директора и разнообразные учредители.
– Да, – сказала Катюлик. – Иду я как-то и встречаю соседку Ниночку. Говорю ей: ах, у меня так болит голова! А Ниночка отвечает: а выпей коньячку! Мы вот всегда пьем, когда плохо себя чувствуем! И я пошла и купила.
– Нет, Катюлик, – сказала я. – Тебе коньяку не надо. Выпей-ка водочки!
– Ну, водочка у меня тоже есть! – сказала Катюлик. И открыла бар, в котором красовались три бутылки водки, полбутылки какого-то странного бальзама и бутылка с надписью "Чин-чин" на импортном языке. Видимо, мартини. Но мы все же начали с коньяку.
И от первого рюмка подпрыгнул поп до потолка мне стало наконец-то тепло и хорошо. С устатку и не евши – оно ж сами понимаете… От второго рюмка… нет, дар речи я не потеряла, а, супротив обычного, обрела. Я рассказала маме с бабушкой все сплетни о всех родственниках и не только родственниках. Обозвала первого мужа мудаком, а всех остальных… и прикусила язык. Самоконтроль не оставляет меня даже при распитии спиртных напитков. На второй рюмке я остановиться не смогла, хотя кривилась, морщилась и говорила, что терпеть не могу крепкие спиртные напитки и вообще коньяк – страшная гадость. После третьей рюмки разговор логичным образом свернул на мужиков, и я сообщила своим близким родственницам недавно выученную мной мудрость про то, что "пьяная баба везде не хозяйка". Мама посмотрела на меня с ужасом и спросила:
– Кира, как ты поедешь домой?! И не вздумай по дороге завернуть к какому-нибудь малознакомому мужчине! Я тебя знаю!
– Не-не-не! – сказала я.
А Катюлик сказала:
– Пускай остается!
Я завопила, что остаться не могу, у меня дома муж и дети.
– Какие муж и дети?! – спросили мама с бабушкой хором.
– Серега у свекрови, муж на работе, а Тема сам как-нибудь разберется!
– Не-не-не, – строго сказала я и нетвердой ногой стала собираться.
Когда я наконец оделась и была готова уйти, Катюлик закричала:
– Халат!!! Я же купила тебе халат! Раздевайся!
Пришлось раздеться и померить халат ядовитого розового цвета.
– Голливуд! – воскликнули мама с Катюликом хором. После чего халат был упакован, а я снова одета, собрана и причесана.
– Кира! – строго сказала мама. – Ты позвони мне, когда приедешь. И не вздумай по дороге приставать к мужикам!
– Дыши в сторону! – напутствовала меня Катюлик.
Поэтому по дороге домой я вела себя скромно – закрыла глаза и не дышала. А то кто его знает, доехала бы или нет.
***
Каждый вечер (и день, и утро, но это не так важно) мне звонит мама. Спрашивает, звонила ли я Катюлику. В зависимости от ситуации я отвечаю либо да, либо нет. Практически как Винни-Пух. Если нет – мама начинает рассказывать мне о Катюлике и жаловаться на нее. Катюлик, конечно, уже близка к выходу за пределы разумного, но не настолько.
Потом Катюлику звоню я. Выслушиваю текст про то, как мама на нее ругалась. За то, за то и вот за то.
Проблема – в данный момент жизни – заключается в том, что Катюлик чешется. Летом у нее болела голова и планета была не та, а сейчас она чешется. Зато голова при этом не болит. Как сказала мама – «когда у Катюлика была обварена нога, больше у нее не болело ничего. Только нога». И это было хорошо, если слово "хорошо" вообще применимо к данной ситуации.
Я была у Катюлика в пятницу. Катюлик вяло почесывалась и беспрерывно на это жаловалась.
– Ну скажи мне, Кира, ты ведь тоже чешешься? Вот КАК ты чешешься?
– Дорогая Катюлик, – ответствовала я как человек, страдающий экземой, – я чешусь до крови. Если чё.
А Катюлик почесывается так… вяло. То там, то тут.
– Ну вот посмотри! – говорит она. – Вот тут и тут! – и я смотрю. И не вижу ничего. Во вторник, слава Богу, она пойдет наконец к своему вернувшемуся дерматологу. Но дерматолог не лечит тараканов в голове.
Сегодня звонит мне мама. Спрашивает, звонила ли я Катюлику.
– Еще нет, – отвечаю я.
– Я не могу до нее дозвониться!!! – меня начинает потряхивать, но спокойным голосом – телефон все же великое изобретение человечества – я спрашиваю:
– А когда ты ей звонила?
– В пять часов, – отвечает мама.
– Сейчас – половина седьмого. Катюлик пошла в магазин и забыла взять телефон, – говорю я.
– Я уже позвонила соседке, она сходила к Катюлику, никто не открывает дверь, и счетчик не крутится!!!
– Катюлик пошла в магазин и забыла взять телефон. Наверное, она пошла с Галей, или с Надей, погуляет – и вернется. Ты рано дергаешься. Ну хочешь, я дам тебе телефон Гали?
Созваниваемся через пять минут.
– Галя сегодня Катюлика не видела!!!! – вопит мама.
– Катюлик пошла в магазин, – я продолжаю тупо гнуть свою линию. – Беспокоиться надо начинать часов в девять. Магазины закроются в восемь… к девяти она дойдет до дома… – говорю я спокойно, а в голове понятно что. Воображение мое богато не в меру.
Через полчаса Катюлик возникла дома и позвонила маме. Мама, трясясь, позвонила мне. Еще через час, собравшись с силами, я позвонила Катюлику и выяснила, что она ходила в магазин – ну туда, к рынку. И купила эту… ну ты знаешь… рыбу, которую мы с тобой ели. Такой больше нигде нет! – а потом она зашла еще куда-то. Я уже не помню, куда. Потому что руки у меня трясутся до сих пор.
***
Когда мне было лет десять, я первый раз поехала во Псков с бабушкой (Катюликом, да) и Дедуликом. Почему-то до поездки во Псков я с Дедуликом особо не общалась и называла его Олегом Николаевичем, поэтому в то время он был для меня совершенно чужой человек.
И вот мы поехали. На электричке до Луги, а потом на рабочем поезде до Пскова. Приехали на вокзал, потом доехали до дома… У Дедулика была квартира во Пскове. Шикарная двухкомнатная квартира. В центре города, на Октябрьском бульваре. До этого момента я никогда там не была. Длинный коридор, узкая длинная кухня с небольшим окном в торце, в ванной – титан, который никто никогда не топил, большая светлая комната с огроменным зеркалом – под потолок. Зеркало и сейчас стоит у Катюлика и всякий раз поражает меня своими размерами, лепниной по верху и туалетным столиком на кривых лапах. И маленькая комната – ты будешь жить тут, Кира.
Я зашла в маленькую комнату… и увидела его. Шкаф. Нечто страшное, темное, чужеродное и огромное. Когда я читаю Стивена Кинга, я снова ловлю это ощущение ужаса. Потому что только Кинг знает о детях и их страхах все. Шкаф был живым. Инопланетным и жутким. Он занимал полкомнаты, и я могла влезть в него целиком. Если бы захотела. Но делать этого почему-то не хотелось – а хотелось немедленно завизжать и убежать. Потому что спать