Читать интересную книгу Умельцы - Андрей Константинов

От командировки в Чечню остались самые мрачные воспоминания: холод, постоянное напряжение, враждебность местного населения да хруст битого стекла и кирпича под ногами на улицах разрушенного города. Паленая водка по вечерам, голодные и одновременно наглые глаза чеченских мальчишек. Постоянное чувство опасности. И — чувство абсурдности происходящего. За несколько дней до конца его командировки на одном из блокпостов задержали полковника Савченко. На своей машине полкан вывозил раненых чеченских и арабских боевиков. С собой у предателя обнаружили двадцать пять тысяч баков. Оказалось, фальшивые.

В вагон поезда Петрухина грузили мертвецки пьяным. Он уехал, а операция по наведению конституционного порядка в Чечне продолжалась…

…Но зачем так мрачно? Зачем мрачно-то так? В те же самые весенние дни, когда сволочь Савченко вывозил за фальшивые баки боевиков, в Брюсселе прошел алкогольный салон «Мондиаль-2000». Первое место заняла наша водка, сибирская. А называлась она — «Отечество».

* * *

В Питере было очень тепло. Температура днем поднималась до двадцати, начинали зеленеть деревья. Петрухин телеграммой предупредил о своем приезде Наталью. Но на вокзале она его не встретила, а дома ждала записка: «Вечером позвоню. Н.» Вот так: вечером позвоню.

Он принял ванну, выпил две бутылки пива, спрятал в простеньком тайнике «трофейный» ПМ и лег ждать. «Вечером позвоню». Незаметно задремал. Разбудил его телефонный звонок.

— Але.

— Ты вернулся? — произнес Наташин голос.

— Где ты, Наташа? Что случилось?

Некоторое время в трубке было тихо, и он сам догадался, что случилось… В трубке было очень тихо, но все же угадывалось Натальино дыхание. Как будто совсем рядом.

— Ты… ты уходишь? — спросил он, когда пауза сделалась невыносимой.

— Ухожу? Нет, Дима, я уже ушла. Я давно уже ушла. Просто ты этого не замечал… Ты не хотел этого замечать.

На ощупь он вытащил сигарету из пачки, вставил ее в губы не тем концом, прикурил с фильтра, закашлялся.

— …ты ничего не хотел замечать, опер. Ты жил своей жизнью, в которой я всего лишь присутствовала. Как телевизор, например. Или как твой любимый подстаканник. Впрочем, подстаканник был даже более важен…

— Наташа! — сказал он.

— Подожди! — воскликнула она. — Подожди, не перебивай. Я должна сказать. Я обязательно должна сказать тебе все сейчас. Я давно должна была это сказать, но все время откладывала. А потом, когда собралась, у тебя случилась… эта история и…

— И ты меня пожалела?

— Да. Да, если хочешь, я тебя пожалела. В ущерб своим интересам. Потом ты уехал в Чечню, и я ждала твоего возвращения. Я откладывала этот разговор почти три месяца. А у меня, между прочим, есть своя жизнь… Но я все равно откладывала до твоего возвращения, потому что…

— Я понял, — перебил он. — И кто же он?

Наталья осеклась. Только шепнула что-то, и Петрухин догадался, что она шепнула: Господи! Он даже представил себе, как она округлила глаза и как при этом четко обозначились морщинки над бровями.

— Кто же он, твоя новая жизнь?

— Он… он замечательный человек. Он меня любит, мы хотим пожениться.

— Поздравляю… И давно этот замечательный человек появился?

— Давно, — сказала она, — почти год назад. И если бы ты обращал внимание на меня, ты смог бы это понять… ОПЕР.

— А кто он? — спросил Петрухин.

— Он бизнесмен.

— О-о, круто! С бизнесменом мне, конечно, не тягаться. Теперь тебе не придется ходить в штопаных колготках.

— Да, представь себе, мне не придется больше ходить в штопаных колготках, Дима. Но если ты думаешь, что все дело в деньгах…

— Нет, — сказал он, — я так не думаю.

— Господи! Ну до чего же ты сволочь. Ты же эгоист. Для тебя не существует ничего, кроме твоей работы. Десять лет! Десять лет я терпела. Я состарилась, ожидая тебя. Ты знаешь, что мне скоро тридцать? Ты понимаешь, что моя жизнь проходит? А я женщина. Я хочу любить. Я хочу, чтобы меня любили. Ты можешь это понять своими ментовскими мозгами?

— Нет. Ментовскими мозгами это понять трудно.

— Сволочь.

— Я желаю тебе счастья, Наталья Николаевна. Привет бизнесмену.

Петрухин положил трубку, закурил… На березе за окном сидела ворона и косила на него черным глазом. Если бы вдруг она каркнула: «Господи!» — Петрухин нисколько не удивился бы.

* * *

На другой день после этого разговора Петрухин вышел на службу. Все было как всегда: потерпевшие с заявлениями, начальство с замечаниями, сезонное увеличение квартирных краж с первых этажей… Бродили слухи о грядущей вскоре проверке. Слухи, они и есть слухи, но Паша приказал всем навести порядок в бумагах. Для проверяющих — известное дело — главное, чтобы в бумагах был порядок. Весь день Петрухин «наводил порядок». На самом деле он только делал вид, что работает, и бесцельно перелистывал страницы уголовных дел.

В конце дня позвонила агентесса и дала толковую информацию. Петрухин оживился — информация позволяла взять налетчика. Если, конечно, подтвердится. Он начал прикидывать, что необходимо предпринять, и наметил реальный план. С ходу начал его осуществлять. На бумаги, конечно, плюнул…

Домой приехал поздно. Послонялся по пустой квартире, «поужинал» банкой сардин в масле и стаканом водки. Лег спать. Снились разрушенные здания Грозного.

Глава вторая. Петрухин

Фамилия у проверяющего оказалась высший класс — Мудашев. Я как услышал — рассмеялся невольно. А Паша сказал:

— Зря, Дима, смеешься. Он хоть и Мудашев, а до полковника дослужился. А ты пока в капитанах бегаешь. Вот если бы было наоборот… тогда конечно. Тогда — смешно. А сейчас иди и разбирайся с бумагами. День сиди, ночь сиди, но наведи порядок. Чтоб ни сучка ни сучки… Иди работай.

А у меня были другие планы. Мне два дня назад позвонила агентесса, сообщила, что как раз сегодня Сеня Волчок встречается с Татарином у Татарина в гараже. Хочет Сеня сдать Татарину иконы, что взял у одного коллекционера еще в январе. Надо брать обоих орлов. Я так Паше и объяснил.

— А без тебя, — говорит мне Паша, — некому? Валька со Штирлицем сделают. Ты лучше о проверке думай. Что я, не знаю, какой у тебя бардак в делах?

Ну нормальное дело! Я операцию подготовил, я вычислил этот гараж, договорился с владельцем соседнего гаража, а брать Волчка будут Валька со Штирлицем. Ну, нормально… Я так Паше и сказал. А он:.

— Поменьше, Петрухин, рассуждай. Иди готовься к проверке.

Я спорить не стал — бесполезно, но в засаду все равно поехал вместе с Валькой и Штирлицем. Просидели мы в соседнем гараже часа четыре, но не зря. Взяли обоих орлов культурно, в момент совершения сделки с заведомо краденым. Культурно взяли, сделали нормальную аудиозапись разговора, изъяли иконы и газовый револьверчик, переделанный для стрельбы боевыми. Татарин, может, и отделается условным, а Волчок пойдет в зону гарантированно и надолго.

В общем, дело мы сделали, потом душевно отметили успех, и никакими бумажными делами я заниматься, конечно, не стал. Если сказать по правде, мне все уже было до фонаря. К тому, что произошло на другой день, я был подготовлен всей цепочкой предыдущих событий.

А вечером я затеял навестить Костыля. Визит получился что надо. Дверь мне открыла Костылева жена — маленькая и серенькая, как мышка. И глаза у нее были мышиные — тревожные. А под глазом наливался синяк.

— Костя, — сказала она, — спит.

Я потоптался в прихожей… Неловко как-то. А она спросила: не хочу ли, мол, чая? Я согласился, видел, что она здорово не в себе, и согласился. Зря, наверно… Потом, когда уже чай пили и я пытался как-то поддерживать разговор, который никак не хотел поддерживаться, она вдруг заплакала. Я растерялся. И не знал, что говорить. И говорил какую-то ерунду, что, мол, жизнь не кончилась и надо, мол, набраться мужества… А она вытерла слезы и сказала:

— Козел!

Я опешил. А она смотрела на меня страшными глазами, стирала потекшую косметику, и синяк обнажался все явственней из-под слоя грима.

— Ты козел, Дима. Зачем ты пришел? А? Мужеству меня поучить? Объяснить, что жизнь не кончилась? Ах какой ты умный! Ты бы лучше умишко включил, когда с пистолетом вы…бывался. Ты, Дмитрий Борисыч, мужика моего в инвалида превратил… Жизнь, видите ли, не кончилась! Для Кости — кончилась. И для меня кончилась… Видишь синяк? Видишь? Это он ударил, когда я за водкой бежать отказалась. Понял? Ты понял? У него теперь день с водки начинается и водкой же заканчивается. А ему пить нельзя. Вообще ни капли нельзя. Но он не может уже… и меня бьет. Я сына к матери отвезла, чтобы он этого кошмара не видел. А ты: жизнь не кончилась. Ты дурак, Дима?