Анархисты утверждали, что Дзержинский особо обозлен на них с того времени, когда он, сидя в царской тюрьме, по их утверждению, сотрудничал с администрацией и ему грозила расправа со стороны политзаключенных.[27] Трудно сказать, так это или нет, но известно, социалистов-революционеров Дзержинский уничтожал не менее рьяно: он подписывал смертные приговоры эсерам «между стаканами чаю, всегда угрюмо хмурясь, сопя носом и озираясь по сторонам испуганными глазами».[28]
Ягода поспешил отречься от своего анархистского прошлого. Родственные связи с могущественным кланом Свердлова и здесь сыграли свою роль. Ягоде приписали десятилетний дореволюционный большевистский стаж.
24 апреля Высшая военная инспекция была, наконец, создана приказом Троцкого № 303. Назначая (вероятнее всего, не столько по рекомендации смещенного предшественника, сколько в угоду Свердлову) никому не известного Ягоду на должность управделами в хозяйственный комитет этой инспекции, Троцкий и не подозревал, какую роль предстоит сыграть им двоим в дальнейших судьбах друг друга.
Заискивающий Ягода Троцкому не понравился, как ни старался, так как производил на него «впечатление усердного ничтожества». В своей книге о Сталине на склоне лет Троцкий вспоминал Ягоду такими словами: «Делал мне раза два личные доклады. Он был очень точен, чрезмерно почтителен и совершенно безличен… Несколько раз он сопровождал меня на охоту под предлогом личной охраны, а на самом деле, думаю, потому, что сам был страстным охотником. Однажды во время охоты по торфяным болотам Ягода отделился от меня и забрел в такое место, откуда не мог выбраться, не рискуя жизнью. Сперва он долго и отчаянно кричал, затем стал непрерывно стрелять. Только тогда мы догадались, что дело обстоит неладно, и вернулись ему на помощь. Помнится, больше всего помогал в спасении Ягоды Муралов, бывший командующий Московского военного округа, впоследствии одна из жертв Ягоды». Насколько можно судить, Ягоде поручили заниматься обеспечением вопросов демобилизации старой армии, а затем стали посылать с глаз долой с инспекциями на фронты южных направлений.[29] 8 сентября 1919 г. — видимо, вскоре после истории с болотом, — ввиду разделения Высшей военной инспекции на военную и морскую, Ягоде не нашлось места, его уволили из Красной Армии, и на какое-то время он стал безработным, что в то голодное время грозило гибелью. Вроде бы, как троюродный брат Я. М. Свердлова, он принадлежал к кругу нарождающейся большевистской «золотой молодежи», для которой открывались все пути в партийно-государственной карьере. К тому же Ягода незадолго до революции женился на своей родственнице — племяннице Свердлова Иде Авербах. Только это обстоятельство и позволяло ему теперь держаться на плаву и надеяться на пристойное будущее.
Но все же по дореволюционной работе его никто не помнил, Свердлов умер, а отрицательная характеристика Троцкого захлопнула перед ним все двери. Если что и связывало теперь Ягоду с новыми властями, то разве что старик Свердлов-старший, которого он до революции дважды обокрал и который проживал теперь «в роскошно убранной квартире» секретаря ЦК Елены Стасовой в Кремле. Появиться там в роли просителя Ягода так и не решился: по характеристике старого большевика Леонида Красина, Стасова — «это просто кровожадная ведьмистая баба с характером, сочувствующая расстрелам и всякой гнусности»,[30] да никто бы его в Кремль и не пустил (в то время проход на территорию Кремля без специального пропуска был воспрещен).
В дни безработицы Ягоду кормил партбилет: в свободной продаже в соответствии с доктриною «военного коммунизма» товаров первой необходимости не было, все выдавалось по талонам и карточкам, причем белая мука и сахар — только коммунистам, а хлеб — по разрядам, в зависимости от занимаемой должности. Низшему разряду полагалась всего четверть фунта (примерно 100 г) хлеба в день,[31] безработным — осьмушка фунта (меньше половины ленинградской блокадной нормы). К тому же Ягоду как годного к военной службе могли опять мобилизовать в Красную Армию и отправить на один из фронтов Гражданской войны. На улице запросто могли провести облаву и всех задержанных, кто не имел при себе большевистского партбилета или удостоверения совслужащего, направить в бараки как трудмобилизованных, не дав зайти домой, чтобы попрощаться с родными, взять подходящую одежду и обувь.[32]
С трудом и не сразу ему удалось устроиться в одно лишь ведомство — ВЧК, где в то время царила острейшая нехватка кадров. Трудная, очень нервная и опасная работа, почти не оставлявшая времени хотя бы выспаться, в сочетании с низкой зарплатою не слишком привлекала избалованных повышенными продпайками и прочими льготами большевистских чиновников. В итоге в ВЧК приходилось принимать на службу кого попало. Среди них попадались авантюристы, взяточники, садисты. Для противодействия разложению ВЧК во главе ее поставили высококультурного и в то же время очень морально твердого человека с внешностью Дон Кихота — Феликса Дзержинского.[33] Чтобы бороться с коррупцией в рядах ВЧК — ОГПУ, Дзержинский инициировал создание специальной Контрольно-Ревизионной Коллегии (КРК), однако вскоре зампредседателя КРК Ф. М. Косарев, принятый в ВЧК по личной рекомендации Дзержинского, был осужден и расстрелян за вымогательство взятки, причем выяснилось, что он был не членом большевистской партии с 1907 г., каковым числился, а беспартийным уголовным преступником, выдавшим себя за политкаторжанина. Другой пример — начальник 1-го (секретного) отделения ВЧК М. А. Венгеров, арестованный за вымогательство взяток и присвоение ценностей, изъятых при обыске у американского подданного. Он тоже до революции был уголовником, однако в дальнейшем сумел выдать себя за бывшего политзаключенного, приписал себе дореволюционный партийный стаж и сделал неплохую карьеру в ВЧК. Впрочем, Дзержинский официально признавал, что ВЧК вынуждена принимать в свои ряды и заведомых преступников.[34]
Ярким примером тому служит некий атаман бандитской шайки Данильченко, предложивший свои услуги ВЧК в обмен на полную амнистию. Он был назначен начальником Сретенской тюрьмы № 2, где впоследствии устроена так называемая тюрьма МУРа (ныне в этом здании находится ИВС ГУВД г. Москвы). В итоге Данильченко награжден почетным боевым оружием и знаком Почетного чекиста, а в «тюрьме МУРа» организовал некую «тайную камеру», местонахождение которой не было известно даже начальнику МУРа: там содержались те, в отношении кого не удавалось получить санкцию на арест. В отделе ВЧК по борьбе с бандитизмом работал также «крупный бандит Лесли по кличке Красавчик, по национальности грузин».[35] Не менее примечателен аферист Сергей Гарин, который сначала несколько месяцев успешно выдавал себя за представителя Советского государства в Копенгагене, затем, когда его разоблачили, перебрался в Москву и устроился в ВЧК. Выдавая себя за члена Коллегии ВЧК, он получил апартаменты на нескольких этажах во Втором доме Советов, где жил на широкую ногу, устраивая роскошные обеды с изысканными винами. По Второму дому Советов он расхаживал в чекистской кожаной куртке с университетским значком (на самом деле он окончил лишь четырехклассное городское училище) и представлялся всем как писатель Гарин-Михайловский (в действительности умерший в 1906 г.). Когда его арестовали по обвинению в вымогательстве взяток, ему грозил расстрел, но он изловчился выкрутиться и «получил какое-то место в Одессе».[36] Приходилось принимать на службу и опытных чиновников царской полиции, причем ради экономии кое-кого из них продолжали держать в тюрьме. О. Капчинский обратил внимание на фрагмент воспоминаний князя С. Е. Трубецкого, согласно которым князь Трубецкой содержался в одной камере с неким бывшим полицейским, коего прямо из тюрьмы ежедневно вывозили на работу по специальности в уголовный розыск.[37] Начальник Московского уголовного сыска А. Ф. Кошко описывает одного из своих подчиненных, некоего Ивана Егоровича, в прошлом ротного фельдшера, который в полиции занимался регистрацией и о перспективах криминалистики отзывался так: «Выдумали разные циркули и думают всякого мошенника распознать! Дали бы ему раза Два в морду или всыпали полсотни горячих — ну и заговорил бы!» При большевиках этот Иван Егорович пошел служить в ВЧК, где получил возможность сполна реализовать свои мордобойные идеи.[38] Служил в Московском уголовном розыске на руководящей должности и некий Швабо, родом из Прибалтики, в прошлом надзиратель Сокольнического полицейского участка, причем большевики его тоже взяли под стражу.[39] О таких специалистах бывший дворянин Дзержинский писал: «Наши специалисты в своем большинстве люди буржуазного круга и уклада мыслей. Весьма часто родовитого происхождения. Лиц подобных категорий мы обыкновенно подвергаем аресту как заложников или же помещаем в концентрационные лагеря на общественные работы».[40]