и надеваю бельё. Бельё я люблю красивое и дорогое. Большая часть средств с моей карты уходит именно на эту статью расходов. Выхожу к девчонкам. Зоя сидит за компьютерным столом и переписывается в социальных сетях, уверена, с парнями, а Полина аккуратно развешивает мои вещи по плечикам, которые Зоинька в творческом процессе разбросала по полу. Надеваю нежно-голубые обтягивающие джинсы с дырками на коленках и белую футболку. Футболка обычная, короткая и не доходит до пупка. Итак, набедренные джинсы, открытый пупок и наглухо закрытая грудь.
– Ну как? – кручусь перед подругами.
– Потрясающе, – говорит Зоя, оглядывая меня со всех сторон. – Чёрт, Герасимова, мне б твою задницу.
– Занимайся в спортзале почаще.
– Не-а, я предпочитаю другой способ держать себя в тонусе.
– Знаем мы твой способ, надеюсь, ты предохраняешься.
– Обижаешь, презервативы – мои лучшие друзья.
– Образ не полный, – слышу голос второй подруги, которая выходит из гардеробной.
– Как это исправить? – ровным голосом спрашиваю я.
– Прической. Она должна быть простой, но привлекающей внимание.
– Высокий хвост? Косичка? Колосок? – перечисляет Полина, я же даже не пытаюсь напрягать свой мозг. В данной ситуации есть кому думать, я всего лишь манекен.
– Две косички, – вердикт вынесен, но меня он не устраивает.
– Да вы что, я ж не в пятом классе, – возмущаюсь, даже в начальной школе я ненавидела эти проклятые косы, поэтому подстригалась всегда под каре.
– Вот именно, – настаивает подруга, – косички ассоциируются со школьницей, порочной невинностью.
– Какой невинностью?
– Помолчи, Лера. Не сбивай с мысли. Садись на стул, будем лепить соблазнительницу взрослых дяденек.
Через двадцать минут из зеркала смотрела и правда девочка, хоть я и сейчас не тетушка. Полина нанесла слегка уловимый мейкап, а губы выделила блеском. Но две косички в сочетании с джинсами и короткой майкой создали необходимый нам образ-загадку.
– Ты конфетка, которую ему захочется развернуть, – довольно произносит Зоя, глядя на меня в образе.
– Даже я её хочу, – шепчет Полина Зое.
– И не говори, если он не клюнет, значит, он гей.
– Однозначно.
Я теперь даже теряюсь, чего мне хочется больше: признания моими подругами его «официальным геем» или же интерес и желание с его стороны. Могу ли я, девочка восемнадцати лет от роду, заинтересовать такого мужчину?
Глава 4
Первый день соблазнения или первый блин комом
Приняв душ после пробежки, я спускаюсь к завтраку. Овсянка ожидает меня в компании друга. Стас сидит за столом, делая вид, что ест. Он нервничает. Через несколько часов у него самолёт, чемодан уже стоит в холле.
– Доброе утро, – приветствую друга, присаживаясь за стол.
– Доброе, Игорь. Как спалось?
– Неплохо. А ты, я вижу, не спал. – Тёмные круги под глазами и лёгкая заторможенность в движениях свидетельствуют о том, что ночь была трудная.
– Эти головные боли меня доконают, – говорит, потирая виски подушечками пальцев. – Таблетки уже не помогают.
– Попроси Мироныча выписать другие.
– Другие – это наркота. Я не хочу быть зависимым. Это вторая причина, по которой согласился на операцию.
– А первая?
– Валерия. Хочу выдать её замуж, взять на руки внука или внучку, хочу ещё много раз поздравить её с днём рождения. Восемнадцати лет для меня мало, я не готов оставить её одну в этом мире.
– Ты слишком её любишь.
– Своего ребёнка невозможно любить слишком, Игорь. Любовь к своему дитю – она другая, нежели к родителям или к женщине. Да, она сильнее всех, но нельзя о ней сказать, что она «слишком большая». Она просто другая. Ты поймешь это, когда сам впервые возьмёшь своего ребенка на руки.
– Знаешь, кто будет оперировать? – меняю тему разговора, так как дети для меня далёкая тема. Не могу представить мелких сорванцов на своей территории.
– Да, фрау Катрин Рихтер, её называют Святой.
– Как?
– Святой, говорят, что безнадежных с того света вытаскивает, бывшие пациенты ставят теперь свечи не перед иконами, а перед её фотографией.
– Симпатичная?
– Не видел. В интернете в общем доступе нет ни одной фотографии, интервью не даёт, на светских мероприятиях не появляется. Живёт только работой.
– Не замужем?
– Неизвестно. Свою личную жизнь тщательно скрывает.
– Обследование проводить будет она?
– Нет, фрау Рихтер сейчас в Финляндии на какой-то конференции, обследование проведёт её ассистент, Отто Леман, но она уверяет меня, что Отто очень компетентный врач и я могу ему доверять.
– Ты общаешься с ней?
– Да, переписываюсь в мессенджере. Она, кстати, в онлайне двадцать четыре часа в сутки. Я сегодня ночью ей написал, и она мне ответила через секунду, впрочем, как и всегда. Такое ощущение, что она не спит, не ест, сексом не занимается. В любое время суток отвечает мгновенно. Разве женщина может писать рекомендации по обезболиванию, пока над ней кто-то пыхтит? Может, она и правда не человек.
– Ты представляешь, как она трахается?
– Нет, сам процесс я не представляю. Просто поражаюсь, что она ни разу не медлила с ответом. Такое ощущение, что у неё нет личной жизни вообще.
– Как пациента тебя должно это радовать.
– Ты прав, меня это вдохновляет и вселяет надежду.
– Зачем ты пишешь ей?
– Описываю своё состояние, скачки давления, вид и продолжительность головных болей, даже температуру тела. Говорит, что ей необходимо это знать, чтобы составить полную картину моего диагноза. Опухоль в моём мозгу, Игорь, выросла на шесть миллиметров и стала с перепелиное яйцо. Катрин говорит, что медлить нельзя, либо операция сейчас, либо никогда. А никогда для меня приравнивается к смерти.
– Ты подтянул свой немецкий?
– Нет, мы общаемся по-русски. Это её просьба. Фрау Рихтер ещё и полиглот, знает более семи языков, с каждым пациентом старается разговаривать на его родном языке.
– Оригинальная практика изучения языков.
– Дело не в изучении языков. Она понимает, что пациент в основном пишет ей в периоды дичайших болей, а в такие моменты не до переводчиков или словарей. Я иногда на русском-то нормально написать не могу.
– Дочь знает о цели твоей поездки?
– Нет. И не узнает. – Стас наклоняется ко мне и очень серьезно смотрит. – И, вообще, если с операцией не выйдет, если я умру на операционном столе, сделай так, чтобы она об этом никогда не узнала.
– Как ты себе это представляешь?
– Сердечный приступ или авария, вариант моей смерти выберешь сам.
– Но почему нельзя сказать правду?
– Эта правда будет означать, что я лгал ей много лет, а она уверена, что я никогда её не обманываю. Не хочу, чтобы дочь разочаровалась во мне, даже посмертно. Кто угодно, только не она.
***
– Может, всё же останетесь на завтрак? – спрашиваю я, когда подруги уже