Впрочем, беспокойная натура не позволила Эммануилу долго оставаться на этом теплом месте: в институте он проработал всего несколько месяцев, после чего решил заняться изобретательством. 24 марта 1828 года он подал в Технический институт сразу три заявки. Одну на «строгальный станок, изобретателем коего я являюсь, имеющий совершенно исключительные преимущества, как в качестве работы, так и в области экономии времени. Аналогов ей я не знаю, на все вопросы готов ответить и предоставить по запросу любые дополнительные расчеты и характеристики». Двумя другими изобретениями были десятиваликовый прокатный станок и усовершенствованная механическая система передач. Поданные в институт заявки были там встречены с прохладцей. Молодому изобретателю, еще и сбежавшему с преподавательской должности, было заявлено, что аналог его автоматического рубанка существует и хорошо известен, и единственное, что среди его новшеств представляет хоть какой-то интерес, так это та самая «нобелевская механическая передача, преобразующая вращательное движение в возвратно-поступательное с помощью ремневого. а не зубчатого привода. …Изобретение, по мнению Института, представляет собой несомненную и оригинальную рационализацию».
Однако, ни одного патента Нобель так и не получил. Сложно сказать, согласились ли в Торговой палате, в обязанности которой тогда входила и выдача патентных привилегий, с мнением института, или нет, но за несколько лет от нее так и не было получено никакой резолюции, ни положительной, ни отрицательной. Скорее всего, там про молодого изобретателя и его труды просто забыли, а чертежи, на прорисовку которых ушли долгие месяцы, были погребены где-то в глубоких недрах огромного бюрократического аппарата.
Что самое обидное, все эти неудачи последовали почти что сразу вслед за самой большой в жизни Эммануила удачей. В 1827 году он обвенчался с дочерью местного книготорговца Каролиной Андриеттой Алшелл. Это была умнейшая, добрейшая и преданнейшая женщина, с прекрасно развитым чувством юмора, о чем можно судить по ее многочисленным письмам. Кроме того, она была прекрасной матерью, которую дети просто обожали. Андриетта провела рядом с мужем всю жизнь всячески смягчая его взрывной характер и Эммануилу ни разу не пришлось пожалеть о своем выборе.
Андриетта Нобель, урожденная Альцель, жена Эммануила Нобеля, основателя династии, Амать Людвига, Роберта и Альфреда Нобелей
Поняв, что с изобретательства золотых гор не наворотишь, Нобель вернулся к более прозаическим архитектурным заказам. По началу дела пошли удачно. На полученные гонорары они с женой сняли за 106 рейхсталлеров и 32 шиллинга в год двухэтажный домик в пригороде Стокгольма. Состоял он из трех комнат, кухни и столовой. Работы у молодого и перспективного архитектора было много. Он проектировал дом на площади Сторторгет[18] для некоего судебного чиновника Анжу, дом на площади Манкброн[19] для дворянина по фамилии Петерсон, строил прачечную в Якобсберге[20] и даже подвесной мост над одним из стокгольмских проливов. Последний заказ был самым значительным, его сметная стоимость составляла 13 тысяч рейхсталеров. Но тут Эммануила снова постигла серия неудач. Сначала затонули подряд три баржи, груженные закупленными молодым архитектором для одного из своих проектов стройматериалами. Потери при этом составили, по подсчетам Эммануила, 15 471 рейхсталер и 32 шиллинга. А в 1832 году у него сгорел дом, уничтожив большую часть нажитого имущества. В результате в 1833 году Эммануил вынужден был признать себя банкротом и просить у правительства защиты от кредиторов, требовавших взыскать с него 11 698 рейхсталеров 10 шиллингов.
Между тем, всего движимого и недвижимого имущества у вчерашнего перспективного архитектора был на 5139 рейхсталеров 16 шиллингов. По описям, составленным судебными приставами, нам хорошо известно, каким имуществом, вплоть до постельного белья, владели тогда супруги Нобель. Из мебели в доме были двуспальная кровать, письменный стол, четыре столика, чертежный стол, мягкий диван, несколько дешевых стульев, два чайных столика. Медной и железной посуды в семейном обиходе было на 20 рейхсталеров. Кроме того, были описаны 2 матраса, 2 подушки, 2 одеяла, 6 пар простыней, 3 наволочки, стеклянная и фарфоровая посуда на общую сумму 10 рейхсталеров. Можно только восхищаться тому, насколько мужественно перенесла весь этот процесс Андриетта, успевшая к тому времени уже подарить мужу двух сыновей, в 1829 году – Роберта Ялмара и в 1831 – Людвига Эммануила. Еще один сын, Альфред Бернхард, появился на свет спустя десять месяцев после объявления банкротства – 21 октября 1833 года. Возможно так, рождением третьего сына Андриетта пыталась подбодрить супруга.
Дело, по признанию Эммануила Нобеля банкротом тянулось почти год. Наконец суд убедился в том, что никакого злого умысла насчет того, чтобы просто «кинуть» своих кредиторов, у обвиняемого не было, что он не собирается скрываться от них, наконец, что он твердо обещает отдавать деньги по мере возможности, и предоставил ему государственную защиту. Вопрос о долговой тюрьме на время был отложен.
Авторитет Эммануила как хорошего архитектора и подрядчика был бесповоротно утерян и заказчики к нему больше не обращались. 32-летнему отцу семейства пришлось искать заработка в другой, совершенно неизвестной ему области. Хотя раньше он никак не был связан с химией, Эммануил засел за книги и вскоре нашел путь, который, как ему казалось, вполне мог вывести семью из финансового тупика, в который загнала их цепочка неудач. Найдя новых инвесторов, которые поверили даже не столько в предпринимателя, сколько в его идею, он построил первую в Швеции маленькую резиновую фабрику. Дело продвигалось с большим трудом. Новые резиновые ткани, плащи, обувные мешки (предтечи калош), хоть и были удобными и водонепроницаемыми, стоили слишком дорого и поэтому особой популярностью у покупателей не пользовались. Для того, чтобы снизить стоимость надо было организовать массовое производство, что в отсутствии массового спроса было невозможно. Получался замкнутый круг, из которого хитроумный Эммануил попытался все таки найти достойный выход.
Большой заказ можно было получить от государства, лучше – от военного ведомства. Но для этого консервативным военным надо было предложить что-то особенное, из ряда вон выходящее. И Нобель разработал уникальный солдатский резиновый рюкзак. В обычном состоянии он представлял собой обычный вещмешок, в который можно было сложить провизию и пожитки. На привале солдат мог рюкзак, предварительно вытащив из него содержимое и отстегнув соединительные лямки, надуть, после чего он превращался в односпальный матрас. При преодолении водных преград он оборачивался вокруг тела и превращался в плавательный жилет, а соединив вместе несколько таких надувных рюкзаков можно было организовать вполне сносную понтонную переправу. На это свое изобретение, к тому же уже подкрепленное производственной и технологической базой, Эммануил возлагал огромные надежды. Он не мог даже поверить, что военные, увидев такую полезную чудо-вещь, останутся равнодушными и не закидают его заказами. Однако потенциальные заказчики остались к нему холодны. Даже не взглянув на экспериментальные образцы и не пожелав провести испытания, чины из военного министерства сразу сказали изобретателю, что в казне нет денег на резиновые игрушки.
Положение промышленности Швеции тогда, в первой половине XIX века, было далеко не идеальным. В 1830 году во всей стране насчитывалось 1857 фабрик, заводов и ремесленных мастерских, на которых трудилось около 12 000 человек. В среднем – по 6–7 человек на одно предприятие. Общий годовой объем производства оценивался в 5 000 000 английских фунтов. Четыре пятых этой суммы приходилось на текстильные, красильные и бумажные фабрики, а также на производство табака и сахара. Конечно, существовали и относительно крупные, механизированные производства, но в основной массе использовался довольно примитивный и дешевый ручной труд. В таких условиях, тем более, учитывая глубокий экономический кризис, в котором пребывала разоренная войнами страна, пробиться чему-то новому и прогрессивному было чрезвычайно сложно.
Но Эммануил другого пути перед собой просто не видел. С тем весом долгов, какой на нем висел, и с той энергией, какая кипела в его крови, он должен был сделать что-то прорывное, что решило бы все его проблемы разом.
Какие-то связи, пусть и не такие прочные, с военным ведомством у него уже были, и он решил действовать в этом направлении. Мысль о том, что нового и эффективного можно придумать в военной области, пришла к нему быстро.