Пожелал же смерти скорою Арсёнушко;
Приказали тут ведь и делать-то столб высокой-от,
Приказали сделать рей да тут высокой-от,
Вот высокой рей ведь и делать-то высучей же,
Приказали делать и лисенку, три ступенечки.
Вот пошли, пошли, ведь скоро пошли плотники,
Вот ведь плотники пошли скоро работники,
Они сделали, устроили высокий столб,
А к нему же привесили висучой рей,
Как приделали они же скоро лисенку,
Скоро лисенку приделали в три ступенечки;
Как пришли, пришли, сказали государю-ту,
Осударю-ту царю Ивану Васильёвичу:
«Приготовлено тепере всё ведь, сделано,
Теперь можно вести будет деревеншшину,
Предавать-то ведь ему да смерть-ту скорую».
Как оделсе государь царь Иван Васильёвич;
Когды вывели Арсёнышка из тёмной темницы,
С ним ведь шол государь царь Иван Васильёвич.
Говорил ему Орсёнко-то таковы слова:
«Уж ты гой еси, государь царь Иван Васильёвич,
Ты прости меня вины-то виноватою,
Как цего же, государь, я вот тебе скажу:
Не спешись-то ты же скоро вот за мной итти, -
Как пускай же поскорей меня ведут они!
Ты успеешь, успеешь притти да всё на смерть смотрять,
Как увидишь всё мою-ту смерть ведь страшную».
А и народу-ту, Горсёнушко говорил им:
«Уж вы гой еси, народ же, люди добрые,
Как ведь умной-от народ, – дак всё возьмите-тко во внимание,
Не ходите-тко смотрять смерти арсёнковой:
Арсёнушкова смерть будет немилослива,
Немилослива гона же будет, страшная!»
Ишше умной-от народ, дак его же понесли,
Они понесли, назад же они воротились,
А глупой-от народ да всё вперёд бежал,
Они вперёд-то всё бежали да говорили:
«Вот увидим же, ребята, как казнят, казнят преступников!»
Подвели тогда Горсёнушка к рею, его, к висучему,
Заходил тогда Горсёнышко на лисници,
На первую ступень, да он сказал же всё:
«Воротитесь-ко, народ, да разойдитесь прочь!»
Тут ведь некоторой народ, да они понели,
Как ведь понели народ да убегали прочь.
Когда зашол же вон на лисницю, на втору ступень,
Он сказал, сказал народу-ту таковы слова:
«Вот судите-тко меня же всё, преступника!»
Как ступил, ступил ведь Орсёнышко на третью ступень,
Он сказал тогда, сказал государю царю Ивану тогда Васильёвичу:
«Благослови меня теперече, государь же царь,
Осударь-от царь Иван же свет Васильёвич,
Как теперя мне, Горсёнушка, перед смертью-ту поработати!»
«Разрешаю, царь, работай, как ведь нужно вам».
Тут не лютоё-то зелье разгорелосе,
Богатырское-то ведь и серцо разгневилосе.
Лепета у его в лици перемениласе,
Могучи плечи его же шевелилисе,
Он хватал, хватал, срывал тогда висучий рей,
Как висучим-то реем зачал помахивать;
Воправо-то ведь махал, – валилась улица,
Волево-то от махал, – валились переулочки.
Вот прибил тут народу много в Вологды.
Говорил тогда ведь Арсёнушко таковы слова:
«Ишшо надо ли, государь царь Иван Васильёвич,
Как оставить ли етой силушки на симена?»
Зыряне. XIX век.
«Как оставь-ко-се, Орсёнушко, ведь силушки,
Вот положь-ко-се на ихну-ту на глупость тут»
Перестал боле ведь силушки-то бить же он.
Все народ-люди ведь тут ужасалисе.
Тут подъехала корета-то золочёная,
Тогда ведь взял-то государь царь Иван Васильёвич
Как Орсёнушка-то брал же за белы ручки,
Человал его в уста же во сахарные,
Пировал-то с ним ведь кушал три сутоцьки.
Вот ведь звал-то всё Горсёнушка жить во матушку в каменну Москву;
Отвечал ему: «Я сейчас же, государь царь Иван Васильёвич,
Как ведь ехать-то с тобой да не поеду я,
Потому што у мня осталась-то в деревни-то родна матушка,
Родна матушка осталась и родна сестриця,
Нужно съездить-то во деревню попроведати, -
Не поедет если матушка в каменну Москву,
Тогда надоть её ведь и переделать-то старой домичёк,
Чтобы матушку воставить во приюти тут».
Тут давал-то государь царь Иван Васильёвич,
Много-много тут давал он золотой казны,
Вот давал ему ведь и много-много чиста серебра,
Как самого-то звал его же в каменну Москву,
В каменну Москву его да при сибе его,
Штобы быть всегда при ём думным боярином,
Без его-то никакого дела зачинать нельзя,
Зачинать дела нельзя без его и кончити.
Распрошшалсе государь царь со Арсёнушком,
Государь-от царь Иван же свет Васильёвич,
Он садилсе тут в корету-ту в золочёную,
Вот уехал он во славну в матушку в каменну Москву;
В. Васнецов. Встреча князя Олега с волхвом
А Орсёнушко поехал в свою деревенку, -
Вот приехал-то Орсёнышко во деревенку, -
Сдивовались все народ же, люди добрые.
Тут ставала родна матушка с постелёчки,
Будто всё она никогда не была не болела-то.
Перестроил тут ведь Арсёнушко свой ведь домичёк,
Часто ездил же Арсёнышко в славну матушку каменну Москву,
Часто виделсе-то с государем с царём с Иваном-то с Васильёвичём,
Переговоры-ти ведь шли же очунь тайные.
Тут ведь съездил-то Гарсёнушко за камышничками золотой казной,
Как пригнал всех коней тут всё ведь камышничков,
Привезли-то все товары тут ведь разные,
Все ведь всё же он привёз их в каменну Москву;
Присмотрел-то все товары государь же царь,
Осударь-от царь Иван же свет Васильёвич.
Тут Орсёнушко Иванович распрошшалсе-то,
Ко своей ко родной матушке уехал он,
Поживать-то стал со матушкой с родимою, -
Он охвоч ходить, Орсёнышко, в тены леса,
Он охвоч стрелять зверей да всё лесных же всё,
Ишше птицу-ту ведь как разных он на заводях.
Много-много он очистил всё камышницьков,
Разных сбеглых-то ведь тут разных преступников,
Много-много было подвигов богатырьских тут,
Перестрелочных боёв да числа-счёту нет.
Ишше как той нашой старинушке конец пришол.
Славной Вологды-рекой, да ей на тишину,
Славной матушки каменной Москвы на чесь-славу великую,
Вам, учёным-то людям младым, на прописаньицо,
А от вас пойдёт премладым на рассказаньицо,
А от младых-то пойдёт пропеваньицо.
В. Сергеев. Лошадь в поле
Щелкан Дюдентевич
А и деялось в орде,
Передеялось в Большой:
На стуле золоте,
На рытом бархате,
На черчатой камке
Сидит тут царь Азвяк,
Азвяк Таврулович;
Суды рассуживает
И ряды разряживает,
Костылём размахивает
По бритым тем усам,
По татарским тем головам,
По синим плешам,
Шурьев царь дарил,
Азвяк Таврулович,
Городами столными:
Василья на Плесу,
Гордея к Вологде,
Ахрамея х Костроме,
Одного не пожаловал –
Любимого шурина
Щелкана Дюдентевича.
За что не пожаловал?
И за то он не пожаловал, -
Ево дома не случилося.
Уезжал-та млад Щелкан
В дальную землю Литовскую,
За моря синея;
Брал он, млад Щелкан,
Дани-невыходы,
Царски невыплаты.
С князей брал по сто рублев,
С бояр по пятьдесят,
С крестьян по пяти рублев;
У которова денег нет,
У того жену возьмёт:
У котораго жены-та нет,
Того самово головой возьмёт.
Вывез млад Щелкан
Дани-выходы,
Царские невыплаты;
Вывел млад Щелкан
Коня во сто рублев,
Седло во тысячю.
Узде цены ей нет;
Не тем узда дорога,
Что вся узда золота,
Она тем, узда, дорога –
Царское жалованье,
Государство величество,
А нельзя, дескать, тое узды
Не продать, не променять
И друга дарить,
Щелкана Дюдентевича.
Проговорит млад Щелкан,
Млад Дюдентевич:
– Гой еси, царь Азвяк,
Азвяк Таврулович!
Пожаловал ты молодцов,
Любимых шуринов,
Двух удалых Борисовичев,
Василья на Плесу,
Гордея к Вологде,
Ахрамея к Костроме,
Пожалуй ты, царь Азвяк,
Пожалуй ты меня
Тверью старою.
Тверью богатою,
Двомя братцами родимыми,
Дву удалыми Борисовичи. –
Проговорит царь Азвяк,
Азвяк Таврулович:
– Гой еси, шурин мой
Щелкан Дюдентевич,
Заколи-тка ты сына своего,
Сына любимова,
Крови ты чашу нацади,
Выпей ты крови тоя,
Крови горячия,
И тогда я тебя пожалую
Тверью старою,
Тверью богатою,
Двумя братцами родимыми,
Дву удалыми Борисовичи! –
В та поры млад Щелкан
Сына своего заколол,
Чашу крови нацидил,
Крови горячия,
Выпил чашу тоя крови горячия.
А втапоры царь Азвяк
За то ево пожаловал
Тверью старою,
Тверью богатою,
Двомя братцами родимыми,
Двумя удалыми Борисовичи,
И втапоры млад Щелкан
Он судьею насел
В Тверь-ту старую,
В Тверь-ту богатую.
А немного он судьею сидел:
И вдовы-та безчестити,
Красны девицы позорити,
Надо всем наругатися,
Над домами насмехатися.
Мужики-та старыя,
Мужики-та богатыя,
Мужики-та посадския
Оне жалобу приносили
Двум братцам родимыем,
Двум удалым Борисовичам.