Читать интересную книгу Саня - Борис Можаев

Она была похожа на молодого орленка, поднявшегося впервые высоко над степью: его пьянит необъятный простор, он бросается грудью на сильный встречный ветер, и откуда ему знать, что порывистый степной ветер может поломать неокрепшее и неумело поставленное против ветра крыло...

Первое столкновение произошло у Сани с кассиршей. В ту ночь заболела жена у Крахмалюка. Он прибежал к Настасье Павловне в калошах на босу ногу и, чуть не плача, причитал в потемках:

- Помогите мне, помогите! Рива помирает... Всякую чепуху несет. Ребенки плачут.

- Да что ж ты нюни-то распустил! - грубовато оборвала его Настасья Павловна. - Эх ты, мужик! Лошадь запрягай, за доктором в Звонарево ехать надо.

Крахмалюк, словно спохватившись, взял калоши в руки и опрометью бросился во двор.

- Да куда ты босой-то? Простудишься! - крикнула вслед ему Настасья Павловна, но, не остановив его, только махнула рукой. - Вот непутевый.

Саня быстро оделась и вместе с Настасьей Павловной пошла к Крахмалюку.

В небольшой комнате лежала на кровати под каким-то серым одеялом Рива. Лежала в платье, прямо на ватном матраце.

Это была молодая, цветущая женщина, с полными, рыхлыми щеками и густыми свалявшимися волосами. Она тихо и ровно стонала, закрыв глаза. Возле кровати на полу сидели два малыша, грязные, без штанов, в коротких рубашонках и кричали один другого пронзительней.

- Вот тебе и женихи! - воскликнула Настасья Павловна, беря их на руки. - Да кто же вас обидел-то? Кошка? Где кошка? Вот я ей задам сейчас...

В сумраке, еле-еле разгоняемом висячей лампой, Настасья Павловна быстро нашла детскую одежонку, не переставая ругать обидчицу кошку, одела мальчуганов и унесла их к себе. Саня осталась возле больной.

- Что у вас болит? - спросила она, наклоняясь к Риве.

- Вся... вся болю, - с трудом отвечала та в краткие паузы между стонами.

Крахмалюк привез докторшу. Молодая широкоплечая женщина резким движением сбросила с Ривы одеяло и, пощупав живот, сказала баском:

- С утренним поездом больную отправить в город, в клинику.

- А как же с билетами? - спросил Крахмалюк у Сани.

- Выпишем билет, собирайтесь.

Однако кассирша выписывать билет отказалась наотрез.

- Вы что, порядка не знаете? - удивленно встретила она Саню и Крахмалюка. - Чтобы выписать билет больному, надо заключение железнодорожного врача, а не любого деревенского. Да и то мы выписываем только по своей дороге. А в крайцентр выписывает узловая станция. - Верка насмешливо поджала губы.

- У меня же денег не хватит туда-сюда ездить! - взмолился Крахмалюк.

- А у меня что, думаешь, лишние? - спросила кассирша.

- Ладно, у кого сколько денег, потом договоритесь, - властно прервала их Саня. - А сейчас выписывай билеты.

- А я вам не подчиняюсь по кассе! - запальчиво ответила Верка.

- В таком случае вам придется сдать кассу, - строго предупредила ее Саня.

- Ах вот как! Пожалуйста. - Верка бросила на стол перед Саней ключи от кассы и, вызывающе покачивая плечами, пошла из кабинета. На пороге она произнесла с улыбкой: - Еще посмотрим, как вы меня приглашать станете!

Саня опломбировала кассу, потом вызвала Настасью Павловну, они составили акт на вскрытие и проверили кассу вместе.

- Как же теперь быть, девонька? - спрашивала Настасья Павловна, озабоченно вздыхая. - Ведь конец месяца, отчеты составлять надо. Ты умеешь ли?

- Нет, тетя Настя, - ответила хмуро Саня, - но вызывать ее не стану.

- Да, конечно, это непорядок, - согласно кивала головой Настасья Павловна и, видя удрученность Сани, весело воскликнула: - Да что ты голову повесила! Справимся вдвоем-то как-нибудь. Приходилось нам и такими делами заниматься. Вспомним.

Почти неделю просидела Саня за отчетом вместе с Настасьей Павловной. И удивлялась множеству всяких отчетных форм: отчитываться надо и по багажу, и по грузам, и по билетам, а потом еще по воинским билетам отдельно; по местному сообщению отдельно, по прямому сообщению опять отдельно. А потом еще и по денежным запискам. И всего не перечислить. И вот когда множество ведомостей подошло к концу, от начальника движения дороги пришел приказ, в котором объявлялся кассирше выговор, а Сане - начет за незаконную выписку двух билетов.

- Ну вот и рассудили, - с горькой усмешкой сказала Настасья Павловна. Кому пышки, а кому еловые шишки.

Это первое наказание не заставило Саню сетовать на людскую несправедливость. "Наплевать, что я уплатила три сотни, зато человека спасла", - твердила она про себя.

Но не остался незамеченным этот добрый шаг сослуживцами Сани, людьми, как думала она, равнодушными и эгоистичными.

Однажды за обедом, разливая по тарелкам пахучие, перетомленные, бордовые от красных помидоров щи, Настасья Павловна сказала Сане:

- Давеча ко мне заходил Кузьмич с Шилохвостом, по твоим делам.

- По каким это моим? - спросила, настораживаясь, Саня.

- Говорили, мол, одной начальнице отдуваться за Крахмалюков несправедливо. Надо три сотни уплатить всем поровну.

- Еще чего выдумали! - недовольно воскликнула Саня, наклоняясь к тарелке и чувствуя, как лицо ее заливается краской. - Заплатила, и все тут.

Немного спустя, оправившись от смущения, Саня вдруг рассмеялась.

- С чего это ты? - Настасья Павловна пристально посмотрела на нее.

- Представляю, с какой миной вносил бы свой пай Кузьмин!

- А что ж тут представлять? Внес бы, как все.

- Да ведь он за копейку готов удавиться. Знаете, он приходил ко мне жаловаться на Сергункова - тот не уплатил ему за десять стаканов смородины. - И Саня снова усмехнулась.

- Ничего тут нет смешного, - строго сказала Настасья Павловна. - Ведь Сергунков-то не просил у него смородины, а взял под видом купли, да еще деньги не уплатил. Обманул, выходит.

- А Кузьмич его не обманул с баней-то?

- Эй, милая, какой тут обман, когда все прахом шло. Кузьмину бы не досталась баня - все равно на дрова бы растаскали. Без хозяина и товар сирота.

- Тетя Настя, но ведь ты же сама осуждала Кузьмина за то, что он Сергункова подпаивал, а теперь вроде бы и защищаешь.

- Никого я не защищаю. Да дело-то вовсе и не в Кузьмиче, а в самом Сергункове... Не Кузьмич, так другой нашелся бы.

- Может быть, но денег я все равно от них не возьму.

- Денег-то, может, и не надо брать, - Настасья Павловна тронула Саню за плечо и участливо подалась к ней. - А случаем надо пользоваться, девонька: видишь - люди-то к тебе лицом поворачиваются.

- А мне-то что за выгода?

- Бона! Ты, никак, начальница? А сколько у нас делов-то на станции. Небось одна не много натворишь. Помнишь, как тебя встретили?

Саня отложила ложку.

- Что-то я не пойму тебя, тетя Настя.

- А чего ж тут понимать? Надо начинать с малого. Возьми хоть нашу школу. Ведь там же посередь класса печка стоит. Ребята лбами об нее бьются. И дымит она, просто страм!

- Ну? - Саня вопросительно смотрела на нее.

- А Кузьмич-то и маляр, и плотник, и печник. На все руки от скуки. Давеча он к тебе приходил, а теперь ты к нему иди. Ну и потолкуй с им. Денег, мол, нет, а печку перекладывать надо. Детишки ведь!

- Да, но занятия как же? Не закрывать же школу на неделю.

- Думала я и об этом, да не знаю, согласишься ли ты, - Настасья Павловна с минуту помолчала. - Кабинет у тебя просторный... может, временно отдашь под класс?

- Тетя Настя, да ты у нас настоящий министр! - Саня встала и быстро поцеловала Настасью Павловну. - Я побежала! - сказала она, направляясь к двери.

- Да куда ты? Не успеешь, что ли? Картошки хоть поешь, господи!

- Потом, потом! - Саня хлопнула дверью и вышла на улицу.

Единственная классная комната станционной школы помещалась в одном из бараков. Всего в школе училось человек пятнадцать, большей частью дети ремонтников дороги, живущих в полверсте от станции. Там жила и учительница Касаткинской школы, пожилая одинокая женщина. Саня вспомнила, как учительница, теребя концы своего простенького темного платка, сетовала не раз и на щели в полу, в которые дует, и на разбитые окна, и на печь.

Сане и самой мозолила глаза эта нелепая печь посередине класса, оставшаяся от разобранной под школу квартиры. И вот теперь она с затаенной надеждой шла к Кузьмичу. Что-то ей готовит первая попытка? Посмеется, поди, да еще чего доброго из избы попросит. Ах, попытка не пытка! А если он согласится? Ведь это ж не только ремонт - тут мостик к душе человеческой перекинется. Эх, тетя Настя! Все-то ты понимаешь...

Саня подошла к калитке кузьмичевской избы, стоявшей на отшибе. Откуда-то сбоку из кукурузных зарослей рванулся ей наперерез черный лохматый кобель и злобно захрипел, завертелся волчком на цепи. Из сеней неторопливо вышел Кузьмич.

- Замолчь, неугомонный! - Он унял собаку и вопросительно уставился на начальницу.

- Я к вам, - сказала Саня и, словно извиняясь, добавила: - Потолковать на минуточку.

- Проходите в избу, - Кузьмин широким жестом показал на дверь и пошел вслед за Саней.