Читать интересную книгу Амурский Путь - Василий Кленин

в слезах: так не доставайся ты никому! Три десятка лет прошло с тех пор; конечно же, важнейшие дворцы внешнего двора восстановили в прежнем блеске. Разбили парки, отстроили что-то из внутренних покоев. Однако, много строений не восстановили до сих пор. Просто укрыли от взоров…

Такой вот Запретный город для беглеца из будущего был отличной иллюстрацией всей империи Цин (впрочем, здесь никто так не говорил; только Да Цин — Великая Цин… и никак иначе). Так вот, империя ослепительно сияла от невероятного лоска, от слов восхваления, от помпезных ритуалов — а за непроницаемыми ширмами царила одна сплошная гниль и змеиные подлые правила игры. Читая умные книжки, Санька это толком не разглядел, а вот, находясь здесь, в плену, не мог не заметить.

Воистину, Великая Цин должна была саморазрушиться уже десятки раз. Но постоянно ее спасало какое-то чудо. Череда чудес. Император Абахай (которого здесь знают как Хунтайцзи) умер, едва начав войну с Китаем, и тут же разразился династический кризис. У него был уже взрослый сын, но, кажется, многих тот не устраивал. Особенно, родного брата императора — Доргоня. Выходила патовая ситуация: легитимности больше у Хаогэ Абахаевича, а реальной власти — у Доргоня и ряда других знатных князей. Вот тут-то на сцену вышла скромная монгольская девушка Бумбутай. Из нескромного рода Борджигинов.

Бумбутай была женой Абахая. Одной из самых младших. Начинала она наложницей с двузначным порядковым номером, но под конец жизни мужа выбилась в императрицы призовой пятерки. И сына успела от императора прижить. Да вот беда — был сыночек далеко не самым старшим. Маленькому Фулиню на момент смерти отца было всего шесть лет. Дальше…

Северный варвар Ялишанда Шаци только хмыкнул. Дальше наступала пора грязных сплетен, которыми был переполнен Пурпурный Запретный город, равно, как и весь Пекин. Бумбутай сделала Доргоню выгодное предложение: править империей от имени ее маленького Фулиня, будучи, законным опекуном. Так у дядюшки появилась своя легитимность и возможность законно разделаться со старшим племянником. В знак подкрепления договора молодая вдова отдала Доргоню свое тело. Стоит ли упоминать, что Бумбутай Борджигин — это та самая вдовствующая императрица Сяочжуань Вэнь, которую столичные маньчжуры называют не иначе, как Амба Мама. И которая исподтишка правит империей вот уже почти 40 лет, стоя за плечом у уже третьего императора — своего внука.

Конечно, официально всё не так. Официально Абахай сам перед смертью назначил наследником Фулиня, назначил и опекунов. Всё чинно и благородно. Только самый последний служка здесь знал правду, которая хранится за плотными ширмами.

Например, как властный Доргонь изуродовал детство маленького императора. Настолько, что после смерти некоронованного самодержца, труп его вынули из могилы и покромсали на куски. Одни шепчутся, что по приказу молодого Фулиня. Другие — что Фулинь это делал лично. Мстил и за себя, и за мать. Но ныне прах Доргоня покоится на почетном месте среди прочих властителей Айсиньгёро, ему оказывают почести… Это всё поверх ширм.

Также все знают, что Фулинь так и не обрел счастья и духовного покоя. После смерти любимой наложницы, он совсем расклеился, ударился в буддизм, отдав все рычаги власти непотопляемым евнухам. Император собрался забриться в монахи, бросив Великую Цин на произвол судьбы… да вдруг умер. Да-да, пугающе вовремя. И здесь шепотки разделяются, рассказывая о том, что творилось за ширмой. Одни говорят, что слабого сына убила сама Амба Мама, решив передать престол внуку. Другие — что она позволила Фулиню тайно стать монахом, обставив всё внезапной смертью. Договорилась, чтобы отдал он трон лучшему из сыновей — и ушел с миром.

Только вот новый император Сюанье опять был малолеткой. Теперь восьмилетним. И снова вместо него правили регенты — теперь четверо. Расчет на то, что чем больше опекунов, тем труднее будет кому-то захватить власть, не оправдался. Регенты принялись разворовывать богатую страну, которая недавно упала им в руки. Это сейчас обвиняют только одного — Аобая. Потому что тот оказался успешнее прочих, уничтожил или подчинил остальных регентов и начал помыкать юным Сюанье, показывая, кто в доме хозяин. Но за ширмой знают: китайцев грабили все.

По счастью (для Цин) этот Сюанье оказался крепким орешком. Его не сломили ни ранний уход отца, ни «боярская вольница». У мальчишки оказалось в наличии два ценных качества: он умел учиться и ждать. А еще его поддерживала хитроумная бабка Сяочжуань Вэнь. Набравшись опыта и сил, юноша смог сковырнуть властного Аобая и начать собственное правление.

«Всё было практически на моих глазах, — покачал головой Дурной, пока его досматривали в восточных воротах Запретного города. — Раз за разом меня водили сюда — ползать на брюхе перед грустным мальчиком с рябым от оспы лицом. Мальчик рос, грусть его на лице сменялась решимостью. Но три года назад всё изменилось: меня привели ползать уже совсем перед другим императором. Не мальчиком и совсем не грустным. А поверженный Аобай сидел в тюрьме. Где весьма скоро и умер. Рассказать о причинах его столь скоропостижной смерти, которые скрывают плотные ширмы?».

Четвертьвековая почти непрерывная смута закончилась. Вернее, империя встала на путь ее завершения. И у руля стоял уже взрослый (сейчас ему 18 лет), образованный, терпеливый и настойчивый правитель (да и про надежную Амба Мама не стоит забывать). Еще в 14 лет он выбрал девиз своего правления — «Процветающее и лучезарное». Канси. Под этим именем его и обозначали, когда в разговоре нужно было уточнить, о каком императоре идет речь (все-таки произносить всуе личное имя крайне неприлично). Под этим именем его и запомнит история.

Конечно, впереди у паренька еще немало испытаний… и о некоторых Ялишанда Шаци знал. Попытаться лезть вперед с пророчествами он даже не пытался. Во-первых, еще по темноводскому прошлому он хорошо помнил, как это опасно — что-то предсказывать. А в закоулках восхитительного Запретного города так легко умереть даже сановнику, не говоря уже о каком-то пленнике-варваре.

А во-вторых, Дурнову было всё равно. Почти 13 лет плена вытравят радость жизни из любого. Ему уже сильно за сорок, он изрядно перекалечен и до сих пор полностью не восстановился. Списанный ресурс. Никаких радостей. Никаких надежд. Весь его мир был уничтожен, все мечты и планы разодраны в клочья.

Изредка, вечерами он принимался истово молиться непонятно кому (то ли Богу, то ли Золотой Рыбке, то ли еще кому):

«Пожалуйста! Пусть хотя бы она будет жива! Пусть спасется, сбежит на север. В тайгу. Пусть живет…».

Но и на это надежды были слабыми. Угасавшие с каждым впустую прожитым годом.