- Ох, - дрогнувшим голосом говорит она, - вы опять...
Олдж вздрагивает от звука ее голоса и делает неверное движение рукой. Йцукенг тут же подхватывает его, ввинчиваясь правой ладонью в чехарду искр, и Олдж вздрагивает еще раз - на этот раз от сильного укола боли, когда его флагман расцветает огненным цветком.
В ушах Йцукенга вновь начинает звучать музыка - победная, спасительная, и он отдается на ее волю, плывет по слышным только ему волнам, не ощущая больше разрядов тока - может быть, из-за транса, а может быть, потому, что теперь их почти нет...
- Стоп! - кричит Ячсмить, и машет перед лицом Йцукенга свой маленькой ладонью, - стоп, стоп, стоп!
Йцукенг открывает глаза и видит, что Олдж до крови прокусил себе нижнюю губу, видит тоненькие темно-красные струйки из его ноздрей, почти обессмыслившиеся глаза.
- Стоп, - говорит он, и тренажер гаснет.
Ячсмить садится на корточки рядом с Олджем и вытирает платком его лицо, послав Йцукенгу полный укора взгляд.
- Я почти смог! - чуть не плача, говорит мальчик, - еще бы чутьчуть!
Йцукенг постепенно возвращается к действительности, сознавая, что он сидит в комнате, на стуле, и не нужно непрерывно отдавать приказов и маневрировать, контратаковать, терпеливо ожидая... ожидая роковой ошибки противника, чтобы потом не оставить ему шанса. Ни единого.
- Да, - говорит он, - у тебя почти получилось. Странное ощущение, когда тебя бьют твоим же оружием... сегодня на террасе подсмотрел? Похвально. Но такого гандикапа я тебе не дам больше, ты уж извини...
- Еще раз! - просит Олдж, пытаясь высвободиться из ласковых, но настойчивых рук Ячсмить.
Йцукенг качает головой.
- По одной попытке за день.
Мальчишка бьет себя кулаком по колену. В глазах застыли слезы - не слезы боли, слезы обиды.
- Первое, - говорит Йцукенг, - что бы не происходило вокруг тебя не отвлекайся. Это главная ошибка, которую ты допустил сегодня, и она повлекла за собой все остальные. Второе - эсминцы. Ты использовал их крайне нерационально. По меньшей мере дважды у тебя была возможность покончить со мной одним махом с их помощью, и ты ей пренебрег. В следующий раз крейсеров ты не получишь, зато я дам тебе тройное по эсминцам. Подумай, как будешь действовать.
- Я хочу сейчас, - говорит Олдж, уворачиваясь от маминого подзатыльника.
- Третье, - говорит Йцукенг, - не торопись. Никуда не торопится тот, кто везде успевает.
Подмигнув, он взъерошивает сыну волосы - той самой рукой, которая только что заставила его плакать, и добавляет:
- Завтра будет еще один день.
Йцукенг спит, и впервые за последние несколько месяцев видит сон. Ему снится, что он лежит не в своей комнате, свободно раскинув руки-ноги по широкой кровати, а плавает в бесцветной жидкости внутри зеленого саркофага. И там, в саркофаге, его руки, ноги и местами тело проткнуты тонкими трубками, а от головы отходит множество блестящих серебристых нитей, уходящих в торцовую стенку. Рядом стоят такие же ящики, и где-то рядом в жидкости точно так же плавают Ячсмить и Олдж, непохожие на себя, страшно худые и бледнокожие. А Бю вообще нет, в ее саркофаге нити уходят в объемистый кристалл с полметра длиной, с в странно завораживающем ритме мигающий гранями.
Зеленые ящики стоят по обеим сторонам коридора, и их так много, что не видно, где кончается тоннель. По полу коридора с тихим шелестом ползает нечто металлическое, ощупывает ящики, что-то поправляет, подкручивает, визжит шарнирами. Тишина, неяркий красный свет и сильный запах могил...
Йцукенг начинает метаться по кровати, комкать шелк простыней ладонями, скрежетать зубами. И, повторяя его движения, тот, второй Йцукенг, в саркофаге, открывает и закрывает беззубый рот, слабо подергивает конечностями, отчего пронизывающие тело трубочки колышутся в физрастворе и грозят выскочить из бледной до прозрачности кожи. Тогда откуда-то выдвигается тонкая металлическая игла и коротко тыкает Йцукенга в шею, но он не перестает метаться, и игла, тревожно жужжа, тыкает его в шею снова и снова, и тогда Йцукенг понимает - это не игла, это силуэт легкого рейдера разведки на обзорном экране, сейчас будет очень важная, интересная игра, и ее доверили ему, Йцукенгу, и все они сидят в стилизованной рубке линкора - он, старина Тим, Сву Цыч, какие-то незнакомые, но несомненно очень хорошие люди, и Йцукенг хлопает Сву по плечу, на время забывая, что это его будущий смертельный враг, и что-то объясняет ему, и Сву соглашается, сверкая белыми зубами, кивает, и тоже что-то говорит. Йцукенга переполняет острое, невыносимое почти ощущение счастья - от того, что за ним - его привычное озеро, его любимая, его дети, его небо, по-своему прекрасное днем и ночью - и за это все он порвет глотку любому, сколько угодно раз, каким угодно способом...
Потом все куда-то пропадает, и Йцукенг вновь, еще раз видит только что прошедший день - несущаяся навстречу гладь воды, завтрак, старые книги, так иногда неуместные на ультрасовременном мониторе, скачущее напряжение схватки, горячее упругое тело в руках и запах ландышей от длинных волос, в которые зарываешься лицом, выпрыгивающий из флаера Тим, дружеская пирушка, серьезный разговор под россыпью холодных цветных звезд, кровь из носа у сына, его рука, лохматящая прическу... здесь что-то замыкает в голове у ведущего стратегического оператора западных границ - слишком много раз дергался среди клубящихся пузырьков силуэт разведрейдера, так похожий на иглу - и Йцукенг раз за разом видит себя, опускающего руки и с улыбкой произносящего:
- Завтра будет еще один день... завтра будет еще один день... еще один... день...
Челябинск, зима 2000.