Читать интересную книгу Дело времени (СИ) - Белецкая Екатерина

— Не повторяй моих ошибок, Шини, — строго приказал папа. — И поменьше читай всякую муть. Про всяких там «золотых гермо» и прочее. Я не читаю.

Он правда ничего не читал. Вообще ничего не читал.

Да и никто в семье, кроме Шини, не читал.

А зачем?

— Пап, а кто мой старший? — с интересом спросил Шини.

— Не твоё это дело, балбес, — голос папы стал строгим. — Хочешь в университет?

— Ага, — кивнул Шини. — Так ты разрешишь?

Про университет они спорили весь последний год. Потому что Шини категорически не хотел идти в кулинарный техникум.

— Вали, — махнул рукой папа. — Но учти. Если сунешься обратно, пойдешь, куда я сказал. Потому что я согласился продержать балбеса на шее еще шесть лет, но не больше. Скажи за это спасибо маме.

— Скажу, — пообещал Шини. — Пап, а правда? Ну кто мой старший?

— Какая тебе разница-то? — уже всерьез рассердился папа. — Кто… кто мне голову заморочил россказнями, тот и был. И ты, идиотина, у нас поэтому один средний. Не получались от него другие дети. Ни у кого.

— Пап, ты тоже средний, — напомнил Шини очевидное.

— Дурак ты, Шини, — наставительно ответил папа. — Всё. Собирай свои манатки и отчаливай.

Вот поэтому Шини и не хотел возвращаться домой. Стать поваром после шести лет учебы и диплома? Ну уж нет. Уж лучше выйти за Фадана, и стать хранителем или архивариусом, чем до гроба жизни возиться с кастрюлями. К тому же Фадан нравился. Он, конечно, не идеальный, но всё-таки есть в нём что-то такое… что — Шини и сам толком объяснить не мог.

У Аквиста дела обстояли еще хуже.

У него дома была мама-художница, которая работала на фабрике, производившей ткани для мебели, а в свободное время рисовала дома бесчисленные картины, и поэтому дом напоминал жилище сумасшедшего. Оба папы Аквиста, и определяющий, и дополняющий, маму очень любили, и потакали ей во всём, поэтому мама творила что хотела и ни в чем себе не отказывала. Аквист был её единственным сыном, родила она его достаточно поздно (всё не могла решить, от кого она хочет ребенка), и Аквисту досталась вся материнская любовь, на которую она была способна.

И любви этой Аквист боялся, как огня.

— Крошка, — говорила мама сыну, стоящему с ней рядом. — Сегодня на улице прохладно. Надень шарфик, крошка.

Крошка-сын, выше мамы на голову, покорно кивал.

— Да, мама, — соглашался он. — Хорошо, мама.

— Малыш, — говорила мама в другой раз. Малыш съеживался заранее и втягивал голову в плечи. Рефлекторно. — Подай маме тюбик белил. Только не испачкай ручки.

— Да, мама, — привычно соглашался Аквист. Но коварные белила оказывались в бракованном тюбике, и мама со смехом оттирала сыну пальцы тряпочкой, смоченной маслом, и потом рассказывала подругам, что все дети — на всю жизнь дети, до старости.

Быть дитём до старости Аквист категорически не хотел, поэтому, как только позволил возраст, подался в университет, и, к большому удивлению мамы, внезапно поступил. Мама сказала, что старший отец у Аквиста был «большой умница», и, видимо, Аквист пошел в него. К сожалению, старший отец Аквиста умер от физдецомы, когда Аквисту было три года, и Аквист его толком не помнил. Так, какой-то смазанный образ. Черноволосый высокий рауф с желтыми красивыми глазами стоит рядом с его, Аквиста, папой, и улыбается. Больше ничего не осталось.

Собственно, отсюда и происходила тайная мечта Аквиста о машине времени. Ему хотелось посмотреть на отца, понять, каким он был. А еще он хотел, конечно, чтобы физдецома стала излечимой.

Тогда бы отец, наверное, не умер.

На Раворе-7 существовали следующие официально признанные болезни. Их список стоит озвучить, чтобы понять, до какой степени была в свое время опрощена медицинская система этой планеты.

Итак.

Апчихит — простуда.

Попогрыз — геморрой.

Попоболь — понос или запор.

Зубы — зубы.

Головнюк — головная боль.

Физдецома — все прочие болезни.

Кирдык — кирдык.

Если от апчихита существовали порошки и таблетки, от попогрыза мазь, от попоболи фруктовые шарики и промывание, от зубов зуболечилы со сверлами, а от головнюка примочки, то от физдецомы лекарств не имелось. Услышав страшный диагноз, разумные впадали в уныние, потому что оставалось им только одно — побыстрее покинуть этот мир, чтобы не мучиться. Некоторые, правда, почему-то излечивались, но в медицине это явление объяснялось просто: спонтанная ремиссия физдецомы. Или, если угодно, чудо Триединого. Почему оно произошло, пусть греваны объясняют.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Еще существовал кирдык. Кирдык — это когда сразу. Травма, например, или внезапная физдецома чаще всего именно им и заканчивалась. Ну или происходило чудо, и разумный почему-то выживал. Чаще всего, правда, никаких чудес не происходило. Как не произошло чудо со старшим отцом Аквиста.

В общем, домой Аквист не хотел, потому что не хотел превращаться в мамину усладу и вечного ребенка. Он тоже, как и Шини, был не прочь стать архивариусом или хранителем, и Фадан его как партия вполне устраивал.

Оба они, и Шини, и Аквист, сейчас были готовы на всё, лишь бы не возвращаться в свои старые жизни. Надо исследовать хрень? Да с удовольствием. Лишь бы не обратно.

* * *

— Ну, в принципе, про рауф ты нормально объяснил, — Скрипач отложил итский блокнотик в сторону. — А что за Равор-7 такой? Что-то он мне больно сильно Апрей напоминает.

— Не, это не Апрей, — Ит, который только-только вышел из ванной, плюхнулся на кушетку и зевнул. — Это так… сборная солянка.

— А что дальше будет? И почему ты это всё назвал «Дело времени»?

— Слушай, с какой радости я должен рассказывать? — Ит хмыкнул. — Вот напишу, прочитаешь.

— Вообще, ты очень тривиально пишешь. У всех графоманов все книжки начинаются с того, что герои просыпаются после пьянки. Твои не исключение.

— А может, я и есть графоман, — Ит, кажется, рассердился. — И вообще, тебя никто читать не заставлял. Не нравится — не читай. Отдай блокнот.

— Точно, графоман, — покивал Скрипач. — Критики не любишь.

— Не критики, а хамства. Отдай, я сказал!

— На, чего разорался. Понапридумывал чушь какую-то, и еще обижается. Ромашка нежная выискалась.

— Рыжий, иди ты в пень, — Ит отобрал блокнот и спрятал в ящик стола. — Не дам я тебе ничего больше читать.

— Потому что обиделся, — поддел Скрипач.

— Потому что зачем читать, если не нравится?

Скрипач пожал плечами.

— Ну и не надо, — резюмировал он. — Не больно и хотелось…

2

Девушка с большими… глазами

На следующий день Ит после сиесты отправился на рынок, потому что всем захотелось арбуза. Берта настояла на том, чтобы арбуз был съеден не на пляже, а в гостинице — она была категорически против того, чтобы дочери ели плохо вымытый арбуз и потом страдали животами. Ит прихватил две авоськи и двинулся в сторону рынка, а Берта, Даша и Вера в сопровождении Фэба с Киром отправились вниз, в холл, за мороженым.

Гостиница была просто роскошная, и этой роскошью все немного тяготились, но выбирать в данном случае не приходилось — в этот раз их отпуск оплачивал конклав, и конклав выкупил на месяц эти два шикарных номера, и обеспечил проезд, и выдал немаленькие подъемные. Ладно, гулять так гулять, решили все, и поехали «гулять».

Ри с Джессикой и детьми должны были приехать через пару дней: Ри сейчас заканчивал очередной этап работы, не уложился в срок, и их вовремя не отпустили…

Скрипач, убедившись, что все ушли, сначала закрыл дверь номера, а потом принялся за лихорадочный поспешный обыск.

В ящике стола блокнота не оказалось, в рюкзаке Ита — тоже.

— Твою налево, — пробормотал Скрипач, озираясь. — Куда ж ты его сныкал? Вот падла обидчивая.

Он быстро проверил обе кровати (под матрасами блокнота не было), потом холодильник (пусто), потом вещи девчонок (ничего), потом прихожую номера (снова ничего). Минуту подумав, Скрипач направился в ванную, и спустя три секунды вытащил блокнот из щели между чугунной чашей ванны на львиных лапах и стеной, отделанной плиткой «кабанчик». Блокнот был слегка пыльным, видимо, Ит засунул его в щель впопыхах, не наведя предварительно чистоты в импровизированном тайнике.