Читать интересную книгу За час до рассвета - Яков Кривенок

А вообще Надежде Илларионовне грешно обижаться на детей. Вот только старший, Василий, больше всех огорчал. Сама виновата — баловала первенца, оберегала, лелеяла. Да и то надо сказать: его могло не быть! Семимесячным родился Васятка. Медсестру две недели содержали; ватой Васятку укутывали, искусственным питанием выпестывали. Теперь вон какой детина вымахал, а все равно страдаешь. Не ко времени он домой вернулся…

И за меньшего тревога: Сашку́ следовало бы прыти поубавить. Да еще, пожалуй, язык подрезать — не по годам длинный. Есть от чего! Сколько книг прочитал… Мать любовно погладила на этажерке книги. Все Иринушка. Она к книжкам Ежика приохотила.

Семен Метелин для нее давно стал родным сыном. Перед Ириной теряется, дунуть на нее боится, только и слышно: «пожалуйста», «разрешите». Ему бы придать смелости, чуток настойчивости, свадьбу бы сладили. Да не материнское дело парня обучать, как с дочкой обходиться. Придет время — договорятся, природа посильнее институтов и академий.

Из кухонного окна она видит, что Ирина вернулась, но, не заходя в дом, вызвала во двор Костю, и они, о чем-то разговаривая, направились в беседку. «Опять шушукаться, — беззлобно подумала мать и махнула рукой: — Пусть! Раз надо, пусть поговорят наедине». Не в ее правилах насильно залезать в душу детям…

□

Беседка из дикого винограда в летнюю пору служит Трубниковым местом отдыха. Сюда провели электрический свет. За большим круглым столом обычно вечерами любили чаевничать всей семьей. Сейчас листья опали, голые ветки нагоняют тоску.

Выслушав рассказ Ирины о странной цыганке, Костя почесал затылок:

— Пожалуй, без Семена Метелина этот орешек мы с тобой не раскусим.

— Ты хотел сказать — без Ивана Бугрова? — строго поправила Ирина.

— У, ч-черт! Никак не привыкну к его новой фамилии… — спохватился Костя и, понизив голос, сообщил: — Брат Василий вернулся.

— Да ты что? Когда?

— Часа три тому назад. Говорит, из плена бежал.

— Как он выглядит?

— Измучен. Говорит, голодал, днем в кустах отсиживался, ночью домой пробирался. Без всяких документов он.

— Все бы ничего, да Семен у нас, вот что меня тревожит, — озабоченно сказала Ирина.

…Неожиданное возвращение Василия Трубникова, лейтенанта Красной Армии, по-разному было встречено его родными. Надежда Илларионовна сразу засуетилась, не знала, куда посадить, чем накормить. Нагрела воды, а когда сын искупался и лег сдать, вычистила сапоги, затеяла стирку.

За этим занятием Ирина и застала мать. Она, засучив рукава, принялась помогать матери. Намыливая рубашку брата, расспрашивала о нем, что говорит о войне, о Красной Армии, о том, как попал в плен и как посчастливилось выбраться оттуда. На ее вопросы мать сказала немногое:

— Устал он, бедолага, не до расспросов… В окружение, говорит, попал.

— Все мы, мама, в окружении… Как же теперь с Семой быть?.. Василию о Семе пока — ни слова.

— В брате сомневаешься?

— Просто обычная осторожность.

Надежда Илларионовна укоризненно покачала головой:

— Не волнуйся о Семе. Василий сейчас уйдет к Насте на хутор, пока документы схлопочем. А там и Семену, может, жилье новое подыщем…

□

Когда вернулся Метелин, Ирина не успела даже ни о чем его расспросить, как во дворе залаяла собака. Костя быстро открыл люк, и Семен спустился в голбец[4].

В комнату вошла Клава Лунина — яркая брюнетка с длинными ресницами, слегка подрумяненными щеками.

Чем старше становилась Клава, тем больше она не нравилась Ирине. Иногда на ее лице Ирина улавливала хищное выражение, а при смехе она широко раскрывала рот, обнажая мелкие белые зубы. Была она словно вся на шарнирах, не могла минуты спокойно усидеть. О людях судила высокомерно, мнение свое высказывала в категорической форме. Еще у нее была неприятная привычка: при разговоре, не мигая, в упор смотреть в глаза собеседнику. Делала это даже тогда, когда рассказывала заведомую ложь или возводила на кого-нибудь злостную напраслину. Ирина как-то робела при ней. Вот хочется ей возразить, а язык не поворачивается. «Перед ее нахальством пасую», — призналась она как-то матери.

— Здравствуйте, тетя Надя! Привет, Ира! — затараторила Клава. — Я только на минутку… Бегу с работы домой, а еще в кино надо успеть. Ира, у меня два билета на «Женщину с того света». Пойдем?

— Нет, мне что-то нездоровится.

— А ты, надеюсь, не заболел? — обратилась Клава к Косте.

— Я-то? Ну что ты. Всегда готов! — широкая улыбка расплылась на его лице.

— Вот и хорошо. Жди меня около кинотеатра.

Гостья, однако, не уходила. С любопытством осматривала комнату с низким потолком, огромные фикусы в бочках, стены, увешанные фотографиями в деревянных рамках, будто впервые все это видела.

— Что стоишь в дверях? Проходи к столу, сейчас ужинать будем, — сказала Надежда Илларионовна.

— Есть я не хочу да и некогда мне. Вот отдышусь только минуточку, — прощебетала она и села.

— Я всегда добром вспоминаю твоего отца, Петра Петровича, — вздохнула Надежда Илларионовна. — Когда осталась вдовой с четырьмя детьми, растерялась совсем, а он не забыл нас. В депо меня устроил. Спасибо ему. Он и Сему Метелина не оставил в беде, когда его отца убили кулаки, а мать от горя чуть богу душу не отдала. Весь город Степана хоронил. Как же, поехал человек колхозы строить…

— И я немного помню: музыка, знамена, речи, — вставила Клава. — Тогда папа забрал Сему к нам. Он полгода у нас пожил, пока мать выздоровела. — И, чуть помолчав, будто невзначай спросила: — Говорят, Семена… в городе видели. Разве он не эвакуировался?

— По слухам, как будто застрял, — ответил Костя, — не успел эвакуироваться.

— Боже мой, ему особенно опасно, — с тревогой сказала Клава.

— В том-то и загвоздка. Где-то пересидеть ему надо, пока к своим лазейка откроется.

— Что же он к нам не придет? Мы далеко от центра… Но это удобнее… В общем, если вы его увидите, — Клава заинтересованно взглянула на Ирину, — передайте: мы всегда ему рады… Ну, до свиданья… Значит, ты меня ждешь у кинотеатра? Да, Костя?.. — И у двери еще раз напомнила: — А Сему направьте к нам, мы его с радостью примем. Спрячем. — И опять к Ире: — Так и передай.

Костя выскочил вслед за ней.

Когда, проводив Клаву, вернулся Константин, Надежда Илларионовна спросила:

— А можно ей доверять, как прежде? Соседка сказывала, будто она к немцам в переводчицы пошла?.. Подумать только!

Костя встал на защиту Клавы:

— Мы ее не первый год знаем. Есть думка к нашему делу приобщить. Даже лучше, что наш человек у них на службе. Пригодится!

— Не нравится мне ее служба, — не унималась Надежда Илларионовна. — Семена надо предупредить. Если согласится переходить к ним, пусть не очень доверяет.

— Семе беспокоиться не о чем. Она в него по уши влюблена. Вернее защитницы не сыщешь, — вставила Ирина.

— Ревнуешь? — бросил Костя.

Ирина покраснела, собиралась ответить брату, но мать опередила:

— Не дури, Костя. У Семена — другая на сердце. — И, лукаво оглядев стройную фигуру дочери, сказала: — Время ужинать, зовите Семена.

За столом говорили мало, лишь о самом важном. Как приметила Ирина, Семен без особой радости принял предложение Клавы. А вот рассказ о цыганке его живо заинтересовал.

— Надо бы за ней понаблюдать, — сказал он и тут же спросил: — Только кто этим займется?

Ирина предложила:

— Сашко.

— О, этот пострел может! Где мышь застрянет — он прошмыгнет, — поддержал Костя. — Он целыми днями по городу рыскает.

Мать с беспокойством заметила:

— Опять запропастился, и где он шатается?

— Кто сказал, что меня нет!

В столовую вбежал легкий на помине Сашко, припадающий на правую ногу, выпачканный в глину, с удочкой на плече, десятком бычков на кукане.

— А что это ты хромаешь? — улыбаясь, спросил Семен.

— Во сне в футбол играл, — живо ответил мальчик. — Приснилось, что выхожу один на один с вратарем. Ну, радуюсь, есть штука. Изо всей силы размахнулся, да как вжарю ногой… об стенку, аж хата затряслась. Вот и повредил большой палец.

— Марш умываться, — приказала мать. — Даже сны у тебя непутевые.

Собираясь в кино, Костя невольно думал о Клаве. До седьмого класса они были неразлучны. Охладела к нему Клава после того, как Костя поступил в ФЗО и, окончив его, устроился на завод: надо было помогать матери.

Интересы у него с Клавой сразу разошлись. Она о заводе и слышать ничего не хотела, мечтала окончить институт иностранных языков, уехать в какое-нибудь посольство. Но на вступительных экзаменах провалилась. Вся надежда была на новый учебный год, и вот война спутала карты…

Направляясь к двери, Костя сказал Ирине: