ну и удивляться, само собой, тому, как я выросла. Но я стояла столбом и не могла себя заставить не то что обнять его, но даже подойти поближе, заговорить, назвать папой. Я смотрела на него и думала: нет, не может быть, чтобы он стал таким…
– Ну что, Татьяна, застыла, – подтолкнула меня тётя Валя. – С отцом-то поздоровайся.
Отец вперился в меня тяжёлым взглядом. Потом хмыкнул.
– Что, Танюшка, не узнаешь папку? Так сильно постарел? Сам знаю. Там тебе не курорт. Ты и сама… не узнать просто. Выросла уже… взрослая барышня… Помнишь меня хоть немного?
– Ну что ты как в рот воды набрала? – ткнула меня Валя.
– Помню, – выдавила я. Не знаю, почему на меня такой ступор напал. Наверное, оттого что реальность настолько сильно не совпала с ожиданием. Ничего, ни следа от того папы, которого помнила, я в нем не находила. Абсолютно чужой человек. Всё в нем чужое: улыбка, больше похожая на оскал, цепкий неприятный взгляд, запах.
– Помнишь? Ну и хорошо, – кивнул он и затем спросил мрачно: – Не обижала тебя Валька? Говори, не бойся.
Тётя Валя тотчас оскорбилась.
– Как не стыдно тебе, Иван! Совесть-то есть? Это вместо спасибо за то, что я все эти годы… – у неё дрогнул голос.
– Тсс, – шикнул отец. – Не тарахти. Я с дочерью разговариваю.
– Не обижала, – покачала я головой. Всякое, конечно, бывало, но не жаловаться же теперь. К тому же и я отнюдь не припевочка и изрядно помотала ей нервы.
– Давайте уже к столу, – вмешался Валин муж. – Я с работы. С утра ни крошки во рту…
Душевного семейного ужина тоже не получилось. Отец сидел угрюмый и молча опрокидывал в себя рюмку за рюмкой. Тетя Валя поначалу ещё пыталась у него что-то выспросить, но потом махнула рукой. Зато как только он захмелел, так начал вязаться с пьяным разговором к Денису. На все замечания тети Вали, что уже поздно, спать пора, дети плачут, а курить в квартире вообще нельзя, отец на неё зло цыкал: уйди, не зуди, брысь, не лезь, когда мужики разговаривают. Даже назвал её дурной бабой.
Денис при этом малодушно помалкивал, ни разу не вступившись за жену, и в итоге всё закончилось её слезами и угрозами развода.
Как бы меня тётя Валя по жизни ни раздражала, но в тот вечер я целиком была на её стороне. И ещё со страхом думала: а вдруг отец теперь всегда такой? Злой, нелюдимый, опасный. Завтра мы от его сестры поедем в нашу старую квартиру, и я даже не представляю, как буду жить вдвоем с ним, практически чужим человеком.
И не зря я боялась…
На следующий день мы с отцом вернулись домой. Нас отвёз Денис. Хоть и недалеко было – всего одна трамвайная остановка от тети Вали, но вещей у меня скопилось порядком.
Пока я поднимались по лестнице, думала, сердце выскочит из груди. Я ведь не была здесь с того самого дня, как умерла мама. Получается, шесть лет. Сдавала квартиру тетя Валя, всякими вопросами занималась тоже она. И я почти забыла, точнее, перестала думать о том, как нам здесь когда-то жилось. А вот сейчас смотрела на выщербленные ступеньки, перила, до боли знакомые стены и соседские двери и вспоминала…
Четвертый этаж. Квартира тридцать шесть. Номерка нет, цифры написаны зеленой краской прямо на двери. Отец достал из кармана поношенной олимпийки ключ, вставил в замок, а я вдруг поймала себя на мысли, что не дышу, боюсь заходить внутрь, боюсь до необъяснимой внутренней паники. Хотя почему необъяснимой? Всё-таки там прошло самое счастливое мое время, и там же – самое страшное и горькое.
Почти через силу я переступила через порог и ничего. Ничего не произошло: пол не разверзся, потолок не рухнул, инфаркт не случился.
Отец включил свет, и я выдохнула. К счастью, последние жильцы, хоть тетя Валя их и поругивала иногда за задержку оплаты, не были какими-нибудь забулдыгами и явно любили уют. Ремонт, пусть и простенький, очень преобразил наш дом и, главное, стёр следы прошлого.
Я, всё ещё чувствуя трепет в груди, прошла в маленькую комнату, которую когда-то делила с сестрой, а отец занял большую. В те времена мы называли её залом.
– Всё не так, – недовольно цедил отец. – Валька эта везде влезла…
И хорошо, что всё не так, думала я, а то бы точно сошла с ума.
Пока я разбирала свои вещи, он успел куда-то отлучиться и вернулся уже с двумя соседскими мужиками сомнительной наружности. Втроем они закрылись на кухне, и по звукам вскоре я поняла, что там пьют.
Проклятье! Больше всего ненавижу, когда пьют, ненавижу пьяных! Сама в жизни этой гадости в рот не возьму!
Спать я легла пораньше, желая одного: чтобы скорее закончилось сегодня и наступило завтра. Хотя уже тогда мне не очень-то верилось, что будет иначе. Но вдруг?
А среди ночи меня разбудил невообразимый грохот и крики. От испуга я вскочила с постели. Прислушалась. Кричали на кухне, и оттуда же доносились громкие стуки, звон, треск, будто кто-то крушил стены. Позже оказалось, что отец не поделил что-то со своими собутыльниками, подрался, разнёс кухню, расколотил посуду…
Вот такой вышла моя первая ночь в родном доме. И за минувшую неделю он трижды напивался, а затем дебоширил. Уж лучше бы я до конца школы осталась с его сестрой.
Не скажу, что с тётей Валей жилось безмятежно, но уж точно лучше, чем с ним. Она, во всяком случае, не пила и не скандалила среди ночи. Доставала меня, конечно, адски, пилила за всё, попрекала каждым куском, концерты устраивала, но за столько лет я научилась пропускать ее слова мимо ушей, а драматические выступления – игнорировать.
А с отцом – честное слово, как на пороховой бочке. Меня он, правда, не трогал, но, может, я ему просто не попадалась под горячую руку. Я ведь сижу в своей комнате и носа не высовываю, когда