дня Гольц снова подкатил ко мне, позвал погулять. Чего уж, мне это было приятно, даже очень. Но я отказалась… Теперь уже не из-за Женьки, которая всё время смотрела на меня так, словно порчу изо всех сил наводила, ещё и шипела вслед. А за глаза, я уверена, без устали перемывала мне косточки. Так что от угрызений совести Зеленцова сама меня избавила.
А не могла я пойти со Славкой по другой причине: в тот день возвращался мой отец, а на следующий – я переезжала от тёти в родной дом. Точнее, в нашу старую квартиру, которую все эти годы, пока отца не было, тётя сдавала то одним жильцам, то другим.
После моего отказа Славка целую неделю думал. Поглядывал в мою сторону, в столовой подсаживался рядом, но ни о чём таком не заговаривал, точнее – вообще ни о чём. Молча посидит рядом, поест, опять же, молча, максимум – улыбнется. И только позавчера он вновь отважился меня позвать. На этот раз в кино. И тут уже я согласилась.
Фильм был, конечно, сильно на любителя – какая-то боевая космическая фантастика. Но зато после кино мы ещё три с лишним часа наворачивали круги по району и болтали обо всём. При том, что обычно из Гольца слова хоть клещами вытягивай, тут он мне рассказал и про папу – архитектора, и про маму – хозяйку собственной художественной галереи в центре города. И даже про дедушку-скульптора и бабушку, с которой дедушка ваял свои скульптуры для души. Для денег он делал надгробия. Но позже, когда прославился, от этих своих трудов открестился. Непочетно потому что.
– Интересная у тебя семья, – резюмировала я услышанное, испытывая, к своему неудовольствию, легкую зависть.
– Это точно, – усмехнувшись, согласился Гольц. – А у тебя кто родители? Чем занимаются?
Вопрос, который я малодушно боялась заранее. Вопрос, на который я не могла заставить себя ответить честно. Ну как ему сказать, что моя мать умерла в пьяном угаре шесть лет назад, что все эти годы меня воспитывала сестра отца, а сам отец отбывал срок под Читой и всего неделю как вернулся? Вот как рассказать такое человеку, в чьей семье непочетно – это делать надгробные памятники…
Ну и потом, я столько лет скрывала ото всех правду об отце. Пусть и изначально по настоянию тёти – она, переведя меня в эту гимназию из прежней школы, строго-настрого велела молчать про наши «особые семейные обстоятельства» или сочинить что-нибудь правдоподобное и приличное, чтобы не позорить ни себя, ни её. В то время она работала в нашей же гимназии секретарем директора и очень боялась, что там узнают про ту давнюю нашумевшую историю.
– Мне однажды уже пришлось уволиться из-за твоего отца, когда всё это произошло. И потом долго не могла найти нормальное место. Так что, знаешь, дорогуша, очень не хочется снова лишиться работы. Ты уж будь добра, помалкивай про него, во всяком случае, пока ты живешь в моем доме и за мой счет.
Сейчас она уже так сильно не переживает по поводу работы, потому что сидит во втором подряд декретном отпуске. Ну а я продолжаю врать по инерции.
– А вот в моей семье как раз нет ничего интересного, папа вечно в отъездах… по работе… – обтекаемо ответила я и быстренько перевела разговор на другую тему.
Правда, потом, когда Славка проводил меня домой, он снова пристал с расспросами.
– Ты же не здесь жила на прошлой неделе, – удивился он.
– Я тогда у тети жила. Папа в отъезде был. Сейчас вот вернулся, – стыдливо краснея, сказала я.
Гольц оглядел нашу пятиэтажку, серую и безликую, унылый двор с раскуроченными лавками и переполненными мусорными баками, возле которых копошились две бездомные собаки, лужу размером с Байкал перед самым моим подъездом. И такое лицо у него сделалось… Я даже обидеться немного успела. Ну да, не самый лучший вид здесь, но и не самый ужасный, если на то пошло. Бывает и гораздо хуже. Что уж он так?
Попрощался он скомкано, словно хотел поскорее уйти подальше от этого неприятного места. Однако вечером Славка мне позвонил. Я не ждала, поэтому обрадовалась. А уж когда он заявил, что желает познакомить меня со своими друзьями, у меня и вовсе в зобу дыханье сперло.
Знала бы, что вместо нормального свидания я буду целый час сидеть на скамейке одна, разряженная как дура. Лучше бы вообще дома осталась…
4
С каждой секундой удаляясь от спота, я торопливо цокала по тротуару, будто за мной гнались. Это обида меня подстегивала. Я так спешила, что не смотрела себе под ноги, за что и поплатилась, угодив шпилькой в решетку водостока. Слава богу, хотя бы устояла, не грохнулась коленями на тротуар.
Пока я вызволяла несчастный каблук, мимо кто-то пронесся вихрем и, вильнув вбок, резко затормозил передо мной. Гольц. Ловко соскочив со своего скейта, он легонько тронул кедом край деки. Доска послушно встала на дыбы. Он подхватил скейт подмышку и потрусил рядом со мной.
– Тань, ты чего ушла? – заглядывая мне в глаза, спросил Гольц.
– Лучше бы спросил, зачем я вообще приходила, – ответила я зло.
– Тебе не понравилось?
– Что именно? – Я снова остановилась, развернувшись к нему. Он тоже встал, хлопая растерянно глазами, голубыми, как у младенца. – То, что я целый час сидела там одна как дура? Или то, что…
Я осеклась. Хотела сказать: «Ты даже не заметил, как я ушла». Но вдруг подумалось, что это будет звучать слегка истерично и пафосно. Особенно учитывая, что у нас пока всё только-только начинается. В общем, как-то рановато для серьезных претензий.
– Да, Слава, мне не понравилось, – уже спокойнее продолжила я.
– Извини, – расстроенно пробормотал он. – Я не подумал. То есть… я думал, тебе интересно будет посмотреть… ты же сама играешь в волейбол…
Я даже не нашлась, что на это ответить, потому что не понимала: где тут