Он сделал недолгую паузу и с намеком посмотрел на старосту словно ждал от него какого-то откровения. Однако тот, по-прежнему, сохранял на своем лице столь искреннее недоумение, что было крайне сложно его в чем-то обвинять.
- Я понял одно — всегда, я повторяю всегда, партизан поддерживает кто-то из местных! - палец Курта выразительно устремился вверх. - Недалеко от вашего села происходят крайне неприятные события, которые мне приказано прекратить в самые кратчайшие сроки. И будьте уверены, я прилажу максимум усилий, чтобы полностью решить эту проблему! - через секундную задержку он продолжил. - Месяц назад пропали два связиста — от них нашил только погнутые велосипеды. Около двух недель назад пропал целый грузовик с обмундированием. Потом кто-то напал на полицая из соседнего с вами села. Его тело и оружие до сих пор не найдено. Все это произошло в непосредственной близости от вашего села! И ты мне еще будешь говорить, что у вас здесь нету партизан?!
Недоуменный вид стал медленно сползать с лица старика. «Как же плохо-то! Как же плохо! - забормотал он про себя. - Неужто и правда кто-то у нас в лесу поселился... Что же теперь будет-то?».
- Надеюсь вы меня понимаете?! - офицер вновь перешел на «вы». - Вы понимаете, что я вынужден принять превентивные меры?! У меня просто не остается другого выхода. Если вы не понимаете нашей доброты и мягкости, если вашим людям по душе власть большевиков евреев, то мне остается лишь одно — казнь! Даю вам последний шанс исправить положение и спасти себя и своих односельчан. Через два дня я должен знать все: кто, где и когда помогал партизанам. В противном случае... А теперь вон!
Мгновенно влетевший ординарец выпихнул на улицу ошеломленного старика и уже там, дав ему хорошего пинка, спровадил домой.
- Теперь посмотрим, насколько ты умен Степан, - бормотал Курт, меряя шагами просторную горницу. - А мне кажется, ты умен, и даже очень умен, просто не любишь этого показывать! Ты умен и труслив и, значит, узнаешь все, что мне надо! - замерев у большого зеркала, он понимающе подмигнул своему отражению. - Ты перевернешь это чертово село вверх дном, проверишь каждый дом и подвал, залезешь под каждую юбку, но все узнаешь!
Староста тем временем ковылял по пыльной дороге, поминутно оглядываясь, не едет ли кто-нибудь следом. Ему срочно нужно было с кем-нибудь посоветоваться, но как назло дорога была совершенно пустая.
6
Это утро ничем не выделялось из череды ему подобных. Андрей как и всегда наслаждался восходящим солнцем, под лучами которого начинали медленно нагреваться листочки на его макушке. Именно этот момент он ценил больше всего и когда был человеком. Ему постоянно казалось, что солнце словно пронизывало его с головы до ног. Это чувство было настолько сильным, что порой его пугало. «Хотя, если подумать, в этом наверное нет ничего сверхъестественного, - расслабленно размышлял он. - Я же чувствую дождь и мне приятно, когда капля за каплей вода стучит по листве и спускается вниз к самым корням. Значит, я могу почувствовать и солнечные лучи. Это похоже на дождь, только солнечный!».
Последние дни Андрей много размышлял, так как в его положении это оставалось одним из главных развлечений и единственным способом не сойти с ума. Он по-прежнему чувствовал себя человеком, правда не совсем обычным человеком! Сходившее первое время с ума сознание от совершенно кардинального физического, химического и эмоционального сдвига в организме оно выработало прекрасную защиту — оно очеловечило все, что происходило с человеком.
Вот и сейчас Андрей медленно потянулся одной из своих рук-веток в сторону здоровенного бугра на нижней части ствола и с наслаждением почесался. Почесывание было настолько энергичным, что хруст стоял по всему лесу. Однако, главное состояло в том, что почесывание или как это движение не называлось, действительно, приносило ему удовольствие. «До чего же это приятно! - если бы он мог свистеть, он наверняка бы начал посвистывать. - Бывало раньше, намашешься косой за цельный день до хруста в спине, да как завалишься спать в душистый стог луговой травы. У-у-у-у-у! Красота! О! Что это еще за крестный ход?». Прекратив скрести свой нарост, Андрей повнимательнее вгляделся в сторону видневшихся вдалеке домов. По пыльной дороге шло несколько десятков людей, что в такую жару было не самым обычным явлением для этих мест. «Куда это они собрались? - с удивлением размышлял он. - Через пару часов самая жара будет... Смотри-ка, вырядились как! Рубахи праздничные, узорчатые. На свадьбу что-ли? Вон и в корзинках что-то тащат».
Сельчане, ковылявшие в праздничных одеждах, действительно, несли в руках какие-то корзинки и свертки. Андрею даже показалось, что он почувствовал запах копченной грудинки. «Вот тебе и на! - попытался улыбнуться парень. - Сколько всего случилось, а от запах грудинки-то слюнки по прежнему текут! Значит, жив еще Андрюха!».
Делегация тем временем дошла до поворота и свернула в лес. Девочка, бежавшая впереди всех, ломилась прямо сквозь кусты и, как внезапно понял Андрей, направлялась она к нему. С каждым шагом ее образ становился ему все более знакомым. Наконец, он узнал девочку! «Добралась, значит, до дома! Вот, чертовка, молодец!». Подошедший вслед за ней крепкий старик внезапно бухнул на колени, что явилось знаком и для остальных. Мужики и женщины, старики и старухи, дети встали на колени и странно стали смотреть на дуб.
Андрей сразу же узнал этот взгляд. Зовущий, отчаянный, искавший утешения и надежды, верящий во что-то высшее и нечеловеческое, взгляд молил! «Как мама, - вспомнил он часами стоявшую у икон мать. - Как мама смотрят... Да, что это с ними?!». Ему, хотя и выросшему в религиозной и скрывавшей это семье, было странно видеть такое, да еще в таком, нынешнем его состоянии.
- Значит-ца, пришли мы, - густым басом начал тот самый старик, что первым бухнул на колени. - Ээ... Просить мы хотели.
Вдруг отпихнув его в сторону вперед протиснулся еще более древний дед, тут же заголосивший дурным голосом:
- Батюшки ты наш, родимый! Помоги внучкам своим! Совсем ироды замучали, сил больше нету терпеть! Погибаем, батюшки родные! Погибаем, аки агнцы, отданные на заклание. Батюшки!
Едва он закрыл рот, как вопли подхватили остальные:
- Батюшки родные! Помоги, не оставляй нас иродам на поругание!
Дедок словно безумный непрестанно клал поклоны, что получалось у него просто превосходно — чувствовалась долгая практика. Спина работала как хорошо отрегулированный автомат: позвоночник в бешеном темпе сгибался и разгибался, а голова с хорошо различимым стуком касалась земли.
«Да что же это такое твориться? - ошалело спрашивал себя Андрей, физически ощущая как голова творящего поклоны старика утаптывала землю у его корней. - Они что сошли с ума?».
-Не оставь нас одних! - вновь заголосил дед, прекращая кланяться. - Не оставляй! Защити нас!
Андрею, определенно, это все не нравилось! Какой-то бред! Кланяются, молятся! Ему просто в голову или то, что он считал головой, прийти не могло, что сельчане увидели в его случайной помощи ребенку настоящее божье откровение. Для глубоко верующих людей, знающих о Боге не из книжек сытых проповедников, любое такое событие приобретало оттенок чуда и к нему соответственно относились как к чудесному проявлению божьей силы.
- Дедушка Дуб, - неожиданно раздался тоненький голосок, перебивший завывания взрослых. - Дедушка Дуб, это я Танька!
Листва заинтересованно зашелестела, скрипнули ветки, словно великан просыпался от сна. Андрей смотрел на кроху, доверчиво прикоснувшуюся к морщинистой коре дерева.
- Ты нам поможешь? - она приподнялась на цыпочках и, задрав голову, со слезами всматривалась в листву. - Поможешь, а? Ты же сильный и большой!
Дернувшийся было в этот момент к девочке старик, окаменел. Нижняя ветка дуба, толстая, узловатая с синеватыми проплешинами мха, со скрипом начала опускаться. Через несколько секунд тоненькая веточка с нежными зеленоватыми листочками на конце осторожно коснулась волос девочки и начала медленно гладить ее по голове. Ошеломленные односельчане, разинув рот, наблюдали, как сквозь роскошные длинные волосы раз за разом проходил импровизированный деревянный гребешок.
- Боже мой, - ахнула какая-то бабка, сразу же схватившись за медный крестик. - Ожил, ожил! Дуб ожил... Боже мой! Что же это твориться?
- Ты хороший, - продолжала говорить девочка так, словно успокаивала огромного и страшного пса. - Ты нас любишь и не обидишь нас! Так, ведь?