Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №09 за 1993 год - Вокруг Света

...Многочисленные экспедиции XVII века, организованные с целью поиска путей на Восток и в Китай, оканчивались неудачно. Большинство мореплавателей или не могли пройти далее Вайгача, или, проникнув до Ямала, поспешно возвращались. Плавания считались опасным делом, и найти желающих сопровождать экспедиции, хотя бы до Печоры, было нелегко.

Первая попытка организовать экспедиции к устьям сибирских рек относится к 1712-1713 годам, когда кто-то из пустозерских или мезенских купцов достиг северной оконечности полуострова Ямал. О другой попытке сообщил в декабре 1721 года французский посол Кампредон. По его словам, Петр I направил экспедицию из Архангельска в устье Оби и Тазовскую губу. Однако о судьбе судов ничего не было известно.

10 июля 1734-го из Архангельска на Восток вышли два коча — «Обь» и «Экспедицией». У острова Долгий кочи экспедиции видел помор Василий Дорофеев (отец М.В.Ломоносова), который 3 сентября, по приходе в Архангельск, сообщил об этом Конторе над портом. 25 июля суда вошли в пролив Югорский Шар. В тот год кочи не смогли обогнуть полуостров Ямал и возвратились на зимовку в устье Печоры. Неудачи преследовали отряд и в 1735 году. Пролив Югорский Шар был забит льдом, и выход в Карское море задержался до конца июля: «И так были в том Шаре ото льдов утеснены, что принуждены стоять на мелях и день и ночь, разными способами от оных отбиваться и едва могли спастись». С трудом пробивался отряд на северо-восток. Борясь с ветром, коч «Экспедицион» достиг широты 73 градуса 11 минут, а коч «Обь» — 73 градуса 4 минуты; затем оба повернули назад. Зимовали суда опять в устье Печоры.

Таким образом, за два года плаваний отряд не достиг устья Оби. Адмиралтейств-коллегия, не сделав упрека за неудачи, постановила, что «без окончания по инструкции в совершенстве, оной экспедиции возвращение оттуда командою не будет». Новым начальником был назначен Степан Гаврилович Малыгин.

Помня о неудачах Муравьева и Павлова, Малыгин стремился поскорее пройти самое трудное место маршрута — Югорский Шар, чтобы остаться на зимовку за проливом. О том же говорилось и в инструкции Адмиралтейств-коллегий: «... ежели за какою крайнею невозможностью в одно лето оной экспедиции в окончание привесть будет невозможно, то для зимования обыскивать пристойного и безопасного места, не отдаляясь оттуда, где способнее изобретено будет; и в том с общего с прочими офицерами рассудения поступать...»

11 августа 1736 года в проливе Югорский Шар, забитом сплошными льдами, Малыгин отправил коч «Обь» под командой Сухотина в Архангельск, а сам перешел на другое судно. Дальнейшее плавание продолжили лишь через двадцать дней, как только подул южный ветер, отогнавший от берега льды. Но уже 14 сентября лед снова остановил продвижение. Намеченная зимовка в устье реки Моржовки срывалась, и отряд вынужден был войти в реку Кара, подняться по ней 60 верст и там зазимовать. В память о той зимовке море к востоку от пролива Югорский Шар было названо Карским по имени реки. И лишь в навигацию 1737 года прошли в Обскую губу...

Обо всем этом я вспомнил так, для сравнения: гребное судно «МАХ-4» участок более чем в 1000 километров, на котором долгое время «ломались копья», прошло за одну навигацию за 19 суток...

Неприветливо встречает Баренцево море. Холодный, уже северный ветер с проливным дождем заставляет интенсивно трудиться, но тепло не приходит. Давно сняты промокшие костюмы «липчанки», не спасают и гидрокомбинезоны Кулика. Воду отчерпывать приходится уже через полчаса — лодка принимает ее и снизу и сверху. Все батарейки испортились от сырости, подсвечивать компас нечем.

И тем не менее надо было вести дневник. Дни настолько похожи один на другой, что если не записывать, то через день все это сольется в одну нескончаемую борьбу со штормами и течениями, приливами, отливами и мелями...

7 сентября, ноль часов. Под прикрытием скалы развожу огонь, благо бересты и смоляка в достатке. Стаскиваю береговой плавник. Через час огонь набирает такую силу, что дождь испаряется, не долетая до земли. Делаю вешела и сушу на них одежду. Трое, четверо суток сушиться будет негде. Предстоит далеко от берега обходить коварную, мелководную Печорскую губу и Гуляевские кошки. От места нашей остановки до мыса Русский Заворот одноименного полуострова 240 километров.

Курс 215 градусов, учитывая магнитную поправку — это 240. Идем на северную оконечность острова Долгий, пройдем между ним и островом Матвеева...

8 сентября, 2 часа ночи. Просыпаюсь от того, что бок лежит в воде. Тут же шарю рукой — в каюте сантиметров пятнадцать воды. Потоки ее низвергаются с неба под раскаты грома и сполохи молнии — гроза. Явление очень редкое в северных широтах, тем более в это время...

9 сентября. Едва рассвело, штурман вылез на гребную вахту. Курс на Болынеземельскую тундру. Ветер северовосточный 6-11 метров в секунду — это для нас благоприятные условия плавания.

К вечеру добрались до поселка Варендей. На его траверзе стоял теплоход «Валдайлес», всего в полутора-двух километрах от поселка.

— На чай будут приглашать, подойдем? — спрашиваю сына.

— Если закуска к чаю будет, тогда подойдем...

10 сентября. Едва рассвело, миновали западную оконечность острова Песякова. Бывший рядом берег сразу оказался в 25 километрах — мы в Печорском море. В сущности, это обширный залив, отделенный от Баренцева моря очень незначительными глубинами и цепью островов Гуляевские кошки. Участок, который сейчас предстояло пройти — 120 километров через море до мыса Русский Заворот, представлялся, пожалуй, самым сложным на оставшемся пути. Плыть южнее островов — можно угодить в 40-километровую Кузнецкую губу и потом возвращаться, огибая полуостров Русский Заворот, а это значит напрасно грести 80 километров; идти через острова — оказаться на мелях,— на карте показаны глубины в тридцать-сорок сантиметров и пески, обнажающиеся при отливах,— и сидеть долго; выбрать путь севернее — при усилении ветра быть унесенным в открытое море и надолго оказаться вдали от земли. Принимаю соломоново решение: грести на юг против ветра к мысу Черная лопатка — 25 километров, а потом по ветру, под острым углом, пересекать цепь островов ближе к мысу Русский Заворот. Удаляться в море и идти курсом на юго-запад к Тиманскому берегу.

13 сентября. Второй день гребем в тумане, ориентируясь на компас. После полудня стали приближаться к берегу: в тумане можно проплыть мимо поселка. Вот и первые дома. Их много — раньше здесь были большое рыбацкое хозяйство и метеостанция. Теперь почти все брошено. На берегу пасется несколько коней. Вот неожиданность. Впрочем, здесь, на 68-м градусе и 35 минутах северной широты, для лошадей уже вполне хватает летом травки...

15 сентября. К середине дня стали встречаться утки. Летят с севера на юг. Вероятнее всего, проходим траверз острова Колгуев и вот-вот выйдем из пролива Поморский. Гребется тяжело — явное встречное течение. Все хорошо, лишь бы не было западных ветров. Очень досаждает сырость — все вещи насыщены влагой. При первой возможности сделаем капитальную остановку и высушим все... Ночь на шестнадцатое сентября порадовала нас фосфоресцирующим морем. На севере это вижу впервые. Теплое течение Гольфстрим изменило биологический режим моря — появились микроорганизмы, свойственные теплым морям. Время сдвинулось на месяц, к зиме, а здесь теплее, чем в августе на Диксоне...

18 сентября. Как только шкала компаса стала хорошо различима, повернули к югу — компасный курс 180 градусов. Истинный, с магнитной поправкой,— 198. Интересно, куда угодим после пяти суток слепого «полета»...

20 сентября. Опять туман. Ветер зашел немного с востока. Берег сильно повернул к северу. Наконец открылся маяк, а ниже — постройки, есть даже двухэтажные. У берега торчит корма затонувшего судна. Очень неудобное место для высадки. Забираю газовый баллон, переходник, документы и карабкаюсь на крутой берег. Как и все, виденное ранее,— поселок в запустении, многие дома брошены...

Прогноз погоды на метеостанции узнать не удалось — не получают. Отвалили. Умеренный ветер поднимал небольшую волну, бегущую уже с северо-востока. Такой ветер нас устраивал. Не изменится — 200 километров до Черного Мыса одолеем за полутора суток. Прицепились кормой к маяку и дали ход через Белое море к земле Кольского полуострова...

Юго-западный ветер крепчает. Лодка начинает плясать. Подрезаем волну левым бортом. При таком галсе трудно держать курс. Днем грести становится бессмысленно. Впереди полная неизвестность. Как не вспомнить в такую погоду многовековой опыт поморов, записавших в своих книгах-лоциях такие слова: «Летом и осенью наибольшую непогоду в Белом море разводит ветер-полуночник. Из океана ударит в горловину, что в трубу, вырвется, катит взводень...» Но одно дело читать эти строки в тиши городской библиотеки и совсем другое — испытать на себе его напор, когда под тобой тоненькая дощечка, а не стальной корпус современного судна с загнанными вовнутрь тысячами лошадиных сил двигателя, послушного человеческой воле. Отдаем плавучий якорь и ложимся в дрейф. Сколько он продлится, как далеко отнесет от суши? Погода совсем портится, ветер срывается в шквал, идет дождь. Время от времени один из нас — дежурный опускает руку под пайол в каюте и определяет уровень воды. В одну такую мою вахту обнаружил, что прорезиненный бурдюк с водой сильно похудел. Ползая туда-сюда по лодке, повредили его. Оставшаяся вода не заполнила и литровую кружку. Второй раз в сложных условиях остаемся без воды. Резерв — семь солдатских фляжек. Стараюсь в открытой части лодки собрать на пленку дождевую воду. Ничего не получается — забортная наполняет пленку быстрее небесной. Все чаще и чаще приходится покидать каюту, когда очередной гребень яростной волны срывается в лодку. Все более назойлива в голове мысль о крепости нашей лодки — не развалится ли?