Школьники смеются, аплодируют, кто-то выкрикнул: «Просим!» — потом наступила тишина.
Юра картавит, буква «л» не дается ему, он храбро заменяет ее отнюдь не родственной «р», и это делает его речь особенно забавной.
— Первое стихотворение,— слышим мы,— называется «Про кошку».
Села кошка на окошко,
Замурлыкала во сне.
— Что тебе приснилось, кошка?
Расскажи скорее мне...
Он и второе стихотворение, про елочку, прочел: «В лесу родилась елочка...», и напоследок, как заправский актер, трижды поклонился залу. Зоина выучка!.. Ребята снова забили в ладоши, я хотел снять Юру со стула, но он опередил меня:
— Я сам! — И спрыгнул на сцену.
Тут к нам подошел Дед Мороз, протянул братишке большой кулек с конфетами и печеньем.
— Держи, Гагарин. За храбрость тебе и за талант.
Юра воззрился на бородатого Деда.
— Спасибо! А вы взаправдашний Мороз? — спросил он.
— А какой же еще? Самый что ни на есть взаправдашний. Из темного зимнего леса к вам на праздник пришел.
— А почему у вас борода льняная?
Юра попытался ухватить Деда Мороза за бороду. Тот откачнулся, погрозил пальцем и ушел в толпу ребят — выводить на сцену следующего «актера».
С новым счастьем!
Отец наполнил рюмки и, когда на наших старых ходиках минутная стрелка догнала часовую у цифры 12, поднялся за столом, медленным взглядом обвел избу. К вечеру натопленная печь дышала жарким теплом. На нашей красавице елке горели крохотные восковые свечи. Где-то за печкой, в потаенном углу, пострекотывал сверчок — неназойливо, так, чтобы только напомнить о себе. Может, песня сверчка и убаюкала Юру и Бориску, но, скорее всего, намаялись они за хлопотный день и дрыхли сейчас на своих тюфяках, что называется, без задних ног. За праздничным столом нас было четверо: взрослые — отец и мать, и почти взрослые — мы с Зоей. Мне к тому времени исполнилось шестнадцать, Зоя была на два года моложе.
— Старый год мы прожили хорошо, дружно,— как всегда, неторопливо сказал отец.— Пусть и новый, наступающий, будет для всех нас счастливым и радостным. С новым счастьем!
Мы соединили рюмки.
Выпив свою, отец поставил ее на стол, прихрамывая, подошел к простенку, где по соседству с ходиками висел привезенный им из Гжатска пахнущий типографской краской календарь. Отец оторвал разукрашенный верхний листочек. На следующем значилось: 1941 год, 1 января, среда.
...Иногда я задаю себе вопрос: почему так хорошо сохранились в памяти события того, отдаленного от нынешних десятилетиями, дня — последнего дня тысяча девятьсот сорокового года? И думается мне: потому, наверно, что наступивший сорок первый ожидаемого счастья нам не принес — помешала война... И потому еще, что в последний раз встречали мы новогодие вместе, всей семьей, встречали в своем доме, за своим столом, на своей родине. Нам было хорошо.
ГЛАВА 2
Трамплин
Он рос упрямым парнем, наш Юра. И упрямство его порой принимало формы самые неожиданные. Вспоминается такое.
В полдень к нам забежал Женька Белов. Потоптался на пороге и, шмыгая носом, сказал:
— Здрасьте!
Отец, не любивший и малейшего беспорядка, одернул его:
— Ноги отряхни, снегу нанес.
Женька схватил веник, выскочил в сени, а через мгновение снова появился в дверях.
— Вот теперь здравствуешь,— проворчал отец.— Что новенького принес?
Женька был не из робкого десятка.
— А я не к вам вовсе, я к Валентину. Трамплин сговаривались делать? Сговаривались. А когда начнем?
— Да сейчас и начнем,— ответил я, одеваясь на ходу.
Выскочили во двор. Прихватив лопаты, двинулись к нашему запурженному откосу. Там, тоже с лопатой в руках, поджидал нас Женькин брат, Володька.
Не мешкая, взялись за дело. Обязанности свои знали хорошо — из года в год повторялось одно и то же. В сторонке от будущей трассы мы с Женькой разгребли верхний — рыхлый — слой снега, добрались до твердого наста. Нарезали его квадратными пластами, а Володя относил эти пласты на лыжню и складывал горкой.
Работа закипела, когда с ведрами, полными воды, пришли на помощь девочки — наша Зоя и Нина Белова. Плотно сбитый, слежавшийся снег, едва обливали его водой, оседал и буквально на наших глазах — мороз был крепок, жесток — превращался в лед. Но сверху ложились новые и новые пласты снега, и девчата уже измучились, устали носить воду, хотя и колодец-то был недалеко, в каких-нибудь ста шагах,— у нашего дома стоял он, вырытый отцом колодец.
Трудились до темноты, пока не начали валиться от усталости, зато трамплин получился на славу: прыгнуть с такого — дух захватит. Было у нас теперь занятие на все десять дней каникул. На всю зиму, вплоть до весны, до тепла, забава была.
Утро следующего дня началось по обыкновению. Разбудил меня пронзительный визг: Юра успел подняться вслед за матерью и отцом и, затосковав от безделья, стащил одеяло с Зои и окатил ее кружкой холодной воды. «Сейчас следующую кружку — на меня»,— понял я и вскочил с постели. И точно: не обращая внимания на крики сестры, Юра стоял у порога — там, на лавочке, мы держали ведра с водой — и торопливо погружал кружку в ведро.
— Уши надеру! — пригрозил я.
— Ладно уж, не буду.
Завтрак ждал нас на столе. Мама давно ушла на ферму, отец тоже собирался на работу: зимой в колхозе по плотницкой части дел немного, сегодня по наряду предстояло ему возить корма. Одетый в телогрейку — овчинные рукавицы за пояс заткнуты,— он, прихрамывая, ходил по избе, ждал, пока мы сядем за стол, ворчал по обыкновению, что копаемся долго.
— Ну вот что, без баловства чтоб! — строго наказал мне и Зое отец и ушел.
С Зоей мы распределились по-своему; на ее долю — Борис, на мою — Юрка.
— Давай-ка, брат, забирай санки, пойдем трамплин опробовать,— сказал я Юре.
Он нахмурился:
— Санки? А ты небось на лыжах?
— На лыжах.
— И я на лыжах.
— Нос расквасишь.
— Ну и пусть!.. На санках пусть девчонки катаются, это ихнее дело. А я не девчонка.
Я еще не кончил завтракать, как Юра выбрался из-за стола, оделся и убежал на улицу. Зоя вышла следом, а вскоре вернулась.
— Юрка уже на откосе,— сказала она.— И Володька туда же пошел...
Юра и Володя Орловский (он несколькими месяцами старше брата) друзья — водой не разлить. И не только друзья — соперники. Давняя шла между ними борьба за первенство — буквально во всем: кому быть верховодом во время игры в лапту, в «чижа», в «ножички», кто в летнюю пору больше ягод или грибов из лесу принесет, кто по зимнему снегу на лыжах лучше ходит. Особенно на лыжах — тут поддаваться никто не желал. Если Юра вернулся домой с улицы прозябший до того, что и разуться сам не в состоянии, тесемок на шапке не развяжет застывшими пальцами, но сияющий,— понимай так: обошел он сегодня Володю Орловского. И тут уж Юрка начинает задирать Бориску, теребить меня и Зою: дайте ему какую-нибудь интересную книжку, непременно с картинками. Если ж хмурится, от ужина отказывается, молчит, сопя, значит, Володя его опередил. «Да уступи ты, сынок,— скажет, бывало, мама.— Охота тебе переживать-то? Добро бы из-за дела, а то сущая безделица ведь...» — «Не хочу уступать, все равно обгоню».— «Верно, сын,— вмешивался отец.— Чему, мать, учишь, что значит «уступи»?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});