойся. Крыша у тебя никак поехала? Скажи толком, что за веселье на тебя напало, — спросил я.

— Руки, руки Гниде мы за спиной не развязали. Вот ментам будет головоломка, как он со связанными сзади руками сумел повеситься.

Теперь и мы с Равилем начали ржать, чуть не падая с полки на пол. Я знал цену этому полуистерическому смеху, но поделать с собой ничего он мог: выходило нервное перенапряжение после убийства, происходила своеобразная разрядка. Все-таки не каждый день приходится убивать людей.

Успокоившись и поразмыслив, я сказал:

— Запомните, ребята, менты не дураки. Такую несущественную деталь они просто не внесут в протокол осмотра места происшествия. Главная для них улика — письмо Гниды — у них в руках.

4

Утром я не мог подняться, не мог ни есть, ни пить, пальцем не мог пошевелить. Было ощущение, что меня целиком пропустили через мясорубку. Нос принимал с кормушки баланду и с ложки давал мне бульон и жижу, даже хлеб я не мог жевать. По ночам я забывался в каком-то кошмарном сне или бреду. Перед глазами появлялась огромная цепь в облике гремучей змеи, начинала извиваться и ходить по камере, потом кидалась на меня. Я вскрикивал и просыпался в холодном поту. Нос садился рядом на нары и успокаивал меня, гладя по голове:

— Витя, Витя, успокойся. Я с тобой, никого в камере больше нет.

Через неделю в камеру вошел незнакомый капитан, видно, из управления тюрем и колоний, спросил:

— Что, побегушники, опять будете бежать?

Я ответил:

— Да. Только вот поправлюсь и убегу.

— В таком случае будем вас оформлять во взрослую тюрьму. Такие артисты нам здесь не нужны. И подумай, парень, долго не побегаешь: или убьют, или пристрелят где-нибудь.

— Да уж, начальник, будь спок, я вам торжественное обещание даю: хер вы меня теперь живым возьмете. Мне терять нечего, у меня никого нет, один как перст.

— Да ты, я вижу, неисправимый. Сам воду мутишь и друга с собой таскаешь, — сказал капитан и вышел из камеры.