Читать интересную книгу Дважды дрянь - Вера Колочкова

Обстановка в квартире и впрямь была странноватой. Смесь богатства и бедности, нового и свой век отжившего. Вот взять это кресло, что под ней, плетеное. Она его еще из детства помнит. Эти кресла, мама рассказывала, еще при бабушке с дедушкой куплены были. Тогда это особенным шиком считалось – чтоб плетеные кресла, а сверху на них яркие плюшевые чехлы надеть… И чтоб кругом все было такое же – плюшево-бархатное. И скатерти, и салфетки, и шторы на окнах с обязательными бомбошками. Или кисеей. Это уж кому на что фантазии хватало. А теперь на этом кресле накинут шикарный плед из альпаки, они с Леней такие пледы из Англии привезли… Или вон в комнате большой японский телевизор стоит, она его маме на юбилей подарила. А под телевизором – тумбочка дедовой работы. Топорная, из толстых досок сколоченная. А в углу – этажерка с книгами.

Вот кто-нибудь из современных модных дизайнеров знает, что это за конструкция такая – этажерка? Наверняка не знает. А на одной из полок этажерки Темкин ноутбук примостился. Кажется, будто даже съежился брезгливо от такого никудышного соседства. А что делать? Пусть терпит. Пусть ждет своего хозяина, пока он не нагуляется…

Посидев еще пять минут и поглазев на привычную обстановку, Майя поднялась неохотно, поплелась на кухню. Чаю и в самом деле хотелось. И съесть бы чего не мешало – весь день на одном утреннем бутерброде продержалась.

– Давай, садись, доченька… Вот, я тебе картошечки погрела… – засуетилась по кухне мама, одним глазом кося в экран телевизора, где вовсю развернулось страдальческое многосерийное действо. И тетя Зина, приложив ладошку ко рту и покачивая головой, страстно сопереживала монологу хорошенькой героини-блондинки, объясняющейся герою в своей то ли преступной, то ли коварной любви. А потом герой ответил ей что-то, и это «что-то» совсем, видно, героине не понравилось, и она заплакала, красиво дрожа полными чувственными губами. Целую минуту плакала крупным планом. С настоящей слезой. На этом серия и закончилась. Пробежали торопливые титры, и бодро-оглушительно грянула реклама, приглашая всех российских сопереживательниц оторваться от экранов телевизоров и приступить к своим прямым женским обязанностям.

– Ишь, как хорошо тебе, Алечка… Телевизор у тебя на кухне стоит… – завистливо вздохнула тетя Зина. – А мои как придут с работы, так ужин сразу просят. Вот я и мечусь из комнаты в кухню, так толком и не досмотрела до конца ни одну серию.

– Да не говори, Зин. Хорошее дело, конечно, когда телевизор на кухне стоит. Мне как Маечка купила пять лет назад новый телевизор, я сразу старый сюда приспособила. А то действительно, не набегаешься…

Они замолчали, снова дружно уставившись в экран. Большой рекламный блок заканчивался по-модному изысканной социальной рекламой, рассказывающей о проведении всероссийского конкурса среди одаренных детей. Хорошенькие ребячьи личики забавно улыбались в камеру, и голос за кадром ласково комментировал их прекрасное будущее – этот, мол, будет финансовым министром, этот президентом, а эта милая девчушка – непременно гениальной актрисой, и все они вместе возродят былую российскую славу…

– Ну да. Возродят, конечно, – с обидой в голосе прокомментировала рекламу Майина мама. – И так видно, что всех деток из хороших да благополучных семей отобрали…

– А из каких надо их отбирать, мам? Из неблагополучных, что ли? – удивленно уставилась на нее Майя.

– Да не в этом дело, из каких! Они ж в этот конкурс наверняка деньжищи огромные вбухают. В этот, как его красиво называют…

– В национальный проект, – быстро подсказала Майя.

– Во-во! Вот в его и вбухают. Элита и растит себе элиту. А остальные детки, выходит, обойдутся. Остальным деткам дорога во двор да на улицу определена. Ими никто заниматься и не будет. Как будто наша страна из одной элиты состоит… Раньше вот все наоборот было! Если ты есть мать-одиночка иль там вдова, с малыми детьми на руках оставшаяся, то тебе и путевку в лагерь бесплатную, и квартиру вне очереди, и детей в кружок определить, чтоб зря не болтались. А теперь чего? Ты посмотри на этих деток – они ж явно при хороших мамках-папках растут! Чего их проектами всякими поднимать? Они и без проектов хорошо поднимутся! Ты лучше этими вот озаботься, которые без призору, в бедности да хамстве растут… А потом возмущаются, откуда у нас столько этих развелось… Ну как их… Ты в прошлый раз слово такое правильное сказала, я его не запомнила…

– Маргиналов? – снова подсказала Майя, тихонько усмехнувшись.

– Ну да, ну да. Этих самых маргиналов и есть. Они вот потом вырастут и опять дадут этой элите по печенкам…

– Конечно дадут! – тут же поддержала подругу тетя Зина. – Небось там, в этом проекте, ни одного ребятеночка из многодетной да вдовьей семьи нету! Где ему такой конкурс пройти! Мать-то наверняка с ним в английские бирюльки не играет да книжек часами не почитывает, а на трех работах ломается… Вот как ты, Алечка, в свое время…

– Ой, и не вспоминай, Зина! – горестно подперла рукой подбородок Майина мама. – Уж и не знаю, как я выжила тогда… Какие уж там книжки, что ты! Если б не Майкина подмога, так и не смогла бы ни Ваньку, ни Юльку, ни Сашку в люди вывести… Все бы в эти пошли… Как их, зараза! В маргиналы эти… Так что спасибо тебе, доченька дорогая…

Мама всхлипнула, приготовившись всплакнуть привычно, да, видно, передумала. И правда, теперь-то зачем слезы впустую лить? Теперь уж все трудности позади. Ванька на ноги встал, работает, женился удачно, живет в любви да ласке, Юлька институт заканчивает, Сашка только-только из армии пришел, тоже учиться собирается… Настоящие слезы тогда начались, двадцать лет назад, когда мама осталась вдовою с четырьмя детьми. Сколько ж ей тогда лет было? Ну да, столько и было, сколько сейчас ей, Майе…

Она очень хорошо помнит тот день. Помнит, как из школы пришла и мама все свое многодетное семейство за обедом собрала. Кроме отца, конечно. Отец на работе был. Все до мелочей запомнилось – и протянутые на предмет проверки чистоты Ванькины ладошки, и заляпанная зеленкой по случаю ветрянки Юлькина мордашка, и Сашкины непонятные пока младенческие лопотания из маминых рук, и даже вкус обеденного борща. И как майское солнце в кухонное окно било, и мама ворчала на нее беззлобно, потому что не хотела пускать к Динке на день рождения. Не из вредности, конечно, а потому просто, что не нравилась ей эта Майина дружба с Динкой – разного они поля ягоды. Надо, мол, по сердцу себе подружек подыскивать, а не тех, кто на твоем фоне нарядами красуется…

А потом маму к соседскому телефону позвали. Своего-то у них не было. Сунув маленького Сашку Майе на руки, она резво пробежала через лестничную площадку в открытую соседскую дверь, и вскоре они вздрогнули от ее утробного, душераздирающего воя. Странного воя – не плача, а именно утробного отчаянного воя, на одной высокой ноте зарождающегося и в конце переходящего в низкую дрожащую хрипоту. И как точка – короткий горловой спазм. А после паузы – вновь высочайшая нота отчаяния, и снова хрипение, и снова резкий спазм…